Тамбовское восстание 1918-1921 гг. и раскрестьянивание России 1929-1933 гг

Село Большая Лазовка, откуда происходил писатель Николай Вир-та, делилось еще на две части помимо "Дурачьего угла". На «Нахаловку» и "Большой порядок". В «Нахаловке» жили те, у кого была своя собственная земля, то есть их наследственная. Плюс к этому они еще арендовали у дармоедов с "Дурачьего угла". Конечно, у этих трудовых крестьян сундуки ломились на зависть обитателям "Дурачьего угла". В конюшнях и коровниках у них стояли сытые коровы и кони, а под навесами во дворах были веялки и молотилки. В "Большом порядке" жили довольно богатые люди, но которых кулаками назвать было нельзя. Они никогда в своей жизни не знали, что такое бедность, и были хорошими хозяевами. Но были и редкие исключения, конечно. После установления в селе советской власти село переменилось до неузнаваемости. "Дурачий угол" стал задавать в нем тон. Его обитатели полезли в комбеды, сельсоветы, партийные ячейки, комсомол и в другие органы новой власти, посредством которых осуществлялось истребление тамбовского крестьянства. В это время была закрыта церковь, а священник расстрелян за то, что некогда крестьяне избирали его в Государственную Думу и в Учредительное собрание.

Большую часть трудового крестьянства села уничтожили во время крестьянской войны и зачисток ГПУ. Другой же его части удалось просуществовать до нэпа, а затем после "военного коммунизма" принимать участие в ликвидации голода. Но с объявлением коллективизации у этих крестьян было все отнято и они были высланы на спецпоселения в северные районы страны и в Соловки.

А дореволюционное село Старая Лозовка, которое в романе Н.Е. Вирты названо «Двориками», славилось своими фруктовыми садами и по весне буквально утопало в их цвету. Повсюду в садах Большой Лазовки поспевали фрукты — анисы, бабушкина груша, антоновка, грушовка, груша бессемянка, белый налив, боровинка, бергамот, а также вишня, слива и малина. Было много и других сортов, выведенных местными селекционерами. После коллективизации новая власть в лице обитателей "Дурачьего угла" все сады пустила под топор. Осталось только благоухающее сиренью сельское кладбище, на котором упокоилось много поколений сельчан…

Учитель П.М. Андрюнкин в казачьей газете «Станица» рассказал о коллективизации на Дону:

"…Объявили, что в Новодеревянковской зреет контрреволюция, занесли станицу на "черную доску". Был поднят Ейский полк: оцепили всю станицу — ни въехать, ни выехать. Зерно из станицы вывезли все подчистую — прямо в поле, на ток, и пшеницу и кукурузу. Оно потом все так в кучах и погибло на земле. По дворам ходили солдаты, всех сгоняли на работу — зимой, прямо в чем попало, не разрешали одеваться. А специальная комиссия из актива ходила по дворам, отбирала все съестные запасы — гарбузы, буряки, даже пшеничку из стаканчика, куда свечку ставили, выливали и масло из лампадок перед иконами. Варенья, соленья выносили во двор, разбивали и разливали — там все и замерзало. Отбирали даже узелки с горохом и фасолью, что были отложены на весеннюю посадку. И, не дай Бог, найдут у кого старые фотографии с казаками — сразу же забирали того человека. <…> Люди мерли как мухи. Команда ходила, собирала трупы — кого в рядюжке, кого так свозили в яму, засыпали землей. А кто своих прямо во дворах хоронил. <…> Около двадцати тысяч было в станице. Осталось в живых — меньше восьми. Контрреволюцию же так и не нашли…". [61]

В этой же газете пишет другой свидетель событий А. Дейневич:

