Перечитывая Мастера. Заметки лингвиста на макинтоше

Особенностью художественного решения фантастического гротеска является то, что очень часто он реализуется с помощью литературного приема натурализации метафоры, например «заложить черту голову», или выражения «разоблачение» фокусов. Поэтому пропадающий из костюма персонаж и гражданки, в одном белье бегающие по московским улицам, это факт материализованного слова.

«Очень важной особенностью мениппеи является органическое сочетание в ней свободной фантастики, символики и – иногда – мистико-религиозного элемента с крайним и грубым трущобным натурализмом» (Бахтин 1979: 132). «Очень большое значение в мениппее получило изображение преисподней: здесь зародился особый жанр «разговоры мертвых» (Бахтин 1979: 133). Изображение преисподней в романе переосмыслено и расширено. Это не только великий бал Сатаны, сцены полета Маргариты, в это пространство включена Москва. Тема ада развивается Булгаковым в сценах, изображающих ночную ресторанную жизнь Грибоедова, писательскую среду, варьете. «Разговор мертвых» в романе дан не как диалоги, а в ином виде. Сакрально-мистическое единение смерти и жизни как ритуальное действо создает возможность общения мертвых с живыми.

И особенно ярко это проявляется в мотиве похищенных голов, и, прежде всего, – это говорящая голова Берлиоза, которая превращается в кубок, и судьба Берлиоза в целом. М.М. Дунаев отмечает сакральную сторону этой смерти (в том числе сакральную, добавим мы). В сцене на Патриарших он видит ритуальное убийство, а на балу своего рода «черную проксомидию». Отрезанная голова его превращается в потир, из которого в завершение бала «причащаются» преобразившиеся Мастер и Маргарита (Дунаев 1995). Кровь уходит в землю, и там, где она пролилась, выросли виноградные лозы. Опять развернутая метафора, на этот раз переиначенная христианская метафора, но с обратным направлением развертывания – кровь, превращенная в вино для причастия, а не вино в кровь Христову.

Мениппея, по Бахтину, стремится к философскому универсализму. Это жанр «последних вопросов». У Булгакова это проблематика веры и безверия, жизни и смерти, свободы и ответственности за свои поступки, мужества и малодушия. Главные герои решают именно эти вопросы. В основе решения художественной идеи лежит проверка какой-либо философской или нравственной концепции. Безусловно, в романе такая концепция и проверяется на примерах судеб ведущих героев – Пилата, Мастера, Маргариты, Бездомного, Берлиоза. Каждому воздается по его вере.

«В мениппее впервые проявляется и то, что можно назвать морально-психологическим экспериментированием: изображение необычных, ненормальных морально-психических состояний человека – безумий всякого рода («маниакальная тематика»), раздвоений личности, необузданной мечтательности, необычных снов, страстей, граничащих с безумием, самоубийств» (Бахтин 1979: 134). Что касается этого положения, то можно отметить его принципиально-важное решение в романе. Клиника Стравинского действительно живет напряженной жизнью. Пациентов в период пребывания миссии из преисподней в Москве хватает. От коллективных заявок до творческих единиц. Однако проблема нормы и патологии в романе ставится шире. В клинике Стравинского автор отмечает порядок, чистоту, компетентность персонала. Все это возможно оказывается лишь благодаря руководителю клиники – профессору Стравинскому. А мир современной автору Москвы, в котором царят хаос и ненормальность, проявляющиеся, в том числе, в деятельности советских учреждений, автором представляется как сумасшедший дом: «безголовые» люди ставят резолюции на бумагах; директор вместо работы пьет и развлекается с барышнями, в пьяном виде подписывает контракты; писатели заняты только дележкой дач и путевок и т.д. Мир с перевернутыми ценностями провоцирует безумие. Поэтому психическое состояние Мастера скорее закономерно – для тонко организованной психики перенести жестокость и удручающее бескультурье окружающей социальной среды чрезвычайно тяжело. Иногда невозможно.

