Переписка

<Есбо, Финляндия>

<В Петербург>

Верунька, моя девочка дорогая. Получил твое письмецо и благодарен тебе за него, милая. Настроение у меня сносное, только мучает то, что я уехал, [230] а ты осталась. Что слышно нового? Надеюсь, что каждую новость ты мне будешь сообщать немедленно. Да и без всяких новостей ты мне должна писать почаще! Был я у Инны Ивановны. Она удивляется, почему ты осталась в П<етербурге>. Ей-Богу не вру!

Бедная моя Верунька — очень я за тебя боюсь. Только дай мне развиться хорошенько и умственно и физически, я тогда покажу, что Эфр<оны>что-нибудь да значат. Мои мысли направлены только в эту точку.

Сейчас веду очень регулярный образ жизни: много сплю, ем и много читаю. Чувствую, как с каждым часом тяжелею.

Чтобы не забыть, Верунька, у меня к тебе просьба: высылай мне «Речь». [231] Инне Ивановне ее высылать перестали, да кроме этого, если бы ты мне высылала — я был бы спокоен, что всё благополучно. Исполни, дорогая, эту просьбу. Сделаешь этим одолжение и Инне Ивановне. — Был бы еще тебе очень благодарен, если бы ты выслала мне бандеролью Милюкова [232] — он у тебя.

Как чувствуешь себя? Как дела в школе? Как твоя пластика? [233] Желаю тебе делать во-о-о какие успехи!!!

— У нас весна в полном разгаре. Снег почти весь стаял, солнце печет во всю, «а я несчастный человек, человек» хожу в ватном пальто. Финны с грустию смотрят на меня, качают головою и что-то бормочут на нехристианском наречии. По всей вероятности это бормотание должно обозначать: бедняга……………

Встретили меня в пансионе, как друга, которого не видели лет двадцать пять. Прислуга даже завизжала от удовольствия. Народу сейчас здесь уйма, т<ак>к<ак>у них Пасха. За каждой трапезой я отличаюсь. Вчера я вместо первого начал есть третье, чем конечно привел в восторг всех нехристей! Публика!!! Третьего дня в яишницу, которую я принял за воздушный пирог, налил сливок. Присутствующие опять почему-то смеялись.

Каждый день хожу к Инне Ивановне. Дела ее с мужем обстоят не совсем блестяще. К ней приехала мать. Дети от кори оправились. Тетю Велу они еще помнят.

Ну пиши, Верунька!

Пиши чаще и больше!

Целую тебя и желаю всего, всего лучшего!

Видаешь ли товарища? Если видаешь — передай ему привет.

Поклон твоим подругам.

Получил открытку от Н<юти>. [234]

<В Петербург> [235]

Верунька! Конечно я свинья порядочная, что сразу не написал тебе. Но виновата Лиля, которая не послала телеграммы с моей припиской. Завтра едем! [236]

Желаю тебе, моя хорошая, всего, всего хорошего — безболезненной операции. [237]

Целую

Сережа

Привет от Лени. [238]

Лиля сейчас живет у Адель. [239] Целует.

<В Москву>

Милая Вера,

Сегодня был на почте и, конечно, ни письма от вас. Марина получила штук десять писем, из них половина от родных. Мне было так странно: показалось, что у меня нет совсем родных. Хотя на этот счет я не строю себе иллюзий, не хочу играть в данном случае роли Нюти. Я уверен, конечно, что при совместной жизни у нас будут самые близкие и хорошие отношения, на расстоянии же никаких отношений существовать не будет.

В Париже мы в последний момент остались без денег. Сегодня суббота и Лионский кредит [240] закрывается в 3 ч. Мы этого не знали и остались без сентима. Этим объясняется скромность подарков.

Сегодня был в Люксембурге [241] — я ожидал от него большего. Лувром я прямо подавлен.

Вчера вечером видал Сару в Орленке. Хотя я и не мог всего понять, но все же был поражен игрой. Сара с трудом ходит по сцене (с костылем). Голос старческий, походка дряблая — и все-таки прекрасно!

Как здоровье Лили. Передай ей, что сейчас в «Лувре» [242] шарфы были только черные. Сейчас там кончается какой-то сезон (?)

Пишите мне в Палермо.

Целую С.

<В Москву> [243]

Я в ужасе от Франции. Более мерзкой страны я в жизни не видел. Всё в прошлом и ничего в настоящем (!!!) Я говорю о первом впечатлении. В вагоне из десяти пар девять целовались. И это у них центр всей жизни!

Целую крепко

Сережа

Во всех городах Италии — мы только от поезда до поезда.

<В Коктебель>

Милая Верка,

Спасибо тебе за рецензию большое.. [244] Завтра мы уезжаем в Тарусу. Наш новый адрес: Таруса, Калужской губ<ернии>, мне.

Я был на открытии памятника А<лександру> III и на открытии Музея. [245]

Около часа стоял рядом с государем.

Ив<ан>Вл<адимирович>получил невиданную для профессора награду — почетное опекунство.

На открытии я был во фраке (прокатном!), цилиндре (Ив<ана>Вл<адимировича>!), но вид у меня был такой важный и непринужденный, что я поместился между гр<афом>Витте [246] и оберпрокурором. [247] Был я на открытии, как литератор, причем величали меня В<аше>Превосходительство.