Крах нацистской империи

«Насколько мне стало известно, американец немецкого происхождения, некто фон Хаусбергер, и немецкий гражданин Вальтер, оба из Нью-Йорка, по указанию немецкого абвера якобы собираются предпринять диверсии против объектов американской военной промышленности. Фон Хаусбергер, по слухам, располагает детонаторами, спрятанными в его доме».

Томсен просил Берлин воздержаться от подобного рода акций:

«Нет более надежного способа подтолкнуть Америку к вступлению в войну, нем прибегая к действиям, которые однажды, перед мировой войной, уже привели Америку в стан наших противников и, между прочим, ни в коей мере не помешали развертыванию военной промышленности Соединенных Штатов».

Кроме того, как добавлял он, «обе эти личности ни в каком отношении не годятся для действий в качестве агентов абвера».

С ноября 1938 года, когда Рузвельт отозвал американского посла в Берлине в знак протеста против устроенных нацистами еврейских погромов, дипломатическая служба в обеих странах не была представлена послами. Торговля едва сочилась тонкой струйкой, главным образом, вследствие американского бойкота, а теперь и вовсе прекратилась под воздействием английской блокады. 4 ноября 1939 года после голосования в сенате и палате представителей было снято эмбарго на вывоз оружия — тем самым был открыт путь для доставки американского оружия западным союзникам. Именно на фоне быстро ухудшающихся отношений Самнер Уэллес прибыл 1 марта 1940 года в Берлин.

За день до его приезда, то есть 29 февраля, Гитлер предпринял необычный шаг, издав секретную «Директиву по ведению переговоров с мистером Самнером Уэллесом». Директива требовала проявления на переговорах сдержанности с немецкой стороны и рекомендовала, «насколько это удастся, дать возможность говорить Уэллесу». Затем перечислялись пять пунктов — ими должны были руководствоваться все высшие чиновники, которым предстояло принимать специального американского посланника. Основной довод немцев сводился к следующему: не Германия объявила войну Англии и Франции, а наоборот; фюрер предлагал в октябре заключить мир, но его предложение отвергли; Германия приняла вызов; военные цели Англии и Франции сводились к «уничтожению германского государства», поэтому у Германии нет иной альтернативы, кроме продолжения войны.

«От обсуждения конкретных политических вопросов, — указывалось далее в директиве Гитлера, — таких, как вопрос о будущем польского государства, следует уклоняться, насколько это возможно. В случае если Уэллес поднимет такого рода вопросы, в ответ следует сказать, что такие вопросы решаются мной. Само собой разумеется, полностью исключается обсуждение таких вопросов, как Австрия и протекторат Богемии и Моравии… Следует избегать заявлений, которые могут быть интерпретированы… как означающие, что в настоящее время Германия в какой-либо мере заинтересована в обсуждении возможностей достижения мира. Напротив, у мистера Уэллеса — не должно быть ни милейших оснований сомневаться в том, что Германия решительно настроена победоносно завершить эту войну…»

Не только Риббентроп и Геринг, но и сам фюрер следовали букве этой директивы, когда они, каждый в отдельности, встречались с Уэллесом соответственно 1, 3 и 2 марта. Судя по обстоятельным записям бесед, которые делал доктор Шмидт (эти записи были обнаружены среди захваченных документов), у американского дипломата, человека неразговорчивого и циничного, должно было сложиться впечатление, будто он, если верить собственным ушам, оказался в психиатрической лечебнице. Каждый из большой тройки нацистских заправил излагал Уэллесу свою фальсифицированную версию, в которой факты были фантастически искажены и даже простейшие слова теряли свое значение [42]. Подписав 1 марта директиву о подготовке операции «Везерюбунг», Гитлер на следующий день, принимая Уэллеса, утверждал, что целью западных союзников в войне является уничтожение, а целью Германии — мир. Своему собеседнику он прочитал целую лекцию о том, какие усилия он прилагал, чтобы поддерживать мир с Англией и Францией.

