Золотой телец

Владимир Матвеевич хорошо знал, что народный промысел в Кубачах, появившийся еще во времена Екатерины Великой, в настоящее время объединен в крупный комбинат «Художник» и производит высокохудожественную обработку металла: его продукция, знаменитая на весь мир, — ювелирные изделия, шашки, кинжалы, бытовые предметы, покрытые сложным и тонким орнаментом (чернь, золотая и серебряная насечка и т.п.). Драгоценные металлы комбинату предоставляет государство. Поэтому сразу возник вопрос, не является ли Играмов работником комбината, скупающим золото для производства неучтенной продукции. Но выяснилось, что Играмов никакого отношения к комбинату не имел, занимаясь частным промыслом.

Стали собираться в командировку. Поскольку фронт предстоящей работы был непредсказуем, Колдаев сколотил бригаду, в которую включил опытного сотрудника отдела Николая Московцева, следователя Владимира Соколова и представителя оперативной службы Эдуарда Айрапетова, знавшего местный язык и обычаи.

Из-за превратностей погоды самолет вместо Махачкалы приземлился в Астрахани. Дальше добирались наземным транспортом. От Дербента — в автомашине по живописной, но очень опасной дороге в горах, где на каждом повороте установлены кресты —молчаливые свидетели минувших человеческих трагедий. Пока вели обыск в доме Играмова, Айрапетов установил его связи, нашел несколько сбытчиков его халтурной продукции. Почему халтурной? Да потому что изготовленные им изделия ни в какое сравнение не могли вступить с творениями кубачинских мастеров, подрывая древнюю и ничем не компрометирующую себя марку. Позже директор комбината, ознакомившись с изъятыми при обыске отдельными образцами играмовской «продукции», поблагодарил Колдаева и членов его бригады за пресечение этого нелегального промысла, наносящего вред знаменитому творчеству кубачинцев.

При обыске изъяли золотые слитки общим весом около двадцати килограммов, большое количество таких же кустарных изделий из золота с местной символикой, плавильную печь и сто пятьдесят граммов шлиха — золота с приисков. Позже с помощью экспертизы были установлены два прииска в Магаданской области, откуда поступало золото, и канал хищений драгоценного металла был перекрыт.

На допросах Играмов дал показания, что часть золота отправлял своему брату в Азербайджан для изготовления таких кустарных изделий. Выехали в Баку, где на квартире у брата Играмова изъяли еще около шестнадцати килограммов золота.

Подобных дел в практике В.М. Колдаева были десятки. Владимир Матвеевич как-то подсчитал, что усилиями только сотрудников его отдела за несколько лет возвращено государству около тонны золота. Он по праву входит в золотой фонд службы БХСС-БЭП.

А теперь слово предоставим самому Владимиру Матвеевичу Колдаеву.

— Родился я в Мещёре, в селе Тюково Спас-Клепиковского района Рязанской области, в 1926 году в крестьянской семье.

У меня было еще пять братьев и одна сестра, умершая в раннем возрасте. Основной источник дохода семьи — земледелие и лесозаготовки.

Из раннего детства помню дядю Степана Колдаева, прикованного к постели из-за болезни в связи с тяжелым ранением, полученным на войне. К нему в комнату приходило много крестьянских детей, которых он обучал грамоте. Много внимания дядя Степан уделял и мне. Рассказывая разные истории о своей жизни и о книгах, которые он хранил в большом сундуке, ключ от которого держал у себя и никому не доверял. Так хотелось заглянуть в тот сундук хоть одним глазком.

Мне посчастливилось это сделать позднее, через много лет после смерти дяди Степана, когда мы ненадолго вернулись на родину во время Великой Отечественной войны.

В сундуке хранились книги русских писателей Достоевского, Толстого, Чехова и других. Но было и несколько номеров журнала «Нива» с рассказами А. Конан-Дойла о сыщике Шерлоке Холмсе. Я зачитывался ими.

Необыкновенные способности Шерлока Холмса в раскрытии преступлений не только поразили меня, но и дали соответствующее направление мыслям: я твердо решил стать таким, как он.

