История советской фантастики

Выдержки из трактата Покровской оскорбленный С.Кургузов после процесса над "возвращенцами" зачитал на Секции, призывая писателей-фантастов разделить его праведное негодование. Он даже настоял на специальной резолюции Президиума Секции (No 192, декабрь 1970 года), в которой осуждались "литературные пигмеи, недостойные даже касаться великого спутника; символа наших свершений и побед..." В эти дни молодой фантаст Донат Быков, тогда еще правоверный член Секции, записал в своем дневнике: "17 декабря. Секция. Выступление Большого Босса. Резолюция по "возвращенцам", которую мы приняли единогласно, производит жуткое впечатление. В такие минуты просто хочется согласиться с автором трактата: о Луне, как о покойнике, надо писать либо хорошо, либо ничего. Мы все дружно пишем плохо. Ergo..."

В целом же, позиция члена кружка Дениса Новикова была уникальной. Не до, ни после "возвращенцев" никто (как кургузовцы, так и их оппоненты из противоположного лагеря) не был в состоянии избежать "лунного" соблазна. Хорошо это или плохо для литературы, но такая форма духовного эскапизма у нас не прижилась.

Прежде чем перейти к одной интересной и даже несколько таинственной фигуре, ворвавшейся в литературную жизнь начала 70-х, следует, для порядка, сказать хотя бы несколько слов об этой самой "литературной жизни".

В феврале 1970 года подал в отставку с поста главного редактора "Нового мира" Александр Твардовский. В 1971 году произошла "смена караула" в московском издательстве "Молодая гвардия", откуда были уволены наиболее либеральные сотрудники. Таким образом, практически вся "новая волна" фантастики оказалась в безвоздушном пространстве. После внушительной оплеухи, которую мы получили в 1968 году от американцев и которую, введя танки в Чехословакию, вернули мировой общественности, любые признаки политических "заморозков" никого уже не могли удивить. Привыкли к закрытым процессам, привыкли к бесконечной ругани в прессе, направленной против "милитаристской и человеконенавистнической американской фантастики". Многие фантасты, принципиально не входящие в Секцию, вынуждены были переквалифицироваться, обратиться к второстепенным жанрам: Д.Гранин занялся научной популяризацией (повесть "Эта странная жизнь"), В.Быков взялся за партизанскую тему ("Сотников", "Обелиск"), В.Тендряков - за подростковую (повесть "Весенние перевертыши"), В.Розов увлекся бытовыми картинками из жизни мелких начальников и средней интеллигенции (пьесы "С вечера до полудня", "Ситуация", "Четыре капли"). Что касается В.Дудинцева, то после запрещения его "Новогодней сказки в лунную ночь" он вообще перестал писать прозу - какую бы то йи было. Пожалуй, из всех "звездных мальчиков" начала 60-х только Василий Аксенов еще не изменил фантастике (хотя и ему с каждым годом все труднее становилось опубликовать без купюр каждую новую вещь, а многие так и не удалось вообще). Да еще Сергей Потапов писал по рассказу в год, изредка мелькая в каком-нибудь периферийном издании. Десятки литераторов-фантастов ушли в самиздат и "тамиздат": это было опасно ненадежно, но все-таки лучше, чем писать "в стол". Только за 1971-1973 гг. во франкфуртском "Посеве", в анн-арборском "Ардисе" и парижском "Либерте" вышло три десятка фантастических книг, среди которых, конечно, были переиздания (вроде "Не хлебом единым" В.Дудинцева или повести "Четверо" С.Потапова), но большинство произведений были новыми. Лучшие из этих книг отличались высоким художественным уровнем и резкой полемической направленностью. "Астронавт Чонкин" Владимира Войновича был, по сути, открытым вызовом той приукрашенной и поднятой на котурны фигуре космонавта, которую - чисто "лабораторным путем" - вывели в своих ретортах фантасты из Секции. Чонкин был нарушением правил. Маленький, дураковатый с виду, в косо висящем гермошлеме, в скафандре с чужого плеча, он и на Луне-то оказывался по недоразумению, и орден свой получал незаслуженно, по наивности разогнав из корабельной пушечки своих соотечественников вместо объявленных по рации американских десантников. Чонкин да его невеста Анка, техник-смотритель с космодрома в Море Ясности, - вот и все "положительные герои", которых автор весело противопоставлял истинным жуликам и придуркам, облаченным в парадные скафандры КВ или мышиные мундиры ЛГБ.

