Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто

Если охранники видели, что узникам передают еду, они прогоняли дающих, а в тех, кто не выполнял их команду, стреляли».

Не только Голубовская пыталась бежать из гетто. Такие попытки предпринимали десятки узников. Не всем удавалось выжить даже выбравшись за колючую проволоку.

Сестры Бася, Хая и Соня Зельдины пытались уйти из гетто по туннелям городской канализационной системы. Однако гитлеровцы поймали несчастных и натравили на них свору овчарок. Тренированные псы разрывали женщин на куски…

8 сентября 1941 года заведующий жилотделом горуправы Голосовский писал начальнику отдела охраны Витебска: «По Нижне-Петровской улице (ныне Комсомольская. — Авт.) возле новой бани, на углу рядом со сгоревшим домом в подвале, находится пять жидовских трупов, а поэтому прошу сделать соответствующие распоряжения об уборке таковых». Возможно, речь идет о пяти узниках гетто, которым каким-то чудом удалось вырваться из-за колючей проволоки. Но обессиленные, измученные голодом и болезнями люди не смогли далеко уйти. На это просто не хватило сил. И они спрятались недалеко от гетто в подвале дома, который и стал их последним убежищем [33].

Следователь уголовного отдела Витебской горуправы Романовский в эти же дни сообщает начальнику витебской тюрьмы:

Еще и сегодня не высказаны все слова благодарности тем мужественным и благородным людям, которые спасали евреев, рискуя собственной жизнью. Они делали это осознанно. Приведем документ, хранящийся в Витебском госархиве. В своем распоряжении от 24 октября 1941 года комендант полевой комендатуры (V)244 полковник фон Швайдниц объявлял: «Я наказываю Варвинского Михаила, арестованного 21.10.41 в Витебске, на 1 месяц тюрьмы, потому что он в письменной форме присягал перед горуправой, что эта еврейка — русская, хотя ему было известно ее еврейское происхождение. Этим фальшивым заявлением он хотел помочь еврейке при установлении ее личности».

В семье Мойши Берковича Гиндерова и его жены Сони жила домработница Ефросинья Силантьевна Тимошенко. Родилась она в селе Большая Ржавка Велижского района. Рано умерла мать, жених ушел с белогвардейцами, и, не поладив с мачехой, Фрося подалась в город. В это время Соня Гиндерова заболела туберкулезом, и семья решила взять домработницу. Впрочем, это слово совсем не подходит для Фрузы — она была членом семьи, а после смерти Сони полностью взяла на себя хозяйство.

3 июля 1941 года Мойшу Гиндерова призвали в ополчение. Хая по совету отца — ей шел тогда девятнадцатый год — уехала с соседской семьей Юдкиных в местечко Колышки.

Там она пробыла почти до конца июля. Когда в местечке появились гитлеровцы, Юдкины сказали Хае: «Иди в Витебск к Фрузе, там ты сойдешь за русскую». По дороге Хая встретила Фрузу, которая уже шла ее разыскивать, и они вместе вернулись в Витебск.

После того, как евреев загнали в Клуб металлистов, дом Гиндеровых занял полицай со своей семьей. Его жена хорошо относилась к Фрузе и иногда давала ей вещи Гиндеровых, которые Фруза передавала в гетто. Фруза приносила в гетто и еду, которую отрабатывала у знакомых крестьян в Иловке.

Иногда Хая сама надевала поверх одежды с желтыми латами свитер и украдкой, чтобы никто не видел, уходила к Фрузе. Та давала еду, и Хая относила ее в гетто бабушке и тете.

Фруза видела, как в Иловку пригоняли евреев, приказывали копать ямы, а потом расстреливали. Она знала, что крестьян сгоняли засыпать ямы. За это им давали полотенца и мыло, которые гитлеровцы заставляли евреев брать с собой «на работу». Фруза предупредила Хаю, чтобы на работы она не ходила.

Каждое утро в гетто вывешивали списки людей, направляемых на работы. 2 сентября 1941 года Хая оказалась в этих списках. Она снова поверх одежды надела свитер и украдкой вышла из гетто. Бабушка и тетя остались там.

Идти Хае некуда было. И она пошла к Фрузе, которая спрятала ее за уборной в кустах крыжовника. Оставаться на улице было опасно. Рано утром Фруза решила пойти к себе на родину, в деревню Большая Ржавка, и спрятать Хаю в доме своих родителей. Проходя мимо гетто, они увидели бабушку, которая сидела, закутавшись в одеяло. Но окликнуть ее побоялись. В деревне Фруза сказала отцу, что Хая — ее дочь. В Большой Ржавке было спокойно, немцы появились там лишь пару раз. Беда не приходит одна. Ослабленная Хая заболела тифом. Фруза не спала ночами, выхаживая ее.

