Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов

Он прикидывал в уме, сколько минут должно занять передвижение к мосту и сколько времени понадобится на все остальное. Он даже представил себе, как идут они, трое, как затаиваются у насыпи, пока мимо них пройдет патруль, как закладывают взрывчатку…

— Выходим, — шепотом сказал Кирилл.

Осторожно выбрались из ельника. Но простора по-прежнему не было, все кончалось у самых глаз. Впереди шел Кирилл, за ним Блинов, последним Дуник. Мысленно следовал Кирилл за ремонтниками, которых встретил здесь вчера утром. «Вот тут они повернули, — припоминал он. — Тут вышли на тропу». Он разглядел тропу — она слабо белела в темноте. Вот и кусты. Внезапно позади затрещал автомат. Они припали к земле. Видно, стреляли в ельник. Еще одна короткая очередь — и все стихло. Потревоженный гравий предупреждал, что патруль приближается.

Они лежали в кустах шагах в десяти от насыпи, плотно прикрытые тьмой, и Кирилл благодарно думал теперь об этой темной ночи. Ему казалось, что слышит дыхание немцев, проходивших возле него. Он прижался к земле, напряженными пальцами вцепился в траву, как в детстве, бывало, в гриву коня, чтоб не свалиться. Холодный запах земли бил в нос, заполнил всего, и он стал ее неотъемлемой частью. А немцы все еще шли вдоль кустов и никак не могли пройти расстояние менее чем два метра, которое занимало его измученное тревогой тело.

Кирилл стоял у столба, готовый нажать на спуск автомата. Он повернул голову в сторону железнодорожной будки. Девять минут назад за поворотом стихли шаги пятерых гитлеровцев.

На рельсах, как раз против столба, плашмя лежал Блинов и руками разгребал под шпалами песок, перемешанный с галькой. Острые камешки врезались в ладони, и ладони становились липкими от проступившей крови. Потом пальцы онемели и уже ни к чему не были чувствительны. Он нервничал. Наконец в вырытую ямку положил взрывчатку, присыпал песком и пополз дальше между рельсами, волоча за собой тол. В пальцы снова впивалась боль. Рядом с собой слышал он неровное дыхание ветра. Ветер прохладно касался его вытянутых рук, и тогда боль утихала.

Дуник был внизу, на мосту, переброшенном через стоячее болото, он подкладывал толовые шашки, и это надо было выполнить в четыре минуты. Он не торопился. Самый молодой в отряде — Толе Дунику едва сравнялось двадцать, — крепкий и плотный, как глыба, он еще не представлял себе в полной мере, что такое настоящая опасность. «Плевать! Ничего не случится. Надо сделать честь честью. Плевать! А они — ни в Москву, ни в Берлин!» — Он хмыкнул. Рельсы были настужены полуночным ветром, и, когда руки прикасались к холодной стали, казалось, что они прилипают к ней. Дуник пропустил провод между тесными железными подпорками моста и продел под рельс, потом отмотал немного проволоки, потянул ее за собой, снова ткнул под рельс, еще раз… Привстав на колено, повел вокруг глазами, будто что-нибудь видел, наклонился, нащупал костыль и провод и довольно вздохнул.

— Кажется, все.

Кирилл, Блинов и Толя Дуник сползли с насыпи и снова залегли за кустами. И вовремя! За поворотом по скрежещущему гравию послышались шаги. До того четкие, что заполнили все. «Идут. Только бы не задели провод!» Провод тянулся по бороздке, прорезанной финками и присыпанной землей. «Только бы не задели! Только бы не выдернули чеку из механического взрывателя! Выдернут — тогда все! Заряды соединены детонирующим шнуром и взорвутся мгновенно…»

Прошли. Не задели.

Издалека донесся гудок паровоза. Словно нехотя, с опозданием откликнулся ему лес. Кирилл повернул голову, он хотел определить, как далеко поезд, но ничего не увидел. «Такая тьма, что и солнце утром ее не одолеет».

Он почувствовал локоть Толи, в локте билась дрожь. Кирилл понял: не от страха это — от нетерпения.

Наконец за поворотом блеснул свет, словно занялась слабая заря. Свет паровозных фар, нарастая, устремился в глубину ночи. Дорога теперь ровная, прямая, и ничто не мешало широким, длинным, совсем белым лучам, все сминая, нестись дальше и дальше. Синий блеск рельсов впереди исчезал во тьме, которой лучи еще не достигли. Но через минуту тьма распалась и там, и свет гремел уже почти у самых глаз Кирилла. Фары высветлили все, до самого неба. Показались облака. Они вдруг задвигались, словно свет и гул мчавшегося поезда разбудили их, и лениво потянулись навстречу.

Кирилл удивился спокойствию, которое вдруг охватило его. Он уже видел то, что вот сейчас произойдет.

Паровоз тяжело громыхал на ближних стыках рельсов и катил в Шахоркину выемку. Секунда… Секунда… Секунда… Еще секунда… И Кирилл дернул провод.

Небо загорелось, и тотчас раскололся мир. Кирилл еще не слыхал такого грохота, он придавил его к земле. Шахоркина выемка гремела, как тысяча гроз.

В несколько мгновений небо будто сгорело дотла, и все снова стало черно.

Кирилл, Блинов и Дуник вскочили и, не видя друг друга, побежали.

Они не спустились в ельник. И хорошо. Кирилл услышал, как по ельнику открыли сильный огонь. Конечно же, только там, в чаще, могли скрыться партизаны…

Потом тягучий свист пуль пронесся над ними, над поляной, ушел в сторону и вернулся. И опять, пробежав немного, трое прильнули к земле. «Вперед, хлопцы! Выбираться отсюда…» — задыхался Кирилл. Они ползли по черному пространству, и все в них дрожало и билось. Никогда еще тело их не было таким живым.

Взвились ракеты и выбелили небо и землю. Все вокруг ужасающе приблизилось — насыпь, мост, железнодорожная будка, переезд за ней, даже лес по ту сторону насыпи вплотную подошел к ним. Шахорка, вся в движении, была перед глазами, вагон громоздился на вагон и со скрежетом валился под откос. Они замерли на месте. Но Кириллу казалось, что не улежит. Он не мог понять: это в нем все колотится или то земля передает судорогу Шахорки?..

Наконец зеленоватый свет ракеты иссяк и ненадолго пришло успокоение. То бешеными скачками, то ползком Кирилл, Блинов и Дуник пробирались через поляну, чтоб обогнуть минное поле и войти в лес, выступавший клином впереди. А ноги стали тяжелыми. А до леса так далеко! Поляна, совсем небольшая при свете дня, сейчас растянулась и ей конца нет. Их настигали крики, похожие на вопль и ругань одновременно, в них не было слов, так могли реветь и звери. Лихорадочно бил пулемет. В воздух пронзительно впивались пули. Проклятая поляна, хоть бы чуть больше кустов!..

Они уже достигли опушки, когда в той стороне, где находились Журавлиные кочки, вдруг озарилось полнеба. «Ивашкевич! Ивашкевич!» — застучало в груди. Кирилл коротко засмеялся. Он даже не заметил, что засмеялся, слишком далек был он сейчас от всего, что могло вызвать смех.

— Смотрите, хлопцы, праздничный фейерверк. Да какой! Выходит, и мы как следует отметили седьмое ноября. — Кирилл, не в силах оторваться, радостно смотрел туда, где ночь горела, как солома.

Чувство опасности исчезло. То, что вызывало это чувство — и Шахорка, и все остальное, — было позади, гораздо дальше, чем на самом деле. И связь между ним, Кириллом, и всем этим распалась.

— Постоят теперь самолеты на приколе, — проговорил Блинов. — Бензин горит. Наверное, и Гитлеру в Берлине факел этот виден. Ох и разгорается же!..

Кирилл взглянул на часы — лишь теперь до него дошло, что взрыв на Журавлиных кочках опоздал на двадцать семь минут.

Под вечер в Синь-озеры прибрел старый лесник. Он торопился и был взволнован. Его небритые щеки подергивались. Левенцов провел лесника в командирскую землянку. На мешке, набитом соломой, укрытый тулупом, весь в поту, лежал Кирилл. Он заболел.

Лесник остановился возле нар. Вдруг отяжелевший, он никак не мог отдышаться после трудной дороги по зимнему лесу.

— Ай не время, товарищ Кирила, — бросил лесник встревоженный взгляд на больного. — Ай не время, — повторил он. — Утром гости прибудут. Мне приказано на досвитку встретить их в урочище. За Черным бродом. Ну там, куда они и собирались.