О, Иерусалим!

15 декабря был взорван водопровод: это было весьма серьезное предупреждение со стороны арабов. Пока англичане чинили водопровод, Еврейское агентство приказало обследовать без липшего шума состояние водосборных цистерн в еврейских районах Иерусалима. Даже то убежище тишины и покоя, на котором арабы и евреи всегда мирно уживались друг с другом, — кладбище — вскоре после голосования в ООН стало ареной стычек. Арабские снайперы несколько раз обстреляли еврейские похоронные процессии, поднимавшиеся по извилистым тропинкам на вершину Масличной горы. Случалось, что эти процессии провожали в последний путь тех, кто пал жертвой беспорядочных перестрелок, все чаще вспыхивавших в Иерусалиме.

Символом положения иерусалимских евреев стало ежевечернее ожидание автобусов на центральной станции "Эгеда", расположенной у въезда в город. Борьба за дороги, о которой думали и командиры Хаганы, и Абдул Кадер Хусейни, уже началась. Арабские засады были пока еще нерегулярными и плохо организованными, но все же они вынудили Хагану заняться обеспечением безопасности движения автобусов на шоссе, шедшем в Иерусалим. Автобусы обшивались стальными листами и весили по восемь тонн каждый. На подъеме от ущелья Баб-эль-Вад такой автобус не мог развивать скорости больше пятнадцати километров в час и редко избегал обстрела. Каждый вечер, задолго до заката, на автобусной станции в Иерусалиме начинали собираться люди, встречавшие тех, кто должен был прибыть с побережья. Когда машины останавливались, толпа кидалась к запертым дверям, пытаясь заглянуть внутрь.

Первыми показывались раненые — их тут же увозили машины скорой помощи, заранее поджидавшие прибытия автобусов.

Последними выносили мертвых: их клали на перрон автовокзала — для опознания, и воздух оглашался рыданиями друзей и родственников, которые пришли встретить своих близких и готовились поздравить их с возвращением в Иерусалим.

Обычно декабрь в Иерусалиме был месяцем веселья и радости: евреи праздновали Ханукку — праздник огней, а христиане готовились к Рождеству, но теперь Иерусалим был погружен во тьму, никто не танцевал, были отменены все общественные собрания, и многие евреи, укрывшись в своих домах, молили Бога, чтобы вновь осуществилось старинное благословение, с которым евреи в Ханукку зажигают свечи: "Мы возжигаем эти свечи в память славной победы и чудесного освобождения, которое Ты даровал нашим предкам". Маршрут автобуса № 2 был самым коротким во всей Палестине. Он шел от центра Иерусалима через Яффские ворота в Еврейский квартал Старого города — древнейшее еврейское поселение в Палестине. Этот маршрут, меньше километра длиной, был единственной связью между новым и Старым городом; и на всем этом пути автобусам угрожали враждебные толпы арабов.

Еврейский квартал Старого города находился в его юго-восточном углу, на склоне горы Сион, обращенном к Храмовой горе. Южной границей квартала была стена Старого города. К западу жили арабы выходцы из Северной Африки, севернее находился мусульманский квартал. В этом Еврейском квартале, который всего-то был размером не более пятнадцати футбольных полей, жила горстка евреев, две тысячи человек, десятая часть населения Старого города.

В течение многих веков здесь селились ученые-талмудисты.

Двадцать семь синагог украшали квартал. Караимская синагога находилась под землей, в подвале, ибо "из глубин да будешь ты взывать к Господу", остальные — на высоком месте, ибо "нет синагоги иначе, как возвышающейся над градом"; разбросанные по всему кварталу, эти синагоги служили центром притяжения для еврейского населения. Между евреями и арабами в Старом городе всегда поддерживались добрососедские отношения. Характерное для мусульман почтение к людям веры естественно распространялось и на религиозных евреев. В пятницу вечером, когда темнело, арабские дети приходили к своим набожным еврейским соседям зажечь им лампы, ибо евреи не могли делать этого в шабат. Что же касается бедняков Еврейского квартала — ремесленников и лавочников, то их сближала с арабскими соседями общая для тех и других нужда.

