В небе Антарктиды

— Хорошо, завтра разберем подробно этот полет. Спокойной ночи.

Рано утром я был разбужен громовым голосом нашего местного «Левитана». Очевидно, когда мы были в полете, кто-то зашел в нашу комнату и включил репродуктор на полную мощность. Диктор говорил интересные вещи:

— По донесению штурмана Михаила Михайловича Кириллова вчера во время полета на Пионерскую экипаж АН-2 открыл в районе гор Страктона мощные гейзеры. С воздуха было видно, как бьют они из глубоких ущелий...

Далее следовало «научное» обоснование этого природного явления в Антарктиде. Диктор закончил свое удивительное сообщение словами:

— Надо полагать, это одно из замечательных открытий двадцатого века.

Ничего себе! Я вскочил с кровати. Морозов смотрел на меня сонными глазами.

— Ты слышал, Дима? Экипаж АН-2 вчера в горах Страктона открыл гейзеры.

— Я что-то, Иван Иванович, не помню, вчера, перед тем как ложиться спать, я беседовал с Кирилловым, но о гейзерах он мне ничего не говорил. Расскажи подробно, в чем дело.

— Да я сам ничего не знаю толком. Сегодня на работе все выясним. Думаю, что здесь какая-то ошибка.

... Обсуждение вчерашнего полета АН-2 пришлось от­ложить. В поселке в этот день только и было разговоров об удивительных гейзерах в горах Страктона. Некоторые уже строили планы использования «горячих источников», ученые требовали, чтобы их немедленно доставили на место открытия. Все приставали к Кириллову. Признаться, мне самому хотелось его увидеть, но он почему-то избегал со мной встречи. Вечером ко мне пришел Алексей Аркадьевич Каш и молча положил на стол рапорт.

— Принес заявку на открытие? — спросил я.

— Не было никакого открытия, — хмуро ответил Каш. — Просто штурману нашему померещились какие-то гей­зеры. В общем, заблудились мы... Кириллов сегодня весь день скрывался от вас, а я не могу. Там в рапорте все сказано.

В ПОЛЯРНУЮ НОЧЬ

Солнце уже не показывается из-за горизонта. Наступила полярная ночь. На шестом материке она ничем не отличается от полярной ночи в Арктике, только здесь в небе нет Большой Медведицы и Полярной звезды, а луна проплывает в непривычном для нас направле­нии.

Лунный призрачный свет, черные тени облаков, безмолвие ледяной пустыни — все действовало угнетающе. Казалось, что солнца больше никогда не будет. В хорошую погоду небосвод играл красками полярного сияния, но таких дней было мало. Обычно мела поземка, но часто порывы ветра усиливались и переходили в шторм, после которого наши дома оказывались под толстым слоем снега. Но жизнь в Мирном не замирала. Летчики обсуждали серьезный вопрос: летать или не летать? Все, конечно, хотели летать, но каждый хорошо понимал, что в новых условиях нельзя действовать наобум. Надо было тщательно изучить обстановку и принять меры, которые гарантировали бы безопасность полетов и сохранность материальной части.

Вспоминаю одно партийное собрате. Я докладывал тогда коммунистам о трудностях, которые ждут летчиков, и о том, что члены авиационного отряда готовы пойти на риск. Товарищи горячо поддержали нас: особенно радовались ученые, которым нужно было продолжать исследования глубин Антарктиды.

После собрания экипажи самолетов собрались в летном домике. Все были довольны, решение продолжать полеты в условиях полярной ночи вселило в них еще большую веру в свои силы. А я смотрел на товарищей и думал: умные, хорошие и мужественные люди! Как все они по-государственному относятся к выполнению плана работы не только своего авиационного отряда, но и всей экспедиции.

Летчики Каш, Сорокин и Поляков слышать не хотели о консервации самолетов и разрабатывали смелые планы эксплуатации авиационной техники в невероятно трудных условиях. Их верными помощниками были бортмеханики Зайцев, Мякинкин, Мохов и Чагин. В дискуссиях о том, как летать в Антарктиде, всегда принимали активное участие радисты Меньшиков и Челышев, штурманы Морозов, Тулии и Кириллов. Они понимали, что от них во многом зависит успех работы всей экспедиции и, более того, деятельность авиационных отрядов, которые придут нам на смену.

