Критическая Масса, 2006, № 1

Конечно, при всей аккуратности в фактографии соль здесь не столько в фактах, сколько в их интепретации, у Ревзина — то лиричной, то ироничной, но всегда ненавязчивой и проницательной. Для понимания одних авторов существенно знать не только сами работы, но еще и биографический контекст, для адекватного восприятия других важно, что писали он вон когда, а мы-то смотрим их сегодня и т. д. Ну что нового можно сказать о Пластове, репродукции которого в свое время украшали журнал «Огонек», где они специально печатались на глянцевой бумаге, чтобы потом можно было разогнуть скрепки, вынуть сдвоенный лист, разгладить его и повесить на стенку? Оказывается, можно — откройте очерк Ревзина «Тело и лицо русской деревни».

«Декабрьские вечера» — конечно, прежде всего замечательная музыка, но Музей изящных искусств в pendant к музыке непременно устраивает еще и выставку. Иногда и правда в pendant. Иногда — нет, но иначе многих полотен и листов мы бы не увидели вовсе, так что все равно — нечаянная радость. Иногда, напротив того, сама затея не слишком осмысленна — ну зачем под девизом выставки «В сторону Свана» «нашего» Моне с привычных мест перевешивать в фойе над парадной лестницей? Там и графику неудобно смотреть, не то что Моне. В очерке о «Декабрьских вечерах» в ГМИИ Ревзин тонко уловил дух новейшей салонности, витающий то на клавирабенде в Малом зале Консерватории, то на презентации какого-либо супериздания, то в претендующей на серьезность радио— или теледискуссии.

Недавно в «Коммерсанте» Ревзин опубликовал убийственно ироничный отчет об очередной зимней Бьеннале, проходившей на этот раз в Москве (см. номер от 30 декабря 2005 года). Не могу отказать себе в удовольствии процитировать первый абзац:

«Ну хорошо, Ходорковский сидит, со свободой не заладилось, политическая жизнь прекратилась, все напоминает 70-е годы. Но тогда было ясно, что вот если все, что сейчас прячется по кухням, будет разрешено, получится необыкновенное богатство культуры. Потом все богатство ушло в „разрешено“, и выяснилось, что при свободе и демократии русская культура таинственным образом исчезает, как будто ее даже и не было. Это, конечно, не обнадеживает, даже, признаться, обескураживает. Но с другой стороны, раз сейчас все начали зажимать, кругом почти 70-е годы, то, может быть, опять все процветет?»

Все может быть. Мы, чай, в России.

Юрий Слёзкин. Эра Меркурия. Наум Вайман

Евреи в современном мире. Авторизованный пер. с англ. С. Б. Ильина. М.: Новое литературное обозрение, 2005. 544 с. Тираж 2000 экз.

Книга профессора истории Калифорнийского университета Юрия Слёзкина «Эра Меркурия. Евреи в современном мире» вышла в 2005 году по-английски (Princeton University Press) и по-русски и получила широкий и благоприятный отклик. «The Jewish Journal» назвал книгу «важной, провоцирующей и блестящей», «Publishers Weekly» — «эксцентричной», «одной из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих».

Суть книги раскрывается уже в названии и заявлена с первой строки: «Современная эра — еврейская эра, двадцатый век — еврейский век».