Отношения же между религиозными лидерами Старого города и светскими сионистскими лидерами, напротив, всегда оставались сдержанными, поэтому Хагана не имела в Старом городе сколько-нибудь надежной опоры. В ночь голосования в ООН в Еврейском квартале Старого города насчитывалось всего восемнадцать бойцов Хаганы. Весь арсенал Еврейского квартала состоял из шестнадцати винтовок, две из которых к тому же не стреляли, двадцати пяти пистолетов и трех финских автоматов.

Исраэль Амир понимал, что арабы в любой момент могут перерезать маршрут автобуса № 2 и лишить евреев Старого города какой-либо связи с остальным Иерусалимом. И пока автобус еще ходил, Амир решил переправить в Старый город столько людей и оружия, сколько мог выделить из своих скудных резервов.

Это не было поспешным решением. Те же простые человеческие чувства, которые прежде сближали арабов Старого города с евреями, теперь привели к вражде. Несколько арабов, живших в Еврейском квартале, покинули свои дома. Один араб-пекарь оставил в печи еще теплое тесто и, покидая квартал, вручил офицеру Хаганы ключ от пекарни. Начали вспыхивать первые драки и раздаваться первые выстрелы. Шестнадцатилетний Нади Дайес тот самый официант, который в день разгрома еврейского торгового центра с гиканьем помчался вслед за погромщиками, тоже жил в Еврейском квартале. Семья Нади всегда была дружна с соседями-евреями, однако, как он вспоминал впоследствии, в эти дни после голосования в ООН "чувства арабов были накалены, и постепенно мы начали верить, что каждый еврей — наш смертельный враг, который хочет захватить наши земли и уничтожить нас".

Нади Дайес отправился на базар и купил себе пистолет. А затем как-то вечером, в декабре, в квартале началась стрельба. Шестнадцатилетний мальчишка подскочил к окну и разрядил свой пистолет в темноту. И тут он услышал истошный вопль старой еврейки, к которой он уже лет десять ходил по субботам зажигать лампу.

— Не стреляй, не стреляй! — кричала она. Разве мы не соседи больше?!

В Иерусалиме, как и во всей Палестине, стратегия и тактика Хаганы базировались на идеях Бен-Гуриона, который считал, что евреи должны удержать все, что им принадлежит: не покидать ни одного дома, ни одного киббуца, ни одной фермы, ни одной конторы и каждый пункт, даже самый изолированный и отдаленный, защищать так, словно это сам Тель-Авив. Однако евреи Иерусалима начали выезжать из тех кварталов, где жили арабы. Чтобы предотвратить это, Исраэль Амир решил заставить арабов первыми покинуть такие кварталы: к стенам арабских домов и к ветровым стеклам арабских машин приклеивались плакаты с угрозами, на видных арабов обрушивалась лавина анонимных телефонных звонков, а в особо серьезных случаях бойцы Хаганы перерезали в арабских районах электрические и телефонные провода, стреляли в воздух и устраивали шумные взрывы, стараясь вызвать панику. В ряде случаев эта тактика оказывалась успешной: так, в одно прекрасное утро арабы из деревни Шейх-Бадр, притулившейся под склоном холма, на котором позднее было воздвигнуто здание Кнесета, покинули свои дома и бежали.

В это самое время Абдул Кадер Хусейни провел свою первую организованную операцию в Иерусалиме. Так же, как и Амир, он преследовал прежде всего не практическую, а психологическую цель — "предостеречь евреев", как объяснял своим людям один из его командиров. Объектом атаки стал дом в квартале Санхедрия, где была расквартирована группа бойцов Хаганы.

Сто двадцать "священных воинов", специально для этого привезенных на грузовиках из Хеврона, в проливной дождь приблизились к дому на сто метров и по сигнальному выстрелу Абдула Кадера Хусейни открыли огонь. Стрельба продолжалась минут пятнадцать, пока не появился британский бронированный автомобиль. После этого арабы отступили, понеся в этом бою свою первую потерю: одного из них укусила змея.