Командор Волков из романа Вадима Меламуда и Владимира Кругликова "Время командора" тоже оказывался один против всех, хотя Меламуд с Кругликовым писали уже вполне серьезное, отнюдь не сатирическое произведение. Волков был смертником, отправленным на американский космодром на мысе Канаверал со специальным заданием накануне гипотетической третьей мировой войны (впрочем, в 70-е она казалась достаточно реальной) и, по счастливой случайности, оставшийся в живых. Он возвращается в Москву, чтобы выяснить, кто же все-таки послал его взорвать не представлявший никакой ценности устаревший модуль. Роман "Время командора" был, без сомнения, сознательно антисоветским произведением; в нем два многолетних "отказника" расквитались с нелюбимым строем. К счастью для писателей, "посевовские" томики "Времени командора" были получены на Лубянке уже после того, как авторам, наконец-то, удалось воссоединиться с несуществующими родственниками на "исторической родине". Владимир Войнович после выхода "Чонкина" на Западе тоже недолго оставался советским гражданином: он был отпущен в ФРГ и тут же лишен "серпастого и молоткастого" советского паспорта.

В Москве в это же время царила Секция. Кургузов, чьи услуги вновь сполна были оценены в Кремле, мог торжествовать. В 1973 году Секция уже окончательно и официально подмяла под себя секретариат СП СССР. Секретарь правления сделался чисто декоративной фигурой и все бумаги обязан был визировать у Кургузова. Злые языки в ту пору утверждали, что Конст.Федин в Переделкино в течение двух месяце пытался написать хоть небольшой фантастический роман или хотя бы какой-нибудь старый, вроде "Необыкновенного лета", наскоро переделать в "лунный" и выдвинуться из аутсайдеров в привилегированные писатели. Но мстительный Кургузов за все послевоенные годы - как только Секция окончательно встала на ноги - ни разу не обнадежил Федина обещанием принять его в "организованные" ряды фантастов. Даже когда Федин выбился в руководство Союза писателей СССР, для Кургузова он все равно остался наглецом, посмевшим в 1934 году в кулуарах I Съезда писателей (Кургузову тотчас же донесли!) обронить, что-де "фантастический роман умер и закопан в могилу..." Такое недружелюбие Кургузова было особенно обидно для Федина, ибо все его коллеги по Секретариату СП уже давным-давно были на льготных основания приняты в Секцию и уже выпустили по одному-два "лунных" романа: Георгий Марков еще в конце 60-х отправил "Грядущему веку" первый том своей производственно-космической, в духе Сем.Шпаныря, эпопеи; Анатолий Иванов и Вадим Кожевников, после консультаций в Пулковской обсерватории, выдали в соавторстве роман-дилогию "Тени исчезают в полдень" и "В полдень, на солнечной стороне", в котором довольно бойко были переложены "на язык родных осин" особенности лунного календаря за март-апрель. Прочие же авторы, многолетние члены Секции и верные кургузовцы (В.Понятовский, АН.Спирин, В.Маркелов и др.) продолжили свой каждодневный труд на благо Луны и Родины, не изменивши себе ни на йоту.

Унылый литературный ландшафт в те годы украшали разве что детские повести Конст.Булычева из цикла про Алешу - на фоне всеобщего маразма, запустения и унылого перепевания "ранних себя" членами Секции эти вещи выглядели довольно привлекательно. Кажется, Булычев был единственным из членов Секции, кто мог позволить себе держаться независимо с Кургузовым: так повелось с конца 40-х, когда "Лунный вопрос" вознес драматурга на один уровень с Главным фантастом. С того времени многое изменилось - прежде всего, сам Булычев сделался либералом и даже пацифистом, однако острое ощущение иерархии, годами воспитанное в Кургузове, не позволяло ему окоротить писателя. В начале 70-х Степан Кургузов не раз и не два пытался вызвать Булычева на откровенный разговор, но всякий раз тот находил убедительный повод для не-встречи... А потом Булычев оказался в Париже, а Кургузову стало не до выяснения отношений с "предателем" и "отщепенцем": подоспели новые события.