Сборник критических статей Сергея Белякова (СИ)

Оборотничество также было характерно еще для бажовской Хозяйки Медной горы. Она представала не только в своем естественном облике — зеленоглазой черноволосой красавицей в малахитовом платье, но и в облике ящерки и даже странницы. Самый знаменитый бажовский сказ, давший имя и всей его книге — «Малахитовая шкатулка» — дает пример оборотничества другого рода. Позволю себе напомнить. Танюшка, дочка Степана, с малолетства не походила ни на мать, ни на отца. Степан, между прочим, звал ее «Памяткой». С малолетства любила она надевать украшения, хранившиеся в малахитовой шкатулке, подаренной Степану самой Хозяйкой Медной горы. Ни одна женщина, кроме Танюшки, не могла носить эти украшения, зато сама Танюшка говаривала:

Сама Хозяйка Медной горы, зашедшая в дом под видом странницы, называла Танюшку «дитяткой» да «доченькой». В конце концов Танюшка выросла, превратившись в зеленоглазую черноволосую красавицу. В царском дворце эта красавица прислонилась к малахитовой стенке и растаяла. А потом пошли слухи, будто «Хозяйка Медной горы двоиться стала: сразу двух девиц в малахитовых платьях люди видали».

Вот из этого сказа, да еще из сказа «Медной горы Хозяйка» и выросла тема славниковской Тани. Некоторые черты бажовской героини Славникова почти без изменений передает Тане. Например, украшения из камней «словно примагничивались к ней и смотрелись уместно, теплея и тяжелея на ее холодноватой коже».

Хозяйка Горы ищет любви. Она переселяется в тела других женщин и знакомится с приглянувшимися ей хитниками и камнерезами. Потом на могиле очередного самоубийцы люди примечают небольшую ящерку с диковинным папоротниковым узором на спине и крошечными ручками, «словно одетыми в черные перчатки», и с маленькой короной на голове. Этот образ тоже бажовский. На месте гибели Степана плакала обернувшаяся ящеркой Медной Горы хозяйка. Но Степан-то ради нее от своей невесты не отказался. А вот Крылов променял умную, красивую, любящую его Тамару на каменную девку!

Зададим извечный женский вопрос: что он в ней нашел? «Она была как будто молода — но при этом совершенно без возраста… Ее совершенный череп, угадываемый сквозь нежные ткани гораздо явственней, чем это обычно бывает у человека». Внутренняя красота, — уверяет автор, — не обязательно душевная, «красивым в человеке может быть, к примеру, скелет». Славникова несколько раз возвращается к этой Таниной «красоте», к «архитектуре тонкого скелета», к гармонии «дивно отшлифованных костей». Автор уверяет, что эта красота не ассоциировалась со смертью. Извините, но не могу я в это поверить. Ну какие еще ассоциации появятся у человека по прочтении, например, такой фразы: «Ее прекрасный скелет напоминал окаменелость, странное растение, почему-то одетое тонкой человеческой плотью». «Скелетообразная» красота Тани не могла не показаться привлекательной герою, мечтавшему «выйти в ноль». Подсознательно он, очевидно, чувствовал в Тане нежить, и потому тянулся к ней, а не к Тамаре. От предупреждения Фарида, сразу узнавшего в описанной Крыловым блондинке страшную Хозяйку Горы, камнерез только отмахнулся.

Роман Славниковой построен по любимому ею принципу зеркальности, где у каждого заметного героя есть свой двойник-отражение, или даже несколько отражений. При этом «отражения» достаточно сильно искажают первоначальный образ. Такой роман должен был иметь кольцевую композицию, конец неизбежно должен был вернуть читателя в начало книги. И Славникова не пренебрегла этим не новым, но эффектным приемом. Роман начинался сценой прощания на вокзале: Анфилогов и Колян уезжают в свою последнюю экспедицию, их провожают Крылов и Таня (Екатерина Сергеевна / Каменная Девка). Финал похож на завязку, только Крылова с Фаридом никто не провожает. Зато далеко на севере Рифейских гор их ждет та, к кому так стремился Крылов. Ждет уже не стесняясь, в своем настоящем облике. Хозяйка готовиться встретить своего возлюбленного. Это она по праву должна носить титул, которым на вздорном телешоу Мити Дымова наградили несчастную Тамару. Хозяйка Горы и была настоящая Госпожа Смерть.

