Русская стилистика - 2 (Словообразование, Лексикология, Семантика, Фразеология)
Русская стилистика - 2 (Словообразование, Лексикология, Семантика, Фразеология) читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Антонимы
Сущность функционирования антонимов в литературе и публицистике можно сформулировать так: антиномия рождает антонимию. Антонимы служат для оформления парадоксов, контрастов, противоречий.
Типичный антонимический парадокс часто передается через однокорневые слова; напр., об авторах сборника "Вехи": "Это они со страха до бесстрашия дошли" (А.М. Горький. Жизнь Клима Самгина). Однокорневые антонимы усиливают эффект парадоксальности; не такие уж это противоположности, одно органически вырастает из другого.
Пример антонимического контраста:
Он был стар, они были молоды; он был худ, они были сыты; он был скучен, они были веселы. Стало быть, он был совсем чужой, посторонний, совсем другое существо, и нельзя было жалеть его.
Л.Н. Толстой. Холстомер
Контраст подчеркивается одинаковостью синтаксических конструкций, обрамляющих антонимы, и дополняется грамматической антонимией - по числу: одно несчастное существо / много злых существ.
Контрарные антонимы, обозначающие резкие противоположности, между которыми существует целый ряд переходных смыслов, позволяют заостренно передать контрасты действительности и концентрированно выразить, напр., проблему нравственного выбора:
Предоставленная сама себе в этом круговороте человеческих страстей, видя разврат и возвышенную любовь, дружбу и предательство, я поняла, что мне остается либо опуститься на самое дно, либо выйти из этого месива недосягаемой и сильной.
Г.П. Вишневская. Галина
Контрарные антонимы - не единственное в этом фрагменте языковое средство, указывающее на максималистский характер знаменитой певицы. Это и выделение собственного я развернутыми препозитивными конструкциями (они фактически однородны, хотя совершенно грамматически разнотипны - данный прием называется зевгмой), местоимениями "сама" и "себе". Это и местоимение "самое" (дно), и союз "либо - либо" и параллелизм "этот круговорот" - "это месиво" (чем более хаотичным становится мир, тем отчетливей проявляется монументальный образ героини), и хиазматическое расположение антонимов по принципу "плохое - хорошее
- хорошее - плохое" (такой порядок слов подчеркивает резкость контрастов). Добавим еще форму пассивного залога "мне остается", передающую далеко не пассивное отношение к жизни. Вишневская подчеркивает как жесткость выбора, так и свободу воли.
Если по аналогии с приведенными контрарными антонимами взять уже не свободные, а фразеологические сочетания - напр., "стар и мал" и "стар и млад", - то обе идиомы, по-видимому, передают семантику тотальности, о которой говорилось выше. Допустим, на концерт земляка - В. Данилина пришли "стар и мал" - это не означает, что изо всех жителей Орска насладиться мастерством артиста захотели только старики и младенцы. Возможно, что они-то как раз и не пришли - по крайней мере, грудные дети и самые древние старцы. Это явная гипербола, и смысл ее, вероятно, "люди всех возрастных групп". Последнее вполне реально, и эта реальность смысла компенсирует, уравновешивает гиперболическую формулировку. Если мы скажем: "пришли стар и млад", здесь уже не будет гиперболизма, поскольку под этим оборотом подразумеваются некие условные "старшее" и "младшее" поколения. Их не разделяет пресловутый "средний возраст", между ними нет промежутка. Эти антонимы, по внешнему виду контрарные, в составе фразеологизма является комплиментарными, т.е. взаимодополняющими11.
"Стар и млад" означает "все, весь город", и по смыслу это уже гипербола, Ситуация прямо противоположная: негиперболичность формы уравновешивается гиперболичностью содержания. Впрочем, оба эти оборота могут приравниваться друг и другу и употребляться без семантических различий на основе общего смысла тотальности.
Антонимы часто суммируются в художественном тексте и "приводятся к общему знаменателю". Синтаксически это оформляется как сочинительный ряд при общем члене предложения:
Крик разлук и встреч
Ты, окно в ночи!
М. И. Цветаева
Ни душ, ни рыб не мил ему улов.
