Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто

В тот же день бюро Витебского обкома и горкома партии приняли постановление об эвакуации [12]промышленного оборудования, сырья, других товаров и материальных ценностей в тыловые районы страны.

4 июля поезд с оборудованием швейной фабрики «Знамя Индустриализации» (директор Мочалов) и 350 рабочих с семьями — всего 850 человек — двинулись на Саратов. Каждые пять-десять километров поезд останавливался. Вследствие бомбежек были повреждены рельсы. 5 июля выехали обувные фабрики — «Прогресс» в Уфу (директор Пушкин, 200 рабочих) и «Красный Октябрь» в Кунгур Молотовской области (директор Захватов, 125 рабочих), 7 июля — трикотажные фабрики им. Клары Цеткин в Меликес (директор Аверин, 300 рабочих) и фабрика им. «КИМ» в Ульяновск (300 рабочих), 6 июля — дрожжевой завод в Пензу (эвакуировал механик Филатов, директор Герцкин в это время был в отъезде). В эти же дни были отправлены льнопрядильная фабрика им. Кагановича в Кострому (директор Жуковский, 250 рабочих), кожзавод им. Евстигнеева в Горький (директор Кривицкий, 182 рабочих), станкостроительные заводы им. Кирова в Елец (главный инженер Медянцев), им. «Коминтерна» в Саратов (директор Лейкин), игольный завод в Подольск (директор Шапиро), махорочная фабрика на станцию Петровская Саратовской области (директор Школьник), молочный завод в Воронеж (директор Лившиц), облуправление связи в Мичуринск Тамбовской области (начальник Ранкевич), очковая фабрика — в поселок Суксун Молотовской области, в годы войны она была преобразована в завод № 17, производивший оптику для нужд фронта (директор Меерзон), щетинно-щеточный комбинат, железнодорожные предприятия. 5 июля были эвакуированы пединститут им. Кирова — в Челябинскую область (директор Коляда), мединститут — в Ярославль (директор Хазанов), зооветеринарный институт — в город Кинель Куйбышевской области (директор Я. С. Белкин, в годы войны не работал), художественная галерея им. Ю. М. Пэна — в Саратов (старший научный сотрудник Сумник), другие предприятия и учреждения.

Это лишь перечень. А еще были люди, конкретные исполнители. И работа без устали, и гражданская ответственность, и воля, и эмоции, и малодушие — тоже были.

Всеволод Федорович Филатов, бывший механик дрожжевого завода, которому довелось эвакуировать предприятие, вспоминал: «…Когда угроза захвата Витебска стала очевидной, начал активно действовать только что созданный штаб эвакуации. Каждый директор старался получить больше вагонов и быстрее вывезти оборудование, чтобы установить его на новом месте в тылу. Помню, как наш сосед, директор очковой фабрики Меерзон, угрожающе размахивал кулаками, требуя: «У меня очки для летчиков. Кроме нас, их никто в Союзе не выпускает, а вы мне даете один вагон, а соседу (дрожзаводу. — Авт.) два». А я свое: мои трубки из червонной меди — стратегическое сырье, очень нужное фронту…

…Мы начали эвакуацию завода 5 июля, а через сутки были готовы в путь… Нужно было отправить в тыл рабочих и их семьи. Оставаться в городе никто не хотел… А мест в вагонах нет. Люди сами искали выход: сооружали из досок нары, выискивали места между станками…

…9 июля самолеты врага бомбили мост и вокзал. Усилился артобстрел жилых кварталов. Город был охвачен дымом. Кругом неразбериха…

Появилась мысль взорвать завод, поскольку он был заминирован, но я не имел на это права. По мобилизационному плану взорвать любое предприятие в городе могла и должна была специальная команда» [13].

Из «Докладной записки» от 4 августа 1941 года секретарей обкома и горкома партии В. Комиссарова и М. Левикова в ЦК КП(б)Б: «…в основном предприятия провели эвакуацию организованно. Одновременно с этим имели место проявления трусости и паникерства со стороны отдельных руководителей предприятий. Так, директор фабрики (…) вместо организации отгрузки оборудования, погрузив в первый эшелон незначительное количество оборудования, пыталась сама уехать с крупной суммой денег, не произведя расчета с рабочими. (Она) была задержана и передана в органы военной прокуратуры. Директора заводов (…), погрузив в первый эшелон незначительное оборудование, этим же эшелоном уехали в тыловые районы. Паникерство проявил директор (…)».(В «Докладной записке» вместо проставленных нами в скобках многоточий названы предприятия и фамилии руководителей. — Авт.).