"На "черную доску" заносились станицы, которые не справились в 1932 году с планом хлебосдачи. В них изымалось полностью не только все зерно, но и съестные припасы, из магазинов вывозились все товары — они закрывались, запрещалась всякая торговля. Окруженные войсками станицы и хутора превращались в резервации, откуда был единственный выход — на кладбище. <…> В станицах были съедены все собаки и кошки, порой пропадали дети — были случаи людоедства. <…> Как свидетельствует советский историк Н.Я. Эйдельман, "когда по всей Кубани опухших от голода людей сгоняли в многотысячные эшелоны для отправки в северные лагеря, во многих пунктах той же Кубани на государственных элеваторах в буквальном смысле слова гнили сотни тысяч пудов хлеба…". <…> Уничтожая людей, злодеи пытались уничтожить саму память о них: места братских захоронений (ямы, глиняные карьеры) никак не обозначались, а людей, которые пытались вести учет жертв, — расстреливали как злейших врагов народа. Книги записей рождений и смертей уничтожались". [62]

Репрессии против казачества усилились в начале 30-х годов. Естественно, реакцией казаков был отпор насилию и произволу. Так, в конце ноября 1932 года восстала станица Тихорецкая на Кубани. Две недели безоружные казаки отражали атаки регулярных частей РККА, против казаков коммунисты применяли артиллерию и авиацию (так «добровольно» они заставляли вступать в колхозы). К началу 30-х годов относятся также и выступления в станицах Ставропольской, Троицкой, Успенской, Ново-Маевской, а также в селе Николина Балка. Подавление сопротивления казаков сопровождалось, как обычно, массовыми расстрелами и уничтожением станиц. Еще в самом начале коллективизации огромная станица Полтавская единодушно отказалась вступать в колхоз. Она была окружена Красной армией и полностью разрушена артиллерией, а место, где она находилась, было распахано. Расстреливались все казаки и священники, коммунисты рушили и оскверняли храмы, приучая народ к страху. Так, в Ростове-на-Дону в кафедральном соборе коммунисты устроили зверинец, а в городе Новочеркасске в казачьем войсковом храме — конюшню. Прах захороненных там войсковых атаманов был выкинут и осквернен (кстати, немцы этого не делали). Памятник Ермаку — покорителю Сибири пытались свалить тросами при помощи трактора, но Ермак выстоял и стоит поныне на своем месте, протягивая России корону Сибирского ханства.

После 20-х годов XX века, в истории казачества также были черными и 30-е годы — годы коллективизации. Сталин, верный заветам предшественников, решил уничтожить все российское казачество под корень. В основном репрессии были направлены против его интеллектуальной части, очень мешавшей мошенникам дурить простой народ, поэтому и подлежащей уничтожению. Чтобы окончательно уничтожить казачество, Сталин командирует в Ростов Л.М. Кагановича, А.И. Микояна, Г.Г. Ягоду, Я.Б. Гамарника, А.В. Косарева и других. На бюро Крайкома 2 декабря 1932 года ими был составлен годовой план «заготовок» — все так же, как в Тамбовской губернии во время гражданской войны. Невозможность его выполнения была преднамеренной. Каганович с Микояном выехали в казачьи станицы, где ими были отданы распоряжения органам ОГПУ и партаппарату истреблять казачество. В подвалах ОГПУ Армавира, Краснодара, Майкопа, Ростова и других городов днем и ночью шли расстрелы. Было принято решение очистить от казаков места их проживания. 16 декабря 1932 года было решено выселить всех жителей станицы Полтавская. Эшелоны ссылаемых на Север, Урал, в Сибирь сопровождались усиленным конвоем войск ОГПУ, также использовались регулярные войска РККА и авиация. В лютую стужу из Полтавской были выгнаны силой оружия 25 000 раздетых и разутых детей и женщин с младенцами и запихнуты в холодные вагоны. Вслед за станицей Полтавская разделили ее участь и станицы Медведьевская, Уманская, Урупская и другие.

Особенно органами ОГПУ уничтожались люди с развитым интеллектом, правильно понимающие, что происходит в оккупированной коммунистами стране. Что до коллективизации, то она везде проходила по-разному, но всюду — принудительно. От голода умирали миллионы людей. Коммунисты себе ни в чем не отказывали, живя в сытости, а по всем городам России несколько раз в день специальные команды убирали с улиц трупы умерших от голода людей. В 1937 году, во время так называемого "большого террора" мировой общественности отводили глаза перелетами Валерия Чкалова через Северный полюс в Америку и "Челюскинской эпопеей", а органы НКВД в это время уничтожали российский народ.