2 февраля 1942 года Большую Ржавку освободила Красная Армия. Образовались знаменитые «Суражские ворота». Фруза с Хаей ушли на Большую Землю. Причем, Фруза взяла с собой и 17-летнюю Машу, дочь арестованного немцами деревенского старосты. Добрались до Вольска. Девочки учились в ФЗУ. Фруза подрабатывала. После окончания училища Хаю направили на работу в город Саратов. Там она вышла замуж, туда же переехала и Фруза.

Она жила вместе с Хаей (Анной) Гиндеровой (Качановой) до самой смерти. Умерла Фруза в Саратове в январе 1980 года.

Софье Яковлевне Сарак удалось бежать из гетто накануне его ликвидации. Она предполагала добраться до деревни Орехово, где жила ее знакомая, попросить у нее кое-какие продукты и отнести обратно в гетто умирающим от голода родственникам.

Когда она возвращалась, увидела свою бывшую соседку Клавдию Осиповну Белоусову. Как оказалось, Клавдия Осиповна специально ждала ее, чтобы предупредить — в гетто идти нельзя.

Почти девять месяцев Белоусова, Старовойтова, Ильины прятали С. Я. Сарак, делились с ней куском хлеба. Потом Старовойтова и дочка Клавдии Осиповны Белоусовой Шура прошли с Софьей Яковлевной тридцать шесть километров через леса и болота, чтобы вывести ее за линию фронта.

Розу Брускину прятали в Витебске от фашистов ее одноклассники Тамара Ломоносенко и Василий Солодкин. Совсем недавно они ходили в одну школу, стоявшую на высоком берегу Западной Двины. Гуляли, мечтали, сдавали выпускные экзамены. Ни в одном сне не могло им присниться, что буквально через несколько месяцев жизнь примет у них еще один самый трудный экзамен — на человечность, на порядочность. И они выдержат его с честью. Сначала Розу Брускину прятали в деревне Толкуны, потом в Витебске. А когда стало совсем опасно, достали документы на имя Лидии Голубевой, и с ними девушка ушла на восток.

Друзья-одноклассники прятали и Михаила Берлина, красноармейца, попавшего под Витебском в окружение. Они выхлопотали ему «русские» документы на фамилию Кольцов. Для этого нужно было подтверждение двух свидетелей. Ими стали Владимир Козловский и Владимир Морозов. Казалось бы, чудом уцелевший человек должен был переждать время, отсидеться. Но Миша Берлин рвался в бой. Он уходит в Яновичи и пытается там организовать партизанский отряд. По местечку пошел гулять слух «о недобитом еврее, который, вместо того, чтобы схорониться как мышь, поднимает людей на борьбу». Об этом узнали фашисты. Мишу арестовали и расстреляли.

Война для 13-летней Гали Быковской началась 9 июля 1941 года. В тот день, услышав незнакомые звуки, девочка выбежала во двор и, выглянув через приоткрытую калитку, замерла от неожиданности: мимо нее по родному проспекту Бебеля двигалась немецкая колонна мотоциклистов.

— Мама! Мама! Немцы пришли! Я их только что видела! — взволнованно сказала Галя, едва войдя в дом.

— Слышу, — как-то безучастно ответила мама.

Роза Мордуховна понимала: это пришло другое, страшное время.

Во второй половине дня немцы стали обстреливать левобережный район Витебска. Оттуда открыли ответный огонь. Снаряды и пули летели над крышами домов. Рухнуло стоявшее рядом с домом Быковских кирпичное здание фабрики-кухни.

«Стрельба не прекращалась, — вспоминает Галина Николаевна. — Оставаться в доме было страшно. Мы быстренько собрались и пошли на Юрьеву горку: там еще в начале войны были вырыты окопы. Во время налетов немецкой авиации многие убегали туда прятаться. Когда мы пришли, там уже было полно народу. Стало темнеть, но люди не уходили, мы тоже остались на ночь. Под утро стрельба утихла, все начали расходиться. Пошли домой и мы с мамой. Приходим, а на месте нашего дома одни обгоревшие бревна. Пришли и Измайловичи, с которыми мы жили в одном доме. У нас была общая кухня. Наши родители и мы, дети (у Измайловичей их было пятеро), жили дружно. Иван Фадеевич и Ольга Михайловна были людьми добрейшей души».