Хедлайнеры

…Он позвонил мне поздно ночью после “Евровидения–2004”, где Савичева, как известно, не слишком удачно выступила с песней “Believe Me”. Я собирался к вылету из Шереметьево и поэтому не спал. Полусонно слушал, как Макс ругал всех подряд: жюри, артистов, журналистов, которые обсуждали этот триумф в прямом эфире Первого канала. Между прочим, продюсер сообщил, что теперь в “Топ-10” “Русского радио” звучит восемь его песен. Гении по своей природе – очень скромные люди…

Я не удивился и искренне за Макса порадовался. Хитмейкер есть хитмейкер – ни убавить, ни прибавить. Каждый раз Фадеев придумывает что-нибудь новое – как волшебник из диснеевской сказки, создающий чудодейственный отвар.

Еще через несколько месяцев Макса подключили к пятой “Фабрике звезд” – в одной компании с Пугачевой и Игорем Матвиенко.

“Во всей этой троице есть что-то булгаковское, – писал корреспондент журнала “ELLE”. – Кот Бегемот, рыжеволосая Маргарита и Воланд, галантно уступивший ей власть… Фадеев, похоже, не совсем здоров: то и дело измеряет себе давление портативным прибором. В перерыве садится за рояль и играет что-то умеренно-трагическое. Я подкрадываюсь к нему с диктофоном. „Вам повезло. Вы первый журналист, с которым я говорю за последние два года“, – улыбается Максим, и теплая лапша мягко ложится на мои тренированные уши. „Вы будете коверкать мои слова?“ – „Упаси боже“, – бодро отвечаю я, в то время как мой нос начинает предательски расти. Продолжать разговор в том же духе бессмысленно”.

…С годами у Макса появились солидность, жесткость, тонированный автобус, огромная волчья шуба и волчий взгляд. На жизнь. “Я не изменяю ни себе, ни своим принципам, – сказал он в одном из интервью. – Я ведь не пишу хиты просто за бабки. Или я должен, как Шнитке, постоянно находиться в какофоническом состоянии? Зачем мне себя сдерживать? Из меня музыка льется как вода. Куда ее девать-то? Что-то сделал – и сразу хочется делать новое”.

…В следующий раз мы с Максом встретились в Сочи на фестивале “Пять звезд”. Светило летнее солнце, и пока журналисты купались в Черном море, мы не вылезали из “Фестивального”, где внимательно отсматривали тренировочные прогоны молодых исполнителей. В паузах немного пообщались. Говорили про сольный диск Макса “Третий Рим” и про его громадные планы в области кино. Мелькали приятные слова типа “Pаramount Pictures”, 3D-анимация, “Cartoon Network”, какие-то саундтреки…

Потом мы опустились на землю и начали обсуждать второй альбом Глюкозы, который я искренне хвалил. Лишь сожалел, что критики по-прежнему в такие дела врубаются медленно. “Да мне, собственно говоря, все равно”, – сделал равнодушное лицо Макс. Неплохо зная характер Фадеева, я готов был биться об заклад, что в такой позе он долго не просидит. Любопытство возьмет верх. Прошла ровно минута, и Макс так осторожненько спросил: “Ну, Кушнир, не томи… Чего пишут-то?” Каюсь – услышав ожидаемый вопрос, я не смог удержаться от смеха…

Затем беседа плавно переключилась на других артистов Фадеева, и, в частности, мы вспомнили про Total. Не так давно один из телеканалов ретроспективно показывал фрагменты “Максидрома–2002”, и Total выглядел там на редкость актуально. Я переслушал их дебютный диск и подумал, что не зря глянцевые журналы писали о них как о “лучшей концертной группе страны”. Ей-богу, не зря. Фадеев слушал эти рассуждения и ностальгически улыбался.

На фестивале в Сочи Макс благосклонно оценил потенциал 17-летней Леры Массквы, которую мы впервые вывезли за пределы столицы. “Она живая и настоящая”, – вынес свой вердикт Фадеев и во всех турах оценил ее выступление максимальной оценкой. Я ему был искренне признателен. А Максу была симпатична непосредственность девчонки из Нового Уренгоя. “Далеко пойдет”, – сказал он. И не ошибся.

Увидев на одной из репетиций “Пяти звезд” очередную бесцельно скачущую по сцене поп-диву, Фадеев на мой скептический вопрос: “Ну, как тебе?” вынес вердикт: “Слишком много суеты… Вот, к примеру, Эдит Пиаф. Как известно, она сама песни не писала. Стояла у микрофона и практически не двигалась. Но от нее шла такая волна, что все понимали: это – Эдит Пиаф”.

Вспомнив про легенду французской эстрады, Макс задумался о чем-то своем. Затем глубоко вздохнул. И неторопливо прикрыл глаза.