А рос-то я в городе. Когда мне было четыре года от роду, семья перебралась сначала в Спас-Клепики, а затем и в Москву, где в 1941 году я окончил семь классов школы № 600, незадолго до того выстроенной на Бутырской улице. Учился я хорошо и охотно.

Когда немцы подошли к Москве, я вместе с другими жителями строил бомбоубежище во дворе дома № 46 по Новослободской улице, рыл окопы и противотанковые рвы вокруг Москвы, был несколько раз под бомбежкой.

В критический для столицы момент семья была эвакуирована . Мы оказались на родине, в селе Тюково, где я убирал картофель, занимался другими обычными крестьянскими работами. Жили бедно, голодно и холодно. Согревали душу только книги из заветного сундука дяди Степана.

Рвался в Москву. Улучшив момент, захватил с собой полпуда ржи и убежал на станцию, чтобы уехать в Москву. Еле-еле добрался в столицу, преодолев милицейские и воинские заслоны.

Поселился я у товарища, с которым вместе договорились бежать на фронт. Готовили сухари и другие припасы. Но его родители предотвратили этот наш «подвиг», предложив проявлять патриотизм в тылу, пока не подрастем.

К этому времени вышло постановление правительства о создании спецшкол для подготовки юношей в артиллерийские училища. Я и пятеро моих дружков подали заявления в 5-ую Московскую артиллерийскую спецшколу и без особых осложнений были приняты. А уже через день эшелон со школьниками был отправлен в город Ишим Тюменской области. Там нас рассортировали: старших школьников отправили сразу в артиллерийские училища. Мне выпало пробыть в этой спецшколе еще два года.

Разместили нас в доме бывшей семинарии — помещении большом, холодном, мрачном и запущенном. Отапливали мы его сами: дрова возили из леса, пилили, кололи и топили многочисленные печи.

Учили нас хорошо. Преподавательский состав был весь из Москвы — специалисты отменные и требовательные.

Жили дружно, ссор и драк не помню. А вот голод чувствовался. Ежедневно получали 500 граммов черного хлеба и кружку кипятку. На обед —чашка галушек ( заваренных в кипятке комков черной муки ). Кто мог, покупал кое-какие продукты на рынке, в основном хлеб и картошку.

В бане мылись редко, и донимали нас вши, избавиться от которых было невозможно. Некоторые умельцы приспособились прямо на уроках устраивать «вшивые» гонки. Победитель получал от побежденного пайку хлеба.

Были и другие развлечения, подобные тем, о которых рассказал Н.Г. Помяловский в «Очерках бурсы».

В конце 1944 года школа № 5 вернулась в Москву, ученики стали готовиться к выпускным экзаменам на аттестат зрелости, введенный впервые в 1945 году.

По окончанию школы я был направлен в 1-ое Московское минометно-артиллерийское гвардейское училище, которое окончил в 1947 году.

После этого я служил в разных артиллерийских частях Московского военного округа, в должности командира взвода.

Перспектива службы в артиллерии в мирное время не радовала. Образ Шерлока Холмса не забывался… Помог случай. Проходя службу в артполку Кантемировской танковой дивизии в Нарофоминске, я на два месяца был прикомандирован дознавателем в Военную прокуратуру этой дивизии. Возглавлял ее молодой энергичный подполковник юстиции Аралов. Следователь был в отпуске, и Аралов сходу поручил мне ряд материалов по различным происшествия, в том числе — о гибели солдата, погибшего под Гжатском в одной из частей, занимавшихся разминированием немецких "подарков ". Прибыв туда с предписанием прокурора, я осмотрел место происшествия и труп погибшего. Провел ряд следственных действий и точно установил, что солдат погиб от наезда на него грузовика, когда уснул на посту. Но такой вывод не устраивал командира части. Он настаивал, что солдат погиб при разминировании, и требовал от меня признать это, прозрачно намекая на плохие для меня последствия в противном случае.

Я отказался идти на обман и все материалы со своими выводами доложил прокурору. Факт был очевиден и не вызвал у прокурора сомнений. Доложили командиру дивизии генералу Якубовскому, который строго наказал командира части за гибель солдата.