Я слышу все Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

Впервые. Подлинник — собрание составителя. Петр Григорьевич Григоренко (1907–1987) — правозащитник, диссидент.

2 марта 1966 г. генерал Григоренко писал секретарю Эренбурга Н.И.Столяровой: «Уважаемая Наталия Ивановна! признаться, меня встревожило Ваше сообщение по телефону о том, что И.Г. думает, как мне помочь. Поверьте, я не хотел сильно затруднять его. Дело в том, что у меня есть надежда, что творимые в отношении меня беззакония лишь прикрываются именем правительства, а исходят из околоправительственных сфер, которые в интересах самосохранения не пропускают к членам правительства ни одного моего письма. Но коль скоро дело обстоит так, любое письмо, хотя бы с самым коротким сообщением об этих беззакониях, если оно попадет в правительство, сыграет решающую роль в моем деле. Я полагаю, что письмо Ильи Григорьевича, адресованное тов. Косыгину или любому другому члену Президиума ЦК, задержать не осмелятся и оно дойдет до адресата… Ну, а насчет результата — пусть это ни Вас, ни Илью Григорьевича не беспокоит. Если беззакония исходят не от правительства, они будут немедленно отменены. А если от него? Вот тогда и будем думать, что же делать дальше…». К этому письму был приложен проект письма ИЭ с запросом о судьбе генерала Григоренко.

Париж, 22 марта 1966

Дорогой господин,

Я был приятно удивлен и взволнован, прочитав в еврейской газете, выходящей на идиш, «Arbeiter Wort» перевод Вашего «Ответа Маргарите Алигер» [1195]. Если это не подделка (пожалуй, наше время побило все рекорды по количеству фальшивок), если в самом деле Вы автор «Ответа», то я очень рад за Вас, примите мои поздравления!

В нашу последнюю встречу в Париже я уже говорил Вам о тех ностальгических чувствах, которые я испытываю к «героической» берлинской эпохе двадцатых годов и в особенности к некоторым друзьям — товарищам по оружию, вместе с которыми я имел честь сражаться за обновление искусства. Одним из моих друзей был Лисицкий [1196], и так как вы оба участвовали во многих акциях нашего движения (сегодня они стали легендой: «Вещь», «А все-таки она вертится» [1197] и др), то частично моя ностальгия относится и к Вам. Лисицкий и Эренбург — символы революции в искусстве и литературе, по крайней мере, для меня. Представляю, с какой иронической усмешкой Вы читаете эти строки… Но я не могу удержаться и промолчать о своих ностальгических чувствах и надеюсь, что в глубине души Вы их разделяете.

Недавно я специально ездил на поезде в Голландию, в Эйндховен, чтобы попасть на вернисаж Лисицкого [1198]. После выставки я задумался о разных вещах, и в памяти опять всплыло Ваше имя.

Посылаю Вам превосходный каталог этой выставки, среди прочего там есть и моя заметка [1199], надеюсь, она Вас заинтересует. В ней я делаю упор на внутреннем драматизме еврейской души у всех евреев, без исключения. Я был бы рад узнать Ваше мнение на сей счет.

Пользуюсь случаем, чтобы послать Вам также статейку о себе, напечатанную в «Комба».

Сейчас я дописываю книгу о механистичности фактуры, она выйдет на четырех языках, включая русский, в берлинском «Gerhardt-Verlag». Это авангардистское издательство выпускало Макса Эрнста, Генри Миллера [1200], а совсем недавно у них вышел великолепный Бёрдсли [1201]. Потом я примусь за эссе о конструктивизме, которое мне заказал дармштадтский Bauhaus-Archiv.

В связи с этим заказом я хотел бы с исследовательскими целями приехать в СССР (на два-три месяца), чтобы собрать обширный исторический материал о русском конструктивизме и супрематизме. Меня особенно интересует творчество Татлина, Родченко и Малевича [1202]. Чтобы эти планы осуществились наилучшим образом, как в интересах искусства вообще, так и русского искусства в частности, Ваша поддержка оказалась бы очень ценной для меня, и я был бы Вам за нее весьма признателен.

Я буду благодарен Вам за любые предложения по этому поводу.

Жду Вашего ответа, дорогой господин, и прошу принять заверение в моей преданности, а также передать госпоже Эренбург мое глубочайшее почтение.

P.S. Я буду счастлив, если Вы согласитесь прислать мне одно или несколько Ваших произведений с автографом. Я бережно сохраню их в моем архиве.

Впервые. Перевод М.Сальман. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1279. Л.1. Г.Берлеви (1894–1967) — художник, родом из Варшавы, работал в Германии и Франции.

Н.Ореанда, 14/IV <19>66

Дорогой Илья Григорьевич, — спасибо за вырезку из «Monde». Не мог вовремя поблагодарить Вас, настолько ослаб от болезни, что почерк мой превратился в некие дурацкие иероглифы и я сам не мог себя прочесть. Сейчас стало лучше, но все же я болен. Крым (весенний) для астмы и сердца — место коварное. Как Любовь Михайловна и как Вы? Сейчас, когда в Вашем доме появился Виктор Абрамович [1203], стало спокойнее на душе. Это — обаятельный человек и талантливый врач. Через месяц, если выкарабкаюсь из своего «задуха», — вернусь в Москву.

Живем в Нижней Ореанде, — здесь очень пустынно, и мы окружены только сотнями воробьев — чудный народ! Цветут анемоны. С моря наносит туманы. С севера наносит муру, как обычно [1204]. Здесь Мариэтта Шагинян, чегой-то она пишет — не то о забытых композиторах, не то по теории гальванопластики. Кипит!

Не болейте: помните гимназический лозунг: «Плюнь на все и заботься о своем здоровье».

Когда же мы увидимся?? Обнимаю. Вам и Любови Михайловне привет.

Ваш всей душой

Впервые. Подлинник — собрание составителя.

Москва, 28 апреля 1966

Илья Григорьевич!

От всей души благодарю Вас за выступление в библиотеке 9 апреля [1205]. Только сегодня мне удалось просмотреть запись Ваших ответов на вопросы (а о самом вечере я и не знал).

Я совершенно согласен с главной мыслью — о необходимости реабилитации совести, о нравственных требованиях, которые предъявляет к человеку подлинное искусство. Ответ — в искусстве, а не в спутниках, не в лунах. Полеты в космос не сделают человека ни хуже, ни лучше, ибо по Вольтеру: «Геометрия оставляет разум таким же, каким она его находит».

Верно и то, что не в Сталине дело. Сталин даже не символ. Дело гораздо, гораздо серьезней, как ни кровавы тени тридцать седьмого года. Вы отвели «неограниченное количество часов» для человека, который может ответить на этот вопрос. Ответ существует, только он ищется десятилетиями, а выговаривается годами.

О письме, адресованном Вам [1206]. Эрнст Генри — не из тех людей, которые имели бы право делать Вам замечания, наскоро сколачивая себе «прогрессивный» капитал. Я отказался читать эту рукопись именно по этой причине.

Очень, очень рад, что Вы без обиняков заговорили об отношении к Вашей книге в «Новом мире» [1207]. Это — журнал конъюнктурный, фальшивый, враждебно относящийся к интеллигенции [1208]. Хрущева они чернят с 18 октября 1964 г., начиная с очерка Троепольского о репах и кончая последними стихами Твардовского о деревне [1209].