Лекции о Шекспире

Акт II, сцена 3.

В доводах Бенедикта слышен голос разума. Банальные люди протестуют на языке чувства.

Для Бенедикта и Беатриче все кончается хорошо. В финале пьесы мы совершенно убеждены, что их союз окажется успешным, не в пример другим бракам у Шекспира. У них творческий ум и добрая воля, они лишены сентиментальности, способны на открытость и прямоту друг с другом — в обществе, которому прямота несвойственна. Напротив, для нас представляют опасность современные представления об "открытости". Люди должны снова научиться скрывать свои чувства. Нынче нам необходим "постфрейдистский" анализ.

Закон в пьесе предстает в комическом свете. Кизил — далекое от совершенства олицетворение закона. Чванливый Кизил и Булава не понимают смысла происходящего и добиваются успеха скорее благодаря везению, чем способностям. "Тема" Кизила сродни фальстафовской, но Кизил, в отличие от Фальстафа, не противостоит закону. Он говорит Булаве и стражникам:

Кизил

Если встретите вора, то в силу вашего звания можете его заподозрить, что он человек непорядочный. А чем меньше с такими людьми связываться, тем лучше для вашего достоинства.

Второй сторож

А если мы наверняка знаем, что он вор, надо нам его хватать?

Кизил

По правде сказать, в силу вашего звания можете его схватить. Но я так полагаю: тронь деготь — замараешься. Самый для вас спокойный выход: если захватите вора — дайте ему возможность самому показать, что он за птица, и улизнуть из вашей компании.

Булава

Тебя, братец, недаром зовут милосердным человеком, соседушка.

Акт III сцена 3.

Образы Кизила и его товарищей ставят вопрос о взаимоотношениях между милосердием и правосудием. Против всех ожиданий, им удается схватить злодеев. Подразумевается, что, во-первых, полицейские опасны, потому что имея дело с проходимцами они сами становятся похожи на проходимцев; во-вторых, доброта приводит к лучшим результатам, чем "действенность". Действенность, эффективность за счет доброты недопустима: такой взгляд на вещи присущ английскому обществу в большей степени, чем американскому.

У Шекспира всегда подчеркивается различие между светом и тьмой. В пьесе "Много шума из ничего" этот контраст очевиден в словах Дона Педро: у могилы Геро он словно проводит границу между добром и злом, между нежной зарей и воющими в ночи волками:

Уж близко утро — факелы гасите.

Замолкли волки-, первый луч заря

Пред колесницей Феба шлет. Взгляните:

Спешит уж день, огнем восток пестря.

Благодарю вас всех; ступайте с Богом.

Акт V, сцена 3.

С мыслями об этих строках позвольте мне в заключение процитировать отрывок из "Гения" Рембо:

Он — это нежность и сегодняшний день> потому что он двери открыл для пенистых зим и для летнего шума и чистыми сделал еду и напитки, и потому что в нем прелесть бегущих мимо пейзажей и бесконечная радость привалов. Он — это нежность и завтрашний день, и мощь, и любовь, которую мы, по колено в ярости и в огорченьях, видим вдали, в грозовых небесах, среди флагов экстаза.

<… >

И мы его призываем, и странствует он по земле… И когда Поклоненье уходит, звучит его обещанье: "Прочь суеверья, и ветхое тело, и семья, и века! Рушится эта эпоха!"

Он не исчезнет, он не сойдет к нам с небес, не принесет искупительной жертвы за ярость женщин, за веселье мужчин и за весь этот грех: потому что в самом деле он есть и в самом деле любим.

<… >

Он всех нас знал и всех нас любил. Этой зимнею ночью запомним: от мыса до мыса, от бурного полюса до старого замка, от шумной толпы до морских берегов, от взгляда к взгляду, в усталости, в силе, когда мы зовем, когда отвергаем, и под водою прилива, и в снежных пустынях — идти нам за взором его, и дыханьем, и телом, и светом [75].

Виндзорские насмешницы

8 января 1947 года

"Виндзорские насмешницы" — на редкость скучная пьеса. Мы можем быть благодарны автору за то, что она была написана, так как она вдохновила Верди на создание "Фальстафа", великого оперного шедевра. Господин Пейдж, Шеллоу, Слендер и хозяин гостиницы исчезают. Мне нечего сказать о пьесе Шекспира, так что послушаем Верди.

Юлий Цезарь

15 января 1947 года

Сегодня я надеюсь взбодрить самых немузыкальных из вас, поскольку буду говорить без умолку. "Юлий Цезарь" — одна из самых известных и часто исполняемых пьес Шекспира. Как и "Гамлет", эта пьеса — загадка. Она не согласуется ни с аристотелевой концепцией трагедии, так как здесь не изображается благородный герой с "трагическим" пороком, ни с елизаветинской мелодрамой, где действовал бы выдающийся негодяй. Некоторые критики считают, что в "Юлии Цезаре" Шекспир соединил две пьесы. Во всяком случае, он объединил здесь два сюжета. Две наиболее значительные трагедии Шекспира, предшествовавшие "Юлию Цезарю" ("Тита Андроника" можно опустить) — "Ричард III" и "Ромео и Джульетта".

В тридцатые годы нашего столетия театральные постановщики любили представлять Цезаря фашистским диктатором, а заговорщиков — благородными либералами. Мне кажется, что это неверное прочтение пьесы. Но скажем об этом подробнее. Вышеупомянутое толкование обращает наше внимание на исторический характер "Юлия Цезаря", а также напоминает о постоянном интересе автора к историческому жанру. Последняя пьеса Шекспира — историческая. Это "Генрих VIII", замечательная вещь, написанная в соавторстве с Флетчером. В поздних "римских" пьесах Шекспира история поверхностна — исторические декорации можно изменить, не трогая персонажей. Но в "Юлии Цезаре" историческое время существенно. Что интересовало Шекспира при написании пьесы? Изображая общество Древнего Рима, он задается вопросом, удастся ли ему понять римскую историю так же хорошо, как английскую. В елизаветинское время европейцы уже достаточно хорошо представляли себе историю Рима, но для Шекспира эта тема все еще содержит трудности как поэтического, так и технического характера. Каким слогом должны изъясняться персонажи? Какой должна быть их речь? В шекспировских хрониках из английской истории герои говорят романтическим языком, подобно Ироду в мираклях и miles gloriosus [76] Марло. Язык персонажей "Юлия Цезаря" отличается простой и холодной "публичностью". Персонажи часто говорят односложно. Вспомним слова Брута в конце его первой встречи с Кассием:

Теперь тебя оставлю.

А завтра, если хочешь, я приду

К тебе для разговора, или ты

Приди ко мне, я буду ждать тебя [77]

Акт I, сцена 2.

Брут обращается к своему слуге Луцию: "Не требую я долга свыше сил. / Я знаю, юность любит отдохнуть" (IV. 3). Кальпурния, уговаривая Цезаря не выходить из дома, говорит:

Был ясно слышен грозный грохот битвы:

Стонали раненые, ржали кони…

По улицам метались привиденья,

Ужасным воем поражая слух.