Столы в комнатах летчиков на улице Ленина были теперь завалены картами звездного неба Антарктики, картами прибрежных районов, выполненными нашей аэрофотосъемкой, бортжурналами и дневниками, записями выработки моторесурсов и техническими актами. Штурманы изучали направление и силу ветра, перепады барометрического давления, амплитуду колебаний температур, готовили кроки ледяных аэродромов, рассчитывали маршрутные карты до Пионерской, оазиса Бангера и холмов Вестфолль, часами просиживали над астрономическими картами, рассматривая незнакомое звездное небо. Они сдружились со многими учеными экспедиции и даже стали чем-то на них похожи.

Трудности не пугали нас, а, наоборот, вызывали горячее желание преодолеть их, сделать все возможное для продолжения работы в любых, пусть даже самых сложных, условиях. Полярная ночь считается самым тяжелым временем года. История полярных исследований знает немало трагедий, разыгравшихся, главным образом, в этот пе­риод. Сколько погибло людей, сколько друзей стало врагами из-за того, что в условиях вынужденного безделья во время длительной ночи оторванные от всего мира полярные исследователи теряли душевное равновесие.

Нелегко приходится и нашим полярникам. Но и в таких условиях советские люди с большой человеческой теплотой относятся друг к другу. И это чувство локтя помогает им жить и трудиться. Ни ураганный ветер, ни сильные морозы, ни темнота полярной ночи не могли помешать работе экспедиции. Мы продолжали летать на Пионерскую, снабжая ее продовольствием и горючим.

Надо сказать, что советские самолеты первыми в Антарктике совершали ночные полеты в зимнее время; ничьим опытом мы не могли воспользоваться, и нам приходилось, как говорится, идти непроторенными тропами. Зато какой большой опыт приобрел наш отряд!

... Время бежит незаметно. Прошло уже больше полугода, как мы живем в этом суровом краю. Скучаем, конечно, по дому. За многие годы работы в полярной авиации мне нередко приходилось надолго отрываться от родных мест. Это бывало в весенние и летние месяцы, когда шла интенсивная работа по разведке льдов и проводке кораблей по Северному морскому пути. Но даже и тогда мне удавалось хоть на несколько дней прилететь домой и побыть с родными. А теперь такой возможности нет. Могу честно признаться, что вначале я не представлял, как буду так долго жить далеко от дома. Зимовать мне еще не приходилось.

«Зимовка» — определение, может быть, и не совсем правильное, полярники обижаются, когда их называют зимовщиками: «Мы ведь не зимуем, а работаем, несмотря на то, что у нас долгая полярная ночь». И они правы, эти замечательные люди, которые независимо от времени года и погоды всегда на вахте.

В Антарктиде условия жизни и работы намного тяжелее, чем в Заполярье, но закалка, которую мы получили при полетах в высоких широтах, очень нам пригодилась. Оказалось, что полярная ночь не страшна.

Мы настолько обжились на шестом континенте, что, кажется, не полгода, а многие годы живем здесь. Трудностей много, но мы их умеем преодолевать и дела у нас идут хорошо. Каждого работника авиационного отряда я знаю много лет. Сколько было пережито вместе хорошего и плохого! Были и неудачи, но у кого их не бывает?

История, которая произошла с экипажем Каша, конечно, поучительна. Алексей молодец, не стал юлить, а честно рассказал, как все произошло... И хорошо, что этот случай разобрали, ведь теперь полеты совершаются в сложнейших условиях полярной ночи.

Во время снежных бурь, когда нельзя высунуть нос на улицу, у каждого из нас все равно находится много дел Мы имеем большое хозяйство, и оно должно работать как часовой механизм. Правда, не всегда все бывает гладко, но ведь на ошибках учатся.

Я часто теперь вспоминаю мою прошлую летную жизнь далекие времена, когда я пришел в авиацию и связал свою жизнь с работой на Крайнем Севере. Меня, тогда молодого человека, влекла не только романтика летной службы; работа линейного летчика на Сибирских трассах была очень интересной. Ее можно было сравнить с работой еле допыта. Очень многое зависело от пилота, который был и штурманом, и бортмехаником, и радистом.