Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов

Дзержинский поднялся и, радостно смеясь, воскликнул:

— Вот что вас огорчает! Да это же чудесно, что вы, руководители, не думаете о пайках и прочих благах для себя лично! Я утверждаю: пойдет молодежь восстанавливать шахты. Без сапог пойдет, раз их нет, товарищ Горский. За вами следом пойдет. Потому что ростки коммунизма живут в вас и в них тоже. И трудностей не бойтесь — без них жить не стоит. Каждый из нас должен жить так, чтобы остаться в памяти поколений рыцарем революции.

Он остановился возле тщедушного всклокоченного паренька, неожиданно мягко спросил:

— Вот вы, например, пойдете в шахту?

— Пойду! — ответил паренек.

Но тут девичий озорной голосок предательски выкрикнул:

— Борька знаете почему пойдет? Он писателем хочет быть. Он для того только и пойдет, чтоб потом нас описать. Писатель!

Раздался смех. Паренек покраснел мучительно, до слез.

— Ну что ж, — серьезно сказал Дзержинский, — и это тоже чудесно! — И ободряюще кивнул будущему знаменитому писателю, которого тогда еще все в Бахмуте называли просто Борькой Горбатовым.

Все вокруг зашумели, разгорелся спор.

Дзержинский простился с комсомольцами и быстро зашагал по коридору в отведенную ему комнату. Петерсон и Медведев едва поспевали за ним.

Разговор был недолгим, Дзержинский торопился в губком партии. Он присел на застланную серым колючим одеялом кровать, оперся руками, остро приподняв плечи, — и стало заметно, как он устал.

— Жалуется на вас товарищ Петерсон, — проговорил Дзержинский. — Действовали самовольно, поручили операцию человеку, которого вы же сами характеризовали отрицательно…

— Мурзину, — сказал Петерсон, — которого мы давно решили выгнать!

— И в результате главаря банды упустили.

Медведев смотрел в глаза Дзержинскому и молчал.

— Мурзин уволен? — обернулся тот к Петерсону.

— Я прошу Мурзина оставить на работе в органах, — глухо сказал Медведев.

Петерсон удивленно хмыкнул.

— Да. Он ранен. Он действовал смело… Он будет настоящим человеком, Феликс Эдмундович!

Петерсон укоризненно покачал головой, но глаза его ласково смеялись.

— Эх, Дмитрий Николаевич, чекист не должен так быстро менять мнение о человеке.

— А Каменюку я возьму! — проговорил Медведев. — Разрешите только мне действовать в Шахтинском уезде. Он там.

— Оперативные данные? — поинтересовался Дзержинский.

— Да, мне сегодня сообщили.

— Я думаю, мы можем поручить это Шахтинской ЧК, — полувопросительно проговорил Петерсон.

— Я очень прошу поручить мне!

— Вопрос самолюбия? — щурясь, спросил Дзержинский.

— Нет, Феликс Эдмундович. С Каменюкой ушел мой уполномоченный. Почти мальчик. Я… я тревожусь за него… — совсем тихо закончил Медведев, чувствуя, как неубедительно звучат его доводы.

Дзержинский поглядел на Петерсона.

— На вашем месте я бы разрешил. — Быстро добавил: — Однако председатель губчека не я, а вы, решайте сами. — И, прощаясь с Медведевым, сказал ободряюще: — А все же банду взяли, уезд очистили — хорошо! Теперь новые задачи и у страны, и у нас, чекистов. Пора думать об этом. Пора! — Взглянув на часы, заторопился к выходу, уже в коридоре на ходу надевая шинель. Петерсон поспешил за ним.

Весь сентябрь и октябрь в Шахтинском уезде шли розыски Каменюки. Не было никаких известий и о судьбе Миши. Но присутствие Каменюки ощущалось. В окрестных поселках стала пошаливать банда, которой командовал атаман по прозвищу Ленивый, побывавший до того под Харьковом и на Старобельщине, давний приятель Каменюки.

После неоднократных просьб, напоминаний и рапортов Медведева Петерсон наконец перевел его в Шахты.