«Незадолго до начала войны английский посол сидел на том же самом месте, где сидел сейчас Уэллес, и фюрер сделал ему величайшее за всю свою жизнь предложение».

Все его предложения англичанами были отвергнуты, и теперь Англия прилагала усилия, чтобы уничтожить Германию. Поэтому Гитлер считал, «что конфликт придется довести до конца… что не может быть иного решения, чем борьба не на жизнь, а на смерть».

Неудивительно, что Уэллес доверительно сказал Вайцзекеру и повторил Герингу: если Германия решительно настроена добиваться военной победы на Западе, то его поездка в Европу «оказалась бесцельной… и больше сказать ему нечего».

Хотя Уэллес на переговорах с немцами подчеркивал, что услышанное им из уст европейских государственных деятелей в ходе поездки предназначено только для ушей президента, тем не менее он посчитал разумным проявить некоторую неосторожность и рассказать и Гитлеру, и Герингу, что у него был «долгий, конструктивный и полезный» разговор с Муссолини и что, по мнению дуче, «все еще имеется возможность установить в Европе прочный и длительный мир». Если таковы были мысли итальянского диктатора, то немцы решили, что самое время поправить своего союзника. Мир — да, но только после оглушительной немецкой победы на Западе.

Отсутствие ответа от Гитлера на письмо Муссолини от 3 января вызывало у дуче все большее недовольство. В течение целого месяца посол Аттолико выяснял у Риббентропа, когда можно ожидать ответа, и намекал при этом, что отношения Италии с Францией и Англией, как и торговля с ними, улучшаются.

Эта торговля, включавшая продажу итальянских военных материалов, раздражала немцев, которые без конца заявляли в Риме протесты, утверждая, что она чрезмерно помогает западным союзникам. Посол фон Макензен по-прежнему докладывал своему другу Вайцзекеру о «серьезной обеспокоенности» по поводу отношений с Италией. Вайцзекер и сам опасался, что если ответ на письмо Муссолини задержится, то это предоставит дуче свободу действий и он и Италия могут быть потеряны для Германии навсегда.

И тут Гитлеру представился благоприятный случай. 1 марта англичане объявили, что заблокировали поставку немецкого угля морем через Роттердам в Италию. Это был тяжелый удар по итальянской экономике. Он вызвал у дуче яростное возмущение против англичан и в то же время дал толчок для потепления отношений с немцами, которые тут же пообещали изыскать средства доставки угля по железным дорогам. Воспользовавшись этими благоприятными для Германии обстоятельствами, Гитлер 8 марта подготовил ответное письмо Муссолини, которое Риббентроп через два дня лично доставил в Рим.

Фюрер не извинялся за задержку с ответом на письмо дуче, но в весьма корректном тоне детально излагал свои замыслы почти по каждому вопросу, проявив такое многословие, каким не отличался ни в одном предыдущем письме, адресованном итальянскому партнеру. Он оправдывал нацистский альянс с Россией, оставление финнов на произвол судьбы, полное уничтожение польского государства.

«Если бы я вывел германские войска из генерал-губернаторства, это не принесло бы умиротворения Польше, а вызвало бы страшный хаос. И церковь оказалась бы не в состоянии осуществлять свою функцию восхваления Всевышнего, а священникам отрубили бы головы…»

Что касается визита Самнера Уэллеса, продолжал Гитлер, то американец ничего не добился. Фюрер по-прежнему полон решимости предпринять наступление на Западе. Он понимает, «что предстоящий поход не из легких, что это будет ожесточеннейшее в истории Германии сражение… сражение не на жизнь, а на смерть».

И тут, как опытный игрок, делающий хорошую подачу, Гитлер предлагает Муссолини вступить в войну:

«…Дуче, не может быть никаких сомнений в том, что исход войны решит также и будущее Италии… Наступит день, и Вы столкнетесь с теми самыми противниками, которые сегодня сражаются против Германии… Я также понимаю, что судьбы наших двух стран, наших народов, наших революций и наших режимов неразрывно связаны…