Защита Лившица: Адвокатские истории

– А это что? Губная гармошка? – все еще улыбаясь, спросила она, указывая на прямоугольный предмет, видимый в экране «Хаймана».

Сема, тоже улыбаясь, ответил, что никаких губных гармошек у него нет, и расстегнул застежку на боковом кармане рюкзака.

В это время пассажиров пригласили на посадку, и зал ожидания стал стремительно пустеть. Сема отыскал Аню глазами, подмигнул ей (вот сейчас закончится эта канитель со сковородкой, и полетим) и достал из кармана рюкзака то, что Хайман-Ковалева приняла за губную гармошку.

То ли короткое замыкание в это время произошло, то ли электричество внезапно вырубили, только хаймановский экран вдруг ярко вспыхнул и погас, а из ноздрей инспектора повалил черный едкий дым.

Это была не губная гармошка. Это вообще никакого отношения к музыке не имело. Сема держал в руках сменный коробчатый двухрядный магазин к пистолету-пулемету «узи», снаряженный двадцатью пятью боевыми патронами калибра девять миллиметров.

Вы кормили когда-нибудь голубей? Бросаешь одному голубю кусочек хлеба, и вдруг неизвестно откуда появляется еще один голубь, потом еще и еще, а через несколько секунд уже целая орава вечно голодных птиц, толкаясь, пытается клюнуть то место, где только что лежала еда.

На место происшествия из разных точек аэровокзала мигом слетелись зеленые таможенники и сизые оперативники из линейного отдела внутренних дел. Незаметно подошли и двое бесцветных с подчеркнуто безразличными лицами. Магазин от «узи», да еще с патронами – это хорошая и редкая для наших широт еда, особенно в свете борьбы с терроризмом.

Больше всех находка удивила Сему. Он по-человечески объяснил собравшимся, что перед отъездом по рассеянности забыл выложить магазин из рюкзака. Дело житейское, с кем не бывает.

Да-да, сочувственно кивал зеленый человек, составляя протокол. Вот здесь распишитесь. Сема, не читая, быстренько расписался, надеясь еще успеть на рейс. Инцидент с магазином – это, конечно, неприятность, но еще большая неприятность была в том, что Аня может улететь одна. Следующий рейс лишь через неделю. Так надолго они за последнее время не расставались.

Люди в погонах закрыли от Семы зал ожидания, Аню и выход на посадку. Когда заплаканная Аня выходила из самолета в аэропорту имени Бен-Гуриона, потенциальный террорист Сема уже сидел в камере.

Если бы я сочинял детективы, то написал бы так: «Тревожно зазвонил телефон». Но детектив – не мой жанр, и, вообще, я ничего не сочиняю. Что было, то и пишу. Поэтому телефон зазвонил как обычно именно в тот момент, когда я подносил ко рту ложку с горячим борщом.

– Могу я слышать господина Лившица? – И уже не надо было спрашивать, откуда звонят.

– Вы уже его слышите, – я опустил ложку, хотя знал, что разговор с клиентом натощак – это нарушение адвокатской этики.

– Я мама Семена Боренштейна. Вам это имя о чем-нибудь говорит?

– Да.

– Вы его видели?

– Да.

– Как у него настроение?

– Не могу сказать, что он счастлив, но депрессии тоже не заметно, – профессиональный ответ (клиент уже не мертв, но еще не жив).

– Не заметно, вы говорите? Он же такой впечатлительный мальчик! А чем его кормят?

– Тем же, чем остальных. Кофе в постель не подают…

– Кофе, вы говорите? Ему нельзя кофе, у него же больное сердце! А где он спит?

– Я думаю, что на нарах…

– На нарах, вы говорите? Боже мой, у него же остеохондроз. Вы можете ему передать, чтобы не ложился у раскрытого окна, ему нельзя простуживаться. У него гайморит!

Через пять минут разговора я узнал, что Сема болеет холециститом, гастродуоденитом, пять лет назад у него был перелом правого голеностопного сустава, еще раньше вырезан аппендикс, а до четырех лет он страдал ночным энурезом. О какой контрабанде может идти речь с таким анамнезом?! Нужно срочно сказать прокурору, чтобы отпустил Сему домой к маме.