В книге рассматривается история евреев в ХХ веке, но не как частная история этноса, а как квинтэссенция истории всего человечества в этот период. В ней как бы две составляющие: историческое повествование и объединяющая его социологическая концепция. В качестве «частной» истории евреев книга вполне, на мой взгляд, достойна интереса как «краткое пособие» по предмету, тем более что написана легко, остроумно, энергично, с привлечением интересных материалов и ярких свидетельств. История эта рассматривается в виде трех направлений исхода (идеологических и географических) из черты оседлости Российской империи как «три паломничества»: «в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору — выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием» (цитата из аннотации к русскому изданию). Эту часть можно даже рассматривать как своеобразную полемику с Солженицыным. Так, например, незадачливый аргумент Солженицына, что евреи и в царской России, и в советской жили лучше коренного населения, так что, мол, у них не было причин особенно возмущаться, Слёзкин опровергает следующим образом: «Александр Герцен восстал против царя не потому, что он был „задавлен“ так же, как его крепостные, а потому, что он считал себя равным царю, а с ним обращались, как с крепостным». На манер Солженицына Слёзкин старательно и обильно приводит цифирь еврейских процентов для наукообразности своих «доказательств». Повторяет он и концепцию (намеченную у Солженицына, а затем развитую А. А. Кара-Мурзой) о том, что евреи разрушили не только Российскую империю в 1917-м, но и советскую в 1991-м, то есть ставит евреев в центр как антицарской, так и антисоветской деятельности (мол, советскую власть свергла интеллигенция, а евреи были «ядром оппозиционной интеллигенции»).

Но в чем же связь еврейских скитаний с историей ХХ века и вообще Нового времени? Связующее звено называется «капитализмом». Определяя современный «век» как век капитала, отчуждения и специализации, Слёзкин полагает, что именно евреи, в силу исторически сформировавшихся специфических особенностей, оказались наиболее подготовленными к вызову «капитализма» и достигли при нем «триумфальных успехов». Эти специфические особенности связаны прежде всего с их социальной маргинальностью. «Смерть, деньги, болезни, торговля, магия и внутреннее насилие часто является ремеслом людей с чуждыми богами, корнями и языками», ремеслом «специализированных иностранцев», пишет Слёзкин и вслед за многими историками, экономистами и философами XIX века подмечает «превращение изгоев в капиталистов». Причем речь идет не только о евреях; в сходных условиях превращались в предпринимателей и армяне, несторианцы, балтийские немцы, русские старообрядцы, греки-фанариоты и «евреи Юго-Восточной Азии» — китайцы.

Такого рода социальная антропология не нова и восходит к работам историка капитализма Вернера Зомбарта (1863—1941), концепция которого была противоположной идеям Макса Вебера, «выводившего», как известно, капитализм из протестантской этики «стяжательства во имя спасения» и считавшего, что честь и слава развития капитализма принадлежит как раз коренным народам, прежде всего немцам-протестантам. (Отец Зомбарта оказался был воплощением теории Вебера: потомок французских гугенотов и хранитель кальвинистских добродетелей, ставший крупным землевладельцем и промышленником, он был, по свидетельству современников, человеком невообразимой скупости, постоянно повторявшим: «Богатым человек становится не тем, что он зарабатывает, а тем, что он не тратит».) Зомбарт, современник и друг Вебера, признавал роль протестантской этики, но полагал, что «капитализм создавали грабители, откупщики, авантюристы и прочие маргиналы распадавшейся средневековой системы, а благочестивые трудоголики из протестантов были лишь одной из таких групп» (Вернер Зомбарт. Буржуа. СПб., 2005. Т. 1. С. 11). Одной из маргинальных групп такого рода, и весьма важной, Зомбарт считал и евреев: «1. Все народы обладают предрасположением к капитализму. 2. Различные народы обладают им в различной степени». Евреи же «представляют собою с самого начала уже почти сплошь специально воспитанный народ торговцев» (там же, с. 269). Он посвятил довольно много страниц разбору религиозных, исторических и психологических корней того предрасположения к «капиталистическому духу», которое он отмечал у евреев, что дало повод некоторым, опираясь на его труды, отождествлять капитализм и еврейство, как это сделал до него и вполне самостоятельно Карл Маркс. В известной своей статье о еврейском вопросе (Zur Judenfrage, 1843) Маркс пишет: «Еврей эмансипировался на еврейский манер не только потому, что он присвоил себе власть денег, но потому, что через него и без него деньги стали мировой силой, а практический еврейский дух сделался практическим духом христианских народов. Евреи постольку эмансипировались, поскольку христиане сделались евреями. Призрачная национальность еврея есть национальность купца, вообще денежного человека».