К тем, кто эвакуировался вместе с предприятиями, прибавлялись толпы охваченных паникой беженцев. Вокзал был переполнен. 9 июля движение поездов прекратилось. Люди спешили перебраться на лодках на левый берег Западной Двины. Многие пешком двинулись через Яновичи на Псков и Великие Луки, другие — по направлению к Смоленску. Однако 10 июля развернулось Смоленское сражение, и оба эти пути были перекрыты немецкими войсками.

Первой в семье Абрама Флейша эвакуировалась старшая дочь. Она училась на 4 курсе художественного училища, грузила его имущество и уехала вместе с ним. Потом на попутной машине уехали Абрам Флейш с женой и младшим сыном. Второй сын, Лев Флейш, не застав 9 июля никого дома, двинулся вместе с другими жителями в сторону Ярцева. Не доходя до Ярцева, они заночевали, а когда утром проснулись, увидели немцев, которые шли на восток. Убедились, что территория оккупирована, и решили вернуться обратно. В Витебск Лев Флейш пришел в начале августа.

Слово «эвакуация» знакомо сегодня многим, но только очень немногие из послевоенных поколений знают, что пришлось пережить людям, бежавшим из родных мест, чтобы спастись от фашистского нашествия, в каких условиях жили беженцы и эвакуированные.

Разумеется, разными были обстоятельства, в которых оказывались люди. Мы излагаем только факты. Без этой страницы история Великой Отечественной будет неполной, останется в тени многое из того, что несет мирным людям война.

«Мы с мамой, папой и сестренкой Юлей, — рассказывает Полина Матвеевна Кагно (по мужу Зильбер), — жили на Марковщине, по Ленинскому проспекту. Мама преподавала в ФЗУ (так тогда назывались фабрично-заводские училища. — Авт.) при заводе им. Кирова. Папа после окончания политехникума работал в конструкторском бюро фабрики им. «КИМ». Перед войной он сломал ногу и долго не работал.

В первые дни войны никакой паники дома не было. Родители не сомневались, что все это ненадолго. Но вскоре стали летать немецкие самолеты. Начались бомбежки, воздушные тревоги, бомбоубежища. Становилось страшно.

Помню день, когда мы пошли на вокзал. На меня надели новую шубку, в руку дали сумочку с продуктами. Мама несла зимнее одеяло. Папе привязали к груди Юлю, сам он еще опирался на костыль.

По маминым рассказам, уходили мы 6 июля. Квартиру замкнули, ключ папа положил в карман — мы собирались быстро вернуться.

На вокзале было очень много людей, они сидели на мешках, чемоданах. Стоял крик, шум. Все ждали эшелонов. Так мы просидели два дня. Спали прямо на земле. Подходили составы, давка была страшная. Крик и сейчас звенит в ушах.

Я не помню, как мы очутились в теплушке на нижних нарах. В вагоне было полно народу, сесть негде было, и некоторые стояли. Многие плакали. Ехали очень медленно. За городом поезд остановился, люди вышли из теплушек подышать свежим воздухом. Пока стояли, я нарвала букетик ромашек и воткнула его за скобу теплушки.

По дороге нас бомбили. Во время одной из бомбежек осколок попал мне в ногу, шрам от него и сейчас есть.

Под Бычихой (станция в 54 километрах от Витебска. — Авт.) налетели немецкие самолеты, поезд остановился. Все бросились из вагонов, кто ложился у насыпи, кто-то бежал к кустарнику. Мама все время говорила, чтобы мы были вместе, если убьет, так всех. А я убегала. Мне казалось, если я лягу с ними нас обязательно убьют. После одной бомбежки все поле было усеяно телами. Стоны, крики, женщина бегала среди тел и кричала: «Лева! Лева!». Так она и осталась на поле.