Тетрадь вторая

Б. П. взрывается сокровищами.

(NB! Второй Фауст — работа (лаборатория) целой жизни и «Ueber allen Gipfeln ist Ruh...» на стене охотничьего домика... [65] Связать. 1933 г.)

Борис родной. Я не знаю, дошло ли до Вас мое письмо — давнишнее, в начале лета. Длительность молчания между нами равна только длительности отзвука, вернее: все перерывы заполнены отзвуком. Каждого Вашего письма (всегда — последнего!) хватает ровно до следующего, при частой переписке получилось бы нечто вроде сплошного сердечного перебоя. (Боже, как я себя утешаю — и тешу! 1933 г.) Сила удара равна длительности его действия, — есть ли в физике такой закон? Если нет — есть.

Б<орис>, если не долетело, повторю вкратце: в феврале я жду сына. Со мной из-за этого сына уже раздружились два моих друга — из чистой мужской оскорбленности, негодования, точно я их обман<ула?> — хотя ничего не обещала! А я, в полной невинности, с такой радостью: в феврале я жду сына (оба меня любили, т. е. так думали) (NB! внимание к моим скобкам, — в них «ist der Hund begraben» [66] 1933 г.) — и знаете, чего ждала и не дождалась в ответ: «— Ваш сын! Это должно быть — чудо!» и еще: «но пусть он будет и внешне похож на Вас!» (NB! одного без другого не бывает: иная физика — иная суть, доказательство <сверху: наличность> — иной сути. 1933 г.) Это я бы сказала Вам, Борис, потому что я Вас люблю — и этого ждала от них, потому что они меня любят, а дождалась — ну

(NB! Один пришел в ярость, нет оскорбления, которого бы я от него не выслушала — помню, даже внешне был страшен, а другой просто — исчез. 1933 г.)

Теперь я совсем одна, но это неважно, всё, что не насущно — лишне, двоих не теряют, а одного — не было, я ничего не потеряла, кроме — от времени до времени — радости текущего часа, такой, в моей жизни, редкой.

Борис, мне неприятно повторять то свое письмо, тем более, что писала я в глубокой потрясенности, теперь я свыклась — но там была формула, необходимо, чтобы она до Вас дошла: «единственное отчаяние мое, Борис — Ваше имя». (NB! не совсем вижу, где формула? Так сокращено, что расшифровываю наугад. И, внезапно — ясно как на ладони: — единственное, от чего мне больно, — Ваше имя.) Я его Вам посвящаю, как древние посвящали своих детей — божеству.

Борис, с рождения моей второй дочери (родилась в 1917 г. умерла в 1920 г.) прошло 7 лет, это первый ребенок который после стольких лет — постучался. Б<орис>, если Вы меня из-за него разлюбите, я не буду жалеть. Я поступила правильно, я не помешала верстаку жизни (совсем гётевское наблюдение и определение и даже форма, только Гёте бы вместо: жизнь сказал: природа. О «Детстве Люверс» — потом) я не воткнула палки в колесо судьбы. Это единственное, что я чту. (Право на бытие — всегда — во всем: от права на бытие данной строки, вопреки самым роковым от нее последствиям — до моего сына во мне.) Да, Борис, и будь этот ребенок у меня от первого встречного, он бы всё равно — был, потому что он захотел — через меня — быть. Да, Борис.

Впрочем, Вы мудры и добры — зачем всё это? Горечи моей Вы не сможете не прочесть уже с первой буквы февраля. (NB! Наш с ним месяц, верней — мой с ним, тех моих, того моего потока стихов к нему — февраль 1923 г. меховой можжевельник — «кипарис». 1933 г.) Ни о радости, ни о горечи я говорить не буду.

Я назову его Борисом, и этим втяну Вас в круг.

Б<орис>, я закончила большую вещь — I ч<асть> трилогии Тезей — Ариадна. Приступаю ко второй. В «Соврем<енных> Записках» (XXI кн<ига>) есть моя проза, из советских записей — достаньте и прочтите. Часть сказки «Мóлодец» уже отпечатана, выйдет к Рождеству, пришлю. (Здесь очень неисправные типографии.)

(Не окончено)

— за игру за твою великую,

за утехи твои за нежные...

(Морской Царь — Садку)

материалы для статьи болгарские народные песни

(дали на просмотр перевод Федорова [67])

Отрывки — в моей переделке.

Образцы яз<ыка>

У овец — ягнята ярки,

Все овчата мохноглазы,

Все козлята востророги

Наливала — так с обмером

(Молитва Лазаря)

Павлин гуляя

Уронит перья

Сберет их дева

Сплетет в венок

Сирень та — осыпалась,

Вкруг шеи обвивалась

Той шеи — всех светлее...

Лес ты мой, лес зеленый!

Путь мой идет — не лесом.

Если ж иду я тобою —

Из-за густой твоей тени,

Из-за воды быстротечной...

(не тем же ли мог объяснить герой свое пребывание в гроте Калипсо?)

Красна дева, пестропола,

Пестропола, долгокоса

Всё красиво, всё шелкóво,

Всё раскрашено толково

Райские врата затвóрены,

Геенские — отворёны

Легенды и обряды

Св. Никола на трапезе святых роняет полную чашу. Не разбивается, не разливается. Удивление. Объяснение: — Только сел я за трапезу, разлилось Черное море, потопить корабль хотело. Корабельщики взмолились, слёзно все они взмолились... Полная чаша в руках Николы — гибнущий (спасенный) корабль.

Огненная Мария — лик засухи.

Христос — наводитель мостов.

Св. Георгий и Божья Матерь («У овец ягнята ярки...»).

Божья Матерь проклинает кукушку, кукованьем разбудившую Младенца.

Янка и ангелы. Ангелы обманом вынимают из Янки душу (яблоко).

Дары Св. Николе. Св. Никола отвергает богатые дары золотарей, землепашцев, виноделов. Я хочу одну копейку, — да и то в мой день единый, день единый, день Николин.

Господь и святые гости. Господь на олене, Божья Матерь на серне, Св. Иоанн на голубе, Св. Георгий на коне, а Св. Никола — на соколé.

— Глубина символов и роскошь образов —

Родина и Чужбина

Тоска по родине в болгарском сердце так сильна, что на первой же странице отдела «Родина и Чужбина» заставляет молодую женщину, выданную матерью «в пустую Софию» молить Бога: «да свижусь с отцом и братом, да мать найду в могиле».

Роза, красующаяся: на черной юнацкой шапке, и на тонком стволе винтовки (чуть ли не испанский образ! Та же ли кстати, игра слов по-болгарски: роза на винтовочном стволе?)

Семья (древо)

Его ветви рвутся к небу,

Корни вьются в сыру-землю.

Его ветви — милы-снохи,

Сыновья его — коренья,

А вершины — милы внуки

Любовь