Письма. Часть 2

Но у меня над столом карточки Рильке и 3. Унсет, гляжу на них и чувствую, что я — их.

Простите за эгоизм письма, будьте таким же эгоистом, чтобы мне не было стыдно.

Обнимаю Вас и бегу за Муром в школу.

МЦ

6-го февраля 1935 г.

Vanves (Seine)

33, Rue J. В. Potin

Дорогая Вера,

Знаете ли Вы, что я ничего не получила с писательского вечера?

Было — так: я послала Алю с вежливым письмом к Зеелеру [1043] — 1-го февраля, решив, что достаточно ждать — и вот их беседа.

Он: — Привет принимаю, а суммы никакой не дам. Аля: — Почему? — П. ч. мне сказали, что Ваша мать уже получила с бриджа для молодых писателей. Мы же получили всего 89 прошений и 50 удовлетворили. Аля: — Моя мать ни о каком бридже не слышала. Он: — Да? Если это так — пусть подтвердит письменно — проверять не буду — и тогда постараюсь ей что-нибудь наскрести.

Вера! Я — взорвалась. Во-первых — на Алю, — вот уж не моя кровь! Стоять такой овцой, — ни слова негодования, ни звука в защиту — а как умеет дерзить! (мне). Во-вторых — на Зеелера. Кто-то сказал, и этот, не проверив, сразу исключил меня из числа получающих. И «наскрести», — точно я нищенка, последняя из последних.

Вот мое письмо к нему:

1-го февр<аля> 1935 г.

Милостивый государь, Г<осподи>н Зеелер,

Новогодний вечер писателей устраивается для неимущих писателей. Я — писатель: 25 лет печатной давности, и я — неимущий: пожалуйте ко мне по адр<есу> на заголовке и удостоверьтесь.

Поэтому я на пособие в абсолютном праве.

Вам «кто-то сказал», что я, в качестве «молодого писателя» (25 лет давности!) «получила» с какого-то «бриджа», и Вы, не дав себе труда проверить, не запросив меня, исключили меня из числа получающих с писательского новогоднего вечера и удовлетворили все прошения — в числе нескольких десятков — кроме моего. Когда же Вы узнали, что я ни о каком бридже и не слышала. Вы предложили мне подтвердить это письменно и обещали тогда «наскрести» — чтó сможете.

Предупреждаю Вас, что никаких «оскребков» не приму, ибо не подачки прошу, а законно мне полагающегося. Если вечер устраивают, то в первую голову для таких вопиюще-неимущих. нecoмненнo-пиcaтeлeй, как Бальмонт, Ремизов и я.

Когда я, на вопрос: — Хорошо, по крайней мере, получили с писательского вечера? — отвечаю: — Ничего, — люди сначала не верят, а потом негодуют — те самые, что шли на этот вечер с целью помочь. Моя неполучка компрометирует всё учреждение.

Сообщите, пожалуйста, мое письмо в Ревизионную Комиссию Союза Писателей и знайте, что я от своего права не отступлюсь и буду добиваться его всеми средствами общественной гласности.

Марина Цветаева

________

Послано 1-го, нынче 6-ое, ответа нет и наверное не будет. Нарочно сообщаю Вам точный текст письма, ибо наверное до Вас дойдут слухи, что я написала «ужасное» и т. д. письмо — чтобы Вы знали меру этих ужасов.

Я не знаю — кто распределяет. Если у Вас среди них есть знакомые — Вера, вступитесь — потому что я в нищенстве и в бешенстве и, если не дадут, непременно заявлю об этом с эстрады в свое следующее выступление «Последняя любовь Блока» — через месяц. [1044] Я уже теперь хотела (2-го февр<аля>, совместное выступление с Ходасевичем), [1045] но я только что отправила письмо, а кроме того — не хотелось вмешивать Ходасевича, т. е. устраивать скандал на общем вечере.

— Народу было — зрительно — много: полный зал, но зал — маленький: «Societes Savantes», человек 80. Заработали мы с Ходасевичем ровно по 100 фр., так что я не смогла даже оплатить двух мес. Муриного учения (160 фр. — как мечтала. 100 фр., два фр. мелочью и метровый билет — на возврат.

Вера! Другое. Мне очень спешно нужен возможно точный адр<ес> Оли Иловайской (не знаю ее нынешней фамилии) для ОЧЕНЬ важного для нее дела, пока — тайного. Если Вы мне в следующем письме дадите слово, что никому не скажете, расскажу — всё. Повторяю, очень важное и радостное для нее.

С<ергей> Я<ковлевич> едет в город, хочу отправить с ним, обрываю и обнимаю.

Жду 1) впечатления от «писательского вечера» и по возможности содействия 2) Олиного адр<еса> 3) Слова.

МЦ.

Не забудьте Олину фамилию.

11-го февраля 1935 г.

Vanves (Seine)

33, Rue J. В. Potin

Дорогая Вера,

Во-первых и в срочных: с Зеелером — улажено, т. е. очень обиделся и выдал мне 150 фр. Больше было дано только слепому Плещееву, [1046] слепому Амфитеатрову [1047] и Миронову [1048] — на похороны.

Оказалось, что Зеелера кто-то (кого он так, по благородству, и не назвал, но мне кажется — Ю. Мандельштам [1049]) уверил, что я получила не то 300, не то 500 с какого-то бриджа, и он, естественно, усумнился — давать ли мне еще. Но — что для меня самое важное — оказывается — он и «дамы» (Цейтлин, [1050] Ельяшевич и еще другие мои bête-noir’ы) [1051] — совершенно разное: я-то ведь вознегодовала на их недачу (с какого права?!), их хотела посрамить, а оне в это дело и не влезали. Во всем виноват какой-то досужий сплетник и, даже, врец.

— В конце концов мы с Зеелером даже подружились: он тоже похож на медведя и даже ─ дя. (КАМЧАТСКИМ МЕДВЕДЕМ НА ЛЬДИНЕ… [1052])

Значит, всё спокойно. Спасибо за готовность помочь.

_______

Второе: я сейчас внешне закрепощена и душевно раскрепощена: ушла — Аля, и с нею относительная (последние два года — насильственная!) помощь, но зато и вся нестерпимость постоянного сопротивления и издевательства. После нее я — вот уже 10 дней — все еще выношу полные углы и узлы тайной грязи, всё, годами скрытое от моих доверчивых я близоруких глаз. Были места в кухне, не подметенные ни разу. Пуды паутины (надела очки!) — и всё такое. Это было — жесточайшее и сокровенно-откровеннейшее наплевание на дом. Сор просто заметался (месяцами!) под кровать, тряпки гнили, и т. д. — Ox! —

Ушла «на волю», играть в какой-то «студии», живет попеременно то у одних, то у других, — кому повяжет, кому подметет (это для меня возмутительней всего, после такого дома!) — всех очарует… Ибо совершенно кругла, — ни угла.