Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации

Едва я начал понимать, какой путь забрезжил передо мной, как тут же, разумеется, стало ясно, что дальше мне нельзя. С этим оказалось трудно смириться: то был полный провал, горький, словно безответная любовь. Я вернулся в мой мир, где есть мебель, книги, но где трудно набрести — разве что иногда в поэзии — на откровение, что «жизнь кругла», как говорит американка Рита Дав.

Три индейские книги

«На тринадцатый день месяца августа в час вечерни, в день святого Ипполита, в год тысяча пятьсот двадцать первый» Куатемок, последний император ацтеков, пленен воинами завоевателя Эрнана Кортеса. Древняя столица Мехико-Теночтитлан теперь в руках испанцев. Падение легендарного города после жестокой шестимесячной осады — еще не конец трагедии. Напротив, оно знаменует начало длинной цепи войн, бед и испытаний, кульминацией которых станет почти полное сокрушение индейской цивилизации, упразднение ее юридической и политической независимости, гибель искусства и исчезновение местной религии, философии и морали. Такова грустная история, что известна остальному миру как «Черная легенда разгрома Обеих Индий», согласно определению, данному епископом из Чьяпаса, Бартоломе де Лас Касасом.

Эта трагедия послужила темой для священных книг американских индейцев, оказавшихся единственным наследством, которое исчезнувшие культуры оставили немногим, кто выжил. В Перу создателем такой книги стал хронист Хуан Баутиста де Помар, рассказавший о последних днях империи инков. В Гватемале есть «Пополь-Вух» («Книга народа») — эпос индейцев майя-киче. В Мексике — три основополагающих текста, относящихся к культурам трех империй, процветавших до испанского нашествия: «Флорентийский кодекс», повествующий о Мехико-Теночтитлане, «Описание Мичоакана» — о жизни народа пурепеча и «Пророчества Чилам-Балама» — о юкатанских майя, чьи поселения концентрировались вокруг Чичен-Ицы.

Три последних мексиканских источника особенно интересны, они рисуют упорядоченность быта и совершенство миропонимания индейцев до испанского вторжения, позволяя нам осознать, каким уроном для культуры всего человечества явилась потеря этих очагов цивилизации.

Много было сказано о так называемом варварстве и пуще того — о якобы отсталости старинных культур центральноамериканских индейцев. Завоеватели, принижая покоряемых подобными утверждениями, черпали в том оправдания войнам и разрушениям, по их вине постигшим Новый Свет. Но правды в их инсинуациях мало: на самом деле древние обитатели Мексики опережали европейцев во многих областях. В астрономии, медицине, особенно в лечении травами, в умении отыскивать подземные источники питьевой воды, в агрономии, в градостроительстве индейцы Мезоамерики достигли уровня знаний, недостижимого для тех, кто явился с востока их завоевывать.

Причиной же военного превосходства испанцев стало всего лишь недоразумение: племенам Юкатана, Мичоакана, долины Анауак, очень традиционным, глубоко сроднившимся со своими преданиями и обычаями, трудно было сопротивляться нашествию иноземцев, коих первоначально здесь принимали за богов, — ведь они скакали на странных животных, похожих на чудесных оленей из мифов, да вдобавок владели тем, что показалось местному населению молниями, недаром же смерть от их оружия сопровождалась громовыми раскатами. Ко всему прочему сам тип мышления индейцев, мифологический и насквозь мистичный, оказался несовместим с материалистическим оппортунизмом представителей Возрождения, верных учеников Макиавелли.

Завоеватели тотчас смекнули, какие преимущества сулит им это недоразумение: горстка людей, лишенных самого необходимого, не сведущих в местной топографии, не знающих ни одного из автохтонных языков, за несколько десятилетий взяла верх над целыми империями, насчитывавшими миллионы подданных. Так, Мехико-Теночтитлан во времена, когда его открыл Эрнан Кортес, являлся одним из самых многонаселенных в мире сообществ, ибо насчитывал до миллиона жителей.

Между тем, несмотря на превратное представление о жителях Центральной Америки, большинство завоевателей, и прежде всего служители церкви, сошедшие 13 мая 1524 года на берег в порту Сан-Хуан-де-Улуа (впоследствии о них упоминали как о «двенадцати апостолах Нового Света»), не могли сдержать восхищенных возгласов при виде того, что им открылось.

Культурный шок, сопровождавший эту встречу цивилизаций, оказался значительным и для пришельцев: человек эпохи Ренессанса, проникнутый новыми представлениями о жизни, очутился перед иным миром, настолько ни на что не похожим, что его непостижимость обескураживала. Все казалось таинственным: религия индейцев, их моральные ценности, их представления об искусстве, философские воззрения. Две вселенные разделяла пропасть глубже океанских впадин. В их первом соприкосновении было что-то от фантастического сна, как наивно писал в своей «Подлинной истории завоевания Новой Испании» старый солдат Берналь Диас дель Кастильо, соратник Эрнана Кортеса. «Эта встреча, — отмечает он в своем донесении, — походила на „Книгу об Амадисе Гальском“: ничего подобного мы доселе не видели, не знали и не могли даже о подобном возмечтать».

Трагическое падение Мехико-Теночтитлана стало следствием одного из самых свирепых сражений всех времен. Историк Фернандо де Альва Иштлилшочитль (племянник великого Несауаль-койотля) так пишет об этой роковой для Мехико битве: «Число убитых превышало двести сорок тысяч человек, и среди них оказались почти все представители мексиканской знати».

Но это случится несколькими годами позже, когда придут первые клирики и разрушительные перемены, о которых гласили пророчества, начнут осуществляться. Отец Андрис де Ольмос, по иронии истории слывущий одним из самых эрудированных знатоков мексиканской древности, повелел собрать все манускрипты и кодексы, обнаруженные в храмах Мехико, и торжественно сжечь их. Тот костер — истинный символ завоевания индейской Америки, не менее выразительный, чем массовые убийства и грабежи. Спалив мексиканские архивы, Андрис де Ольмос хотел выжечь корни народа — его память.

Ничего не уцелело от прежней магии. Только молчание, долгое молчание индейцев Центральной Америки. Именно среди такого безмолвия зародились великие книги, закрепившие то, что еще сохранялось в памяти народов, словно пытаясь запечатлеть во всей его торжественной таинственности глохнущее эхо далекого прошлого.

Пламя, зажженное завоевателями, наперекор всему оказалось отнюдь не всемогущим. Хотя собрания рукописей, картины из перьев, иероглифические надписи поглотил огонь, народная память постаралась воскресить их из пепла. Насильственное обучение испанскому питомцев «кальмекак», старинных училищ для детей ацтекской знати, их принудительная катехизация, как предполагалось, должны были навсегда стереть из сознания сыновей то, что помнили их отцы. Но, обучая письму, показывая удивленным индейцам, что «буквы сами способны заговорить» (а значит, могут что-либо поведать и на родном языке!), испанские монахи поневоле способствовали продлению жизни того мира, какой желали уничтожить.

В тиши монастырей, невдалеке от разрушенной столицы, в Тепепулько, на берегу озера Тескоко, а потом и в городе Тлателолько бывшие писцы древнего бога Уицилопочтли и выжившие знатные старики, придворные царя Моктесумы, собрались под защитой францисканца Бернардино де Саагуна, чтобы воздать долг памяти исчезнувшим поколениям.

Правда, в картине прошлого зияли провалы, заполнять их приходилось фрагментами мифа: преданиями о славном былом, к которым приложили руку величайшие поэты и музыканты. Возник миф о золотом веке, где царила гармония меж людьми и правили всемогущие боги.