«На корундовой речке мела метель. Снежное молоко невесомо стекало со скал, речная, дегтем загустевшая вода прилипала к ледяным закраинам мягкими, словно бы теплыми пятнами… В мерцающей пелене едва рисовался четырехметровый женский силуэт. Светлые граненые глаза Хозяйки Горы были широко раскрыты… Под ногами самой богатой женщины мира… трепетали, стекленея, нежные женские тряпочки».

Авторский вариант статьи, впервые опубликованной в журнале «Знамя»

Нерусский писатель Юрий Олеша

Нет на свете человека без национальности. Космополитизм — не более чем химера, самообман. Граждан мира нет. Истинный гражданин мира должен был бы быть неким культурным гибридом — человеком равно близким французу и китайцу, зулусу и немцу, эстонцу и жителю Андаманских островов. Он должен был стать христианином и конфуцианцем, индусом и мусульманином, иудеем и кришнаитом. Можете ли вы себе представить подобного цивилизационного метиса? Вот уж действительно химера, то есть сочетание не сочетаемого (античная химера, как известно, обладала головой льва, телом козы и хвостом дракона). Это всё равно, что добавить в борщ мороженного, форшмак и кайенский перец, влить водку, кофе и кефир. Решитесь попробовать такое блюдо?

Национальная принадлежность влияет на вкусы и взгляды человека, определяет систему ценностей, которой он придерживается. Влияет она и на творчество. К сожалению, мало кто пытался взглянуть не только на творчество, но и на личность писателя с этой точки зрения. А ведь такой взгляд наверняка привёл бы к открытиям неожиданным, помог бы объяснить те факты, что, бывало, повергали в недоумение филолога, заставляли стыдливо отводить глаза от «неполиткорректной» фразы, обходить неприятный интеллигентному читателю эпизод биографии.

Юрий Карлович Олеша принадлежит русской литературе. Точнее ей принадлежат его книги. Их было немного: небольшой роман, сказка, несколько рассказов да ещё дневники, изданные в 1960-е Михаилом Громовым и Виктором Шкловским под названием «Ни дня без строчки». И сейчас не только простые смертные читатели, но и литературоведы принимают созданную помимо воли автора композицию «Ни дня без строчки» за поиск Олешей «новых форм». К столетию Олеши (1999 г.) «Вагриус» издал оставшуюся часть дневников под названием «Книга прощания» (ещё раньше их фрагменты публиковались «Знаменем» и «Дружбой народов»). О художественных достоинствах «Книги прощания» говорить не будем: дневник есть дневник. Поклонник Олеши или просто внимательный читатель найдёт в нём фрагменты великолепной, изящной прозы: заготовки для рассказов, пьес, романа «Нищий». Впрочем, большая и лучшая часть их уже была напечатана ещё в советских изданиях «Ни дня без строчки». Хозяин лавки метафор распродал лучший товар. Витрина пуста. Лишь на дальних полках пылится ещё нечто любопытное… Но не метафорами поражают дневники Олеши, не изяществом стиля и даже не рассказами о Маяковском. Поражает в них другое: неприязнь, нет — ненависть к России: ««Россия — это была фотографическая группа, какую можно было увидеть в чиновничьем доме… что может быть отвратительней этой домашней реликвии. Почему даже такая вольная вещь, как фотография… приобрела в России тяготение к неподвижности, к затхлому канону… Почему стриженный ёжиком молодец полувоенного вида в расчищенных сапогах лихо сидит по-турецки на первом плане всех российских групп… Сорок остолопов расположились передо мной в виде усеченной пирамиды на картоне, уже начинающем приобретать оттенок мочи… Кто они — эти бородачи… это Россия, и я ненавижу её» [30]. Это не вялая интеллигентская русофобия, вариант извращённого, вывернутого наизнанку национализма. Интеллигент-западник считает, что сказать об Отечестве доброе слово, значит, показать себя националистом. Патриотизм, как запретное чувство, загоняется в бессознательное, а уже оттуда, появляется, изменив внешность. Тезис «мы хуже других» равен тезису «мы лучше других». Только знаки разные. Нет, это почти рефлекторная неприязнь к чужому, к чужой культуре, чужой жизни. Стоит ли удивляться, Олеша был поляк. Поляк не обрусевший.