И .-Северянин. Алексей Н. Толстой
У человека разлуки и встречи исторгают не один и тот же крик, зато ночное окно отвечает на них одинаково - светом. Само окно безучастно к тому, что за ним происходит, но свет в нем - знак живых человеческих чувств. Во втором примере союз "ни" фактически означает "и". А.Н. Толстой утверждает И.-Северянин - это не "рыбак" и не "апостол", его одинаково мало интересуют вещи и священные, и сугубо утилитарные. В последнем случае слова антонимичны не в буквальных, а в аллегорических своих значениях. Срав. с контекстом, в котором они прямо противопоставляются :
Конечно,
почтенная вещь - рыбачить.
Вытащить сеть.
В сетях осетры б!
Но труд поэтов - почтенный паче
людей живых ловить, а не рыб
В.В. Маяковский. Поэт рабочий.
Между прочим, в заглавии этого стихотворения объединены понятия, которые сначала (следуя общепринятому мнению) репрезентируются как антонимы - тоже окказиональные, а не словарные, - затем же синонимизируются.
Еще одна функция антонимии - передача смысла взаимоисключения:
Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию
- ностальгию по настоящему.
А.А. Вознесенский. Ностальгия по настоящему
Взаимоисключающая семантика существительных подчеркивается синтаксическими средствами - бессоюзием, оформленным тире, а также анадиплосисом, т.е. совпадением окончания одной строки и начала другой. Ана-диплосис одновременно является здесь хиазмом, т.е. "крестообразным" расположением компонентов: субстантив + "ностальгия" - "ностальгия" + субстантив. Таким образом, антонимия заключается в рамки жесткой конструкции, которая максимально ее заостряет.
Антонимия может выражать ограничительный смысл - напр., в том же стихотворении:
Будто послушник хочет к господу,
ну а доступ лишь к настоятелю
Так и я умоляю доступа
без посредников к настоящему.
Как и в трех предыдущих примерах, антонимия здесь окказиональная, а не словарная.
Антонимией передается крайняя глубинная противоречивость чего-либо это характерная черта философского текста, в частности - медитативной лирики (размышлений поэта):
И в зле добро, и в добром злоба
И.-Северянин. Промельк
Вероятно, это реминисценция (неточное воспроизведение) шекспировской формулы "Праведность омерзительна, мерзость праведна" ("Макбет")
Fаiг is foul, foul is fair
или, как в большинстве русских переводов, "Зло есть добро, добро есть зло".
Эффект глобального противоречия производят тексты, в которых сконцентрированы различные функции антонимии:
Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, словом, время это было очень похоже на нынешнее, и самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем - будь то в хорошем или в дурном смысле - говорили не иначе как в превосходной степени.
Ч. Диккенс. Повесть о двух городах. Перевод С. Боброва12 и М. Богословской
Диккенс говорит о Великой Французской революции - времени, перенасыщенном антиномиями. Оппозиции "самое прекрасное время/самое злосчастное время", "мудрость/безумие", "вера/безверие", "свет/тьма", "весна надежд/стужа отчаяния" контрарны и выражают взаимоисключающие понятия, смысл которых не вполне ясен. Им можно дать следующее толкование. Сочетания "век мудрости" и "век безумия" составляют парадокс: мудрость просветителей обернулась безумием их "эпигонов". "Свет" и "тьма", "весна надежд" и "стужа отчаяния" - это чередующиеся состояния, поскольку оформлены лексикой, имеющей отношение к природной цикличности. Зато "вера" и "безверие", по-видимому, не сменяли друг друга, а составляли "единство противоположностей", ядро духовной жизни той эпохи: просветители отрицали христианского Бога, но учредили культ Верховного Существа. Наконец, обороты "самое прекрасное время" и "самое злосчастное время" могут выражать и крайнюю, предельную противоречивость эпохи, осознаваемую автором почти век спустя. Но это могут быть и односторонние восприятия эпохи, относящиеся к разным людям, и сведенные автором воедино (в последнем случае эти характеристики не дополняют, а словно вытесняют друг друга). В пользу такого прочтения говорит дальнейший текст: "самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем (времени - А. Ф.) - будь то в хорошем или в дурном смысле - говорили (...) в превосходной степени".