Но злой прокурор не отпускал Сему, потому что у Семы в России не было постоянного места жительства. Он так и сказал Нине Ефимовне по телефону. И еще он сказал, этот прокурор, что Сема совершил тяжкое преступление. Так он и сказал.

Азохен вей! И надо было ехать в Израиль, чтобы сесть в российскую тюрьму?!

Нина Ефимовна была права. Передо мной сидел худой, как кларнет, дембель армии обороны Израиля. Он был дважды завернут в драповое пальто, которое ему передали из синагоги, и периодически вытирал рукавом вытекающий из ноздри ручеек. Кроме насморка у Семы за эти дни появился конъюнктивит. По сценарию через неделю должна была начаться чесотка.

Мы помолчали о случившемся. Фактические обстоятельства дела были известны, а их юридическую оценку уже дали соседи по камере. Сема уточнил: правда ли, что за эту чепуху могут дать семь лет. Могут дать, а могут и не дать. Снова помолчали. На прощание Сема попросил передать ему зубную щетку, что-нибудь почитать и написал записку для мамы. Любящий сын сообщал Нине Ефимовне, что у него все хорошо: сидит в узкой «хате», куда регулярно заходят дачки по зеленой. Соседи – нормальные пацаны с интеллигентными статьями (в основном, мошенничество). Эту маляву он передает через адвоката и надеется, что все будет хорошо.

Про себя я отметил, что у Семы хорошие способности к языкам. И есть в кого – ведь мама филолог.

Все знают, что Уголовный кодекс – это книжка, где написано, за что сколько дают. Но не все знают, что там написано еще кое о чем. Например, о том, что основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления. Чтобы узнать, за что сколько дают, вполне достаточно спинного мозга. Что же касается признаков состава преступления, то это уже теория. Ее потрогать руками нельзя, и спинного мозга недостаточно.

У железнодорожного состава тоже есть признаки – паровоз с дровами, вагоны с колесами. Паровоз без дров не поедет, и вагоны без паровоза останутся стоять на месте. Должны быть все признаки. Если признаки не все, это уже не состав.

Вот так и у нас, уголовников, должны быть все признаки состава преступления: объект и субъект, объективная сторона и субъективная сторона. Применительно к Семену Боренштейну (субъекту) нас интересует субъективная сторона, то есть умысел. Чтобы потрогать руками этот признак (хотя бы на бумаге), нужно узнать, что происходило в голове Семы-контрабандиста в тот момент, когда он перемещал через таможенную границу магазин с боевыми патронами. Нужно доказать, что он понимал общественную опасность своих действий и желал подорвать экономический суверенитет Российской Федерации. В конце концов, Сема должен был знать, что у него лежит в кармане рюкзака. Если он не знал, то у него не было умысла на контрабанду, а значит, нет состава преступления.

Для того чтобы влезть в Семину голову, необязательно делать ему трепанацию черепа. Можно поступить более гуманно – например, подумать.

Если вам скажут, что кто-то контрабандой возит апельсины из России в Марокко, вы о чем подумаете? Можете не отвечать, потому что любой нормальный человек об этом подумает. Зачем Боренштейну вывозить из Израиля магазин с патронами от израильского же автомата и потом везти его обратно?

Этот коварный вопрос не давал покоя прокурору, спинномозговая жидкость, подобно ртутному столбу, поднималась до уровня мозжечка и вызывала головную боль. С одной стороны, здравый смысл, а с другой – борьба с терроризмом.

Вопрос был вынесен для обсуждения на расширенном оперативном совещании с участием представителей таможенной службы. Один спинной мозг – хорошо, а два – лучше. Прокурор предлагал возбудить в отношении Боренштейна еще одно уголовное дело – по факту незаконного перемещения боеприпасов из Израиля в Россию. Таможенники возражали, потому что такого факта не могло быть с учетом бдительности российской таможни. Если же предположить, что Боренштейн провез боеприпасы из Израиля в Россию, то нужно наказывать сотрудника таможенного поста, который пропустил контрабанду в день прилета Боренштейна. Этого тоже допускать нельзя – свои люди все-таки.