Что касается снов, то в романе они выполняют чрезвычайно важные функции. Традиции, идущие от Н. Г. Чернышевского, – репрезентация в форме сна некой третьей действительности, которая непосредственно связана с изображаемой в произведении, поясняет ее, комментирует, дополнены в произведении тематикой «вещих», «пророческих» снов. Так сон Никанора Ивановича – суть развитие в иносказательной форме темы пародирования института экспроприации. Сатирический аспект проявляется в гиперболической подробности и идеологической «выверенности» этого сна. Все согласно инструкции ЦК ВКП (б). От формы сна до воплощения в действительность всего этого действа полшага. Такой сон не меняет человека кардинально, не влияет на его судьбу и на его характер.

Другое дело сон Ивана Бездомного, видящего во сне целую главу романа о Понтии Пилате. Это сон совсем другого рода. Мистический вещий сон погружает Иванушку совсем в другое измерение, с другой системой координат и, самое главное, нравственных оценок. Такой сон меняет сознание человека, катализирует внутреннюю перестройку, смену ценностей, которыми он жил до сих пор. Погружение в иную, поражающую Иванушку реальность не проходят для него бесследно. «В нем раскрываются возможности иного человека и иной жизни», - как выразился М. М. Бахтин как будто по этому случаю.

Поэтому, все эти явления, как подмечает Бахтин, носят не узко тематический, а формально-жанровый характер.

Образ смеющегося Мениппа у Лукиана – это смеющаяся смерть, герой появляется из Аида. Предмет смеха – посрамление пороков. Цель осмеяния – отрицание уходящей жизни, в том числе исторической эпохи. Смеется рождающееся будущее. Поэтому смех мениппеи освобождающий, проникнутый оптимизмом, так как новая жизнь, в конце концов, побеждает. Мистерия с сатирическим подходом к изображению действительности лежит в основе этого жанра. При этом серьезная проблематика, несмотря на смеховую эстетику жанра, является ведущей. Для этого жанра характерна также постановка предельных вопросов жизни и смерти. Мениппея не скована рамками реальности – вымысел, фантазия, гротеск входят в сюжет на равных основаниях с реалистическими сценами. Действие мениппеи может перемещаться в ад, на Олимп и т.п.

Поэтому для мениппеи как смехового жанра характерны эксцентрика, «всяческие нарушения общепринятого и обычного хода событий, установленных норм поведения и этикета». Пародирование как системная характеристика эстетики произведения отражает как раз то, о чем пишет М. М.Бахтин. Эстетика смеха в романе раскрывается в использовании приемов гротеска, передразнивания, глумления, издевки, намека, анекдота, шутки, пародии. Смеховая стихия формирует ту новую реальность, которая воспринимается как параллельная изображаемой в московских главах официальной жизни.

Для композиционной основы мениппеи характерны вставные жанры: новеллы, письма, ораторские речи и т. п. «Наличие вставных жанров усиливает многостильность и многотонность мениппеи», - пишет М. М. Бахтин (Бахтин 1979: 136). Вставной текст, именуемый романом о Понтии Пилате, не есть вставной текст, в строгом смысле этого слова. Во-первых, его нельзя вычленить из романа – рушится вся конструкция. Текст романа как бы прорастает в повествование о современной писателю Москве, соединение частей настолько уникально, что является по существу новаторским. Это близко к технологии коллажа, когда из разнородных фрагментов и материалов создается единая картина. При этом сами скрепы теряются в подсознании героев – он приходит во сне Иванушке, Маргарите. Роман врастает в действительность. Он имеет свою судьбу и влияет на судьбы героев. Роман врастает и в ткань основной повествовательной линии – его постоянно цитируют герои московских глав.

Во-вторых, он выполняет не одну и не две функции, он многофункционален. В-третьих, проблема авторства древних глав решена очень оригинально. Текст существует как некая историческая данность, сакральное знание, обладающее свойствами сверхпрецедентности. Роман в романе влияет на человеческие судьбы, требует завершения, «приносит сюрпризы», к нему «ревнует» Мастера его избранница, - то есть, он наделен свойствами живого существа.