Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина читать книгу онлайн
Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.
Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
8 Богдановича стихи. Ипполит Богданович, малозначительный поэт, автор «Душеньки» (см. коммент. к главе Первой, XXXIII, 3–4), переводчик Вольтера и других французских писателей его времени. Некоторое его влияние распознаваемо в «Руслане и Людмиле» (1820).
11 ей-ей. Отзвук Матф. 5, 37. По-русски это междометие заменяет «ей-Богу». Однако следует заметить, что русские выражения вроде «Боже мой!», «Мой Бог!», «Господи!» и т. п., в светском обиходе восходящие к французскому «mon Dieu» и пр., лишены выразительного оттенка богохульности, отличающего их английские эквиваленты. Таким образом, «Боже» — не обращение к Богу, но что-то наподобие «Вот это да!» или «Надо же!» и т. д.
13 нежного Парни. Эварист Дезире де Форж шевалье де Парни (1753–1814). Слова «tendre» <«нежный»> и «tendresse» <«нежность»> встречаются в элегиях и идиллиях Парни чаще, чем в стихотворениях любого другого французского поэта той поры. См., например, «Клятвы» («Эротические стихотворения», кн. III, 1778), строки 16–20:
Нескрываемо ямбический ритм строк 18–20 должен был ласкать слух русских или англичан.
14 В заключительных строках «Ответа юному стихотворцу», напечатанного в 1809 г. («Mercure», т. XXXVI), Парни упоминает о том, что его слава начала меркнуть:
XXX
1 Певец Пиров. Если бы существовала систематика поэтов, предусматривающая вид, промежуточный между великим и незначительным, олицетворением этого вида стал бы Евгений Баратынский (1800–44). Его элегии написаны так, что в них находят для себя точное соответствие усталость души и муки мысли, соединяясь в предвестиях музыкального всплеска; но вдруг словно бы где-то вдали бесшумно захлопывается дверь, и в тот самый момент, когда мы готовы поддаться обаянию стихотворения, оно утрачивает свою внутреннюю напряженность (хотя отдельные слова все так же выразительны). Баратынский хотел воплотить нечто глубокое и трудно передаваемое, но по-настоящему сделать это так и не сумел. Пушкин относился к нему с уважением неподдельным и нежным, — чувство, не имеющее аналогов, каковы бы ни были другие литературные симпатии великого поэта.
В начале 1816 г. Баратынский был исключен из Пажеского корпуса (военного учебного заведения для дворянских детей); он вместе со своим товарищем (Ханыковым) украл дорогую табакерку и пятьсот рублей банкнотами, лежавшие в конторке ханиковского дяди. Проведя три года вдали от столицы, Баратынский в 1819 г. вернулся в С.-Петербург (где свел знакомство с Пушкиным), а затем служил в Финляндии в 1820–24 гг., начав рядовым. Старания советских комментаторов сравнивать его участь с судьбой Пушкина как пострадавшего за политические взгляды выглядят смехотворно.
«Пиры» Баратынского (написаны в 1820 г.) — посредственная элегия, сочиненная под сильным влиянием французских поэтов изящного и пошлого восемнадцатого столетия. В первой публикации (1821) она состоит из 268 строк четырехстопного ямба со свободной рифмой. В суровой Финляндии, где стоял его полк, Баратынский ностальгически вспоминал дружеские застолья с собратьями-поэтами в веселом Петербурге 1819 г. В Посвящении (первоначально напечатанном как посвящение Плетневу при публикации глав Четвертой и Пятой в феврале 1828 г.) Пушкин подражал строкам 252–53 «Пиров» и одно время думал поставить эти две строки эпиграфом либо к Первой, либо к Четвертой, — в таком случае подражание выглядело бы лестным отзвуком. Другая (52) строка «Пиров» стала эпиграфом к московской (Седьмой, 1827–28, напечатана в 1830 г.) главе, а строки 129–39 тонко перефразированы в главе Четвертой, XLV (см. коммент. к главе Четвертой, XLV, 1, 7).
О Пушкине — том, каким он был в1819 г., — в поэме Баратынского (строки 210–13) сказано:
В исправленном издании «Пиров» (1826), выпущенных вместе с поэмой Баратынского «Эда», строки о Пушкине читаются так:
В окончательном тексте 1835 г. «чудным» заменено на «верным», а две следующие строки сведены в одну:
Баратынскому не понравился «ЕО»; в письме 1832 г. он отозвался о романе как о блестящем, но юношеском подражании Байрону.
Посылая из Михайловского 20 февр. 1826 г. экземпляр «Пиров» и «Эды» Баратынского (книга вышла в свет 1 февр. 1826 г.) Прасковье Осиповой, находившейся в тверской губернии, Пушкин лояльно отозвался об «Эде, финляндской повести» как о «chef-d'oeuvre de grâce, d'élégance et de sentiment» <«образец грации, изящества и чувства»>. На удивление топорная и банальная поэма в 633 свободно рифмующихся ямбических четырехстопных строки была начата в 1824 г., напечатана в 1826 г., исправлена в 1835 г. Финляндская дева Эда, которую совратил русский гусар Владимир, по несчастливому совпадению оказывается (строки 63–69) довольно похожей на Ольгу, как ее рисует себе Владимир Ленский («ЕО», глава Вторая, XXIII, 5–8).