Медведев приехал туда в начале ноября, когда уже гуляли по степи холодные ураганные ветры. Большинство шахт было затоплено и бездействовало. Там же, где велась добыча, работа шла с перебоями. То и дело со стороны Каменска банды устраивали набеги на рабочие пригороды. Шахтеры спускались под землю с оружием и шли в забой, оставляя винтовки у ствола. По тревоге они откладывали кайла, разбирали винтовки, поднимались на-гора и бросались в бой. Отогнав бандитов «за бугор» — в степь, снова возвращались к своему «угольку». Часть особого назначения, сформированная из шахтеров, ночи проводила в казарме, оборудованной в бывшей кондитерской Ефимова. Нелегко доставался стране уголь!

Сколько раз за эти осенние месяцы мог Миша погибнуть! Но хотя никаких вестей о нем не было, в глубине души Медведев надеялся, что Миша жив.

И он был прав: в ту пору Миша еще был жив. Весь последний месяц прожил он в Черном лесу, недалеко от поселка Сулин. Там, в чаще, скрывались бежавшие с севера жалкие остатки некогда грозных банд со своими главарями — Каменюкой и Ленивым.

Миша сразу понял, что ему не доверяют. Его определили помощником к кашевару, и он целыми днями пилил и колол дрова, жег костер, чистил картошку, а за ним следили в шесть глаз, не разрешая одному отходить даже от шалаша, где он спал. Кашевар же был мрачный, неразговорчивый человек, и все попытки Миши сблизиться с ним ни к чему не привели. Приходили мысли о бегстве, но всякий раз Миша обвинял себя в малодушии и отказывался от этого. Ведь многое еще нужно разузнать, чтобы не стыдно было вернуться к Медведеву. И главное, что за люди являются время от времени к Ленивому и Каменюке и какие беседы ведут они, укрывшись в шалаше? Одетые по-городскому, они обычно приезжали на бричке ночью и уезжали до рассвета.

Однажды при свете костра Миша рассмотрел их. Одному было лет за шестьдесят. Еще крепкий, с одутловатым лицом и маленькой бородкой клинышком, он походил на купца и держался хозяином. Другой, помельче, поживее, весь округлый, как приказчик при нем, будто катился рядом.

После их посещений бандиты отправлялись на какие-то таинственные операции, откуда возвращались мокрые и злые, без обычных трофеев, но всегда привозили много спиртного и потом пили несколько дней.

Как-то вечером, когда Миша чистил картошку, грея спину у костра, — наступил ноябрь, пошли дожди, и в лесу было уже зябко и неуютно, — знакомый голос над самым ухом с веселым удивлением произнес:

— Вот где ты объявился, добродию!

Миша поднял голову и обмер. Возле него в багровых отблесках костра стоял, ухмыляясь, бандит Гриць. Он подмигнул Мише:

— Счастье твое — батько за Днестром! — и пошел в шалаш Ленивого.

Миша понял: нужно сейчас же бежать! Чтобы не вызвать подозрений, он заставил себя с беззаботным видом повозиться у костра, подкинуть поленце. Потом взял ведро, не спеша пошел к колодцу. Здесь он лег плашмя на землю, опустив ведро, погремел им, бросил конец веревки и отполз в кусты. Обдирая колени и локти, он полз еще несколько минут, затем вскочил и побежал во весь дух прочь от мерцающего среди поредевшего леса костра. Вскоре сзади послышались возбужденные голоса, крики, шум — его хватились. Он бежал все быстрее, натыкаясь на кусты и ветки, спотыкаясь, падая и снова вскакивая, бежал долго, пока не вырвался на опушку. Перед ним открылся бескрайний черный простор степи, запахло влажной землей и мятой, и он бросился туда наугад, в ночь, к своим!..

Ранним утром 10 ноября Медведеву позвонили, что в городке Сулин произошло страшное убийство и его просят срочно приехать. Через несколько минут он мчался туда на старом полуразбитом «пежо».

У кирпичной стены металлургического завода молча стояла большая толпа. Рабочие, идя на смену, останавливались у ворот, присоединялись к толпе и снимали шапки.

Люди расступились, пропуская Медведева.

Миша сидел, прислоненный к стене, с кровавыми зияющими ранами на месте глаз, с разорванным ртом. Рубаха была изодрана и отвернута, чтобы открыть черную, запекшуюся звезду, вырезанную на груди. Но самое страшное — это ступни обеих ног, отрубленные вместе с ботинками и поставленные рядом. На стене над ним было нацарапано углем: «Уполномоченный ЧК».

На короткое мгновение Медведев увидел Мишу еще живым, еще чувствующим нечеловеческую боль пыток. Он повернулся окаменевшим лицом к толпе и сказал — старожилы поныне помнят: