Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы ис

Каждый из этих вопросов — отдельное направление темы «научная фантастика и фольклор», однако двойная природа волшебного чуда представляется нам той магистральной гносеологической традицией, которая исторически связывает сказочные чудеса с научно-фантастической литературой. Во всяком случае, волшебные «изобретения» древних певцов и сказителей были, по-видимому, первоначальной формой того художественного целеполагания, которое является, на наш взгляд, специфической общекультурной функцией современной научно-фантастической литературы.

В наброске неосуществленной статьи «Миф и научная гипотеза» М.Горький писал, что «все чудеса культуры построены на гипотезах, созданных в глубокой древности» в результат «художественного обобщения процессов труда» [290]. Прежде Горький недооценивал волшебное чудо как первоисточник творческого воображения — по сравнению с практической деятельностью человека в эпоху научно-промышленной революции [291]. В упомянутом же наброске он даже несколько гиперболизирует возможности мифологической фантастики, когда утверждает, что в ней были «заложены основы технологического мышления неизмеримо более умные, чем „научные фантазии „Жюль Вернов и Уэллсов”. [292]

Преувеличение, правда, понятное. С ковром-самолетом, переносящим героев сказки куда угодно единственно силой желания, сегодня конкурируют, разве что, самые фантастические транспортные средства, до которых ещё далеко нашим авиалайнерам и космическим кораблям. Волшебные чудеса фольклора по-прежнему таят такие вот, не только ещё не реализованные, но зачастую и не до конца нами уясненные, «задания» наших предков.

Не следует понимать эти задания в прямом — изобретательском смысле. Хотя, скажем, тот же ковер-самолет на много столетий старше аналогичных научно-фантастических изобретений, непосредственным их источником послужили идеи, гипотезы, образ мышления, наконец, практические потребности эпохи научно-технической революции. Чудеса народной поэзии выполняли роль художественного целеполагания и творческого побуждения. Тысячелетиями волшебное чудо напоминало людям о том, что им нужно, ставило перед ними цель и побуждало к действиям.

Мечта и фантазия, о которых столько написано, ещё недостаточно оценены именно как побудительная причина творческой деятельности (которую мы, не слишком ли напрямую, связываем с практической необходимостью?). Исконно присущая людскому роду интуитивная убежденность, что действительно «всё, что человек способен представить в воображении, другие сумеют претворить в жизнь» [293], сыграла, по-видимому, огромную роль в истории культуры, Быть может, в этом свойстве нашего мышления и следует искать первоисточник многоразличных отношений современного чуда научной фантастики с древним народнопоэтическим чудом.

Правда, до последнего времени «жюль-верновская» традиция жанра побуждала научную фантастику размежевываться с волшебной фантазией. Тем не менее в русской литературе научная фантастика сравнительно рано обратилась к фольклорным сюжетам и философским мотивам. Трудно себе представить «Аэлиту» А.Толстого без поэтических страниц об Атлантиде. Легенда пришла к нам по литературной версии, однако Платон ссылается и на предание. А.Толстой использовал также позднейший псевдомиф об Атлантиде, в который антропософы привнесли и литературные реминисценции, и мотивы древнеиндийского эпоса [294].

Из ранних фольклорных связей русской советской фантастики упомянем роман М.Зуева-Ордынца «Сказание о граде Ново-Китеже» (1930) и повесть В.Итина «Страна Гонгури» (1922). В последней библейский миф о сотворении человека оригинально по тем временам переосмыслен как социально-биологический эксперимент некой внеземной сверх цивилизации. В научно-фантастическом варианте этот миф неоднократно встречается у писателей и в наше время. Можно также упомянуть детскую повесть Я.Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали» (1937), в которой, правда, сказочные приемы использованы при изложении нефантастических сведений об электричестве, насекомых и т.п.

Однако перечисленными произведениями фольклорные переклички фантастики 20-30-х годов почти что исчерпываются. Современный период гораздо теснее связан с фольклором. Но и по приведенным примерам можно судить о разнообразии «научно-фантастического фольклоризма». Творческие связи научной фантастики с народной поэзией, конечно, не сводятся ни к различию или подобию, ни к заимствованию или оригинальной интерпретации народнопоэтических образов.

Насколько порой они неожиданны, эти связи, можно судить по судьбе литературной сказки. В советской литературе этот жанр с самого начала обретал вместе с приключенческой направленностью также и научно-фантастические мотивировки. Так, научно-фантастические мотивы появляются и нарастают в трилогии Н.Носова «Приключения Незнайки и его друзей» (1954-1965) со второй её части — годом позже выхода в свет романа И.Ефремова «Туманность Андромеды», с которого, как известно, начинался крутой подъем нашей научно-фантастической литературы. (Мы не ставим тем самым посредственное произведение в один ряд с новаторским романом, а только лишь отмечаем показательную историко-литературную зависимость.)

По наблюдениям Е.Неёлова [295], идеи и образы научной фантастики всесторонне переоснащают литературную сказку. Её звездолеты раздвигают волшебное пространство далеко за пределы планеты. Художественное время научно-фантастической сказки не замкнуто сюжетными рамками, как в аналогичном жанре народной словесности. Её социальная полихроничность, когда сцепление былого с грядущим, создает ощущение времени как исторического процесса, позволяет, например, оценивать прошлое с позиции счастливого будущего.

Вообще социальная научная фантастика облегчает приобщение маленького читателя к мировоззренческим проблемам, «сущность которых трудно передать только сказочными средствами» [296]. Своеобразный научно-фантастический историзм создает, таким образом, предпосылку изображения жизни в движении и развитии, т.е. приближает литературную сказку к творческому методу современного искусства.

И, наконец, характерная склонность приключенческой фабулы сказочного повествования к почкованию (когда развязка исчерпанного эпизода оставляет возможность новой завязки и т.д.) получает в неограниченном пространстве, в трехмерном художественном времени научной фантастики новые жанрово-поэтические возможности. Современные сказочные повести А.Волкова, Н.Носова, А.Смирнова, К.Булычева, М.Фадеевой образуют циклы, которые по объему и структуре повествования приближаются к крупноформатной прозе. По наблюдениям Е.Неёлова, современная литературная сказка главным образом заимствует свой научно-фантастический багаж. (То же самое можно сказать о фантастическом детективе и о произведениях вроде романа Ч.Айтматова «Буранный полустанок».)

Заслуживают поэтому внимания те случаи, когда научная фантастика, участвуя в жанровом перестроении литературной сказки, обновляет вместе с тем и свои собственные идеи, как, например, в «волшебной» повести В.Каверина «Немухинские музыканты». Писателями-фантастами не раз было использовано предположение, что музыкальному строю соответствует определенная цветовая гамма. У Каверина Фея Музыки Варвара Андреевна, наоборот, воспринимает краски, как звуки. Вся окружающая природа для нее звучит, приходится даже зажмуриваться в осенней роще — так оглушает её пылающая листва… «Волшебному миру литературной сказки не противопоказано, стало быть, творческое научно-фантастическое воображение.