Литература и фольклорная традиция, Вопросы поэтики

Если Билибин (и не он один) готов был развернуть в роман один из чеховских рассказов, то сам Чехов, подталкиваемый многочисленными советами "не размениваться на мелочи" и писать роман, попытался это сделать из замысла нескольких рассказов, каждый из которых представлялся ему отдельной главой романа. Он избирает традиционную форму романа в письмах, которую сам не так давно называл устарелой. Писатель, очевидно, надеялся, что старая, проверенная форма эпистолярного романа тесно свяжет составляющие его части. В одном старинном руководстве для пищущих письма имеется специальное напоминание на этот счет: "...сочинитель должен помнить, что каждое письмо есть следствие предшествующих и начало или предварение последующих"2. Но у Чехова единым действием (и даже временной последовательностью) рассказы не связаны. Сам жанр писем обернулся неожиданной стороной: складывалось единство, которое держится на перекличке настроений и ситуаций, но не на фабульной связи. Иначе говоря, Чехов писал "главы", в которых отсутствовали как раз те инициальные и финальные части, при помощи которых и происходит стыковка отдельных "рассказов" - в роман. Если бы концовки попросту отсекались, стыковка была бы все же возможна. Но их отсутствие не сужает, а раздвигает временные границы повествования. Роман не получался не потому, что между его частями оставались пустоты, просветы (этого-то как раз и не было), а оттого, что, напротив, главам было слишком "тесно", они не столько следовали одна за другой, сколько накладывались друг на друга. Придя в ходе работы к новому обозначению замысла (вместо "роман"-"Рассказы из жизни моих друзей"), Чехов, видимо, сам почувствовал, что получается у него не роман, а нечто вроде лирического цикла, и, пока еще четко не сознавая, но в глубине души уже опасаясь этого и всячески успокаивая своих нетерпеливо ожидавших романа друзей (а заодно и себя самого), уже по существу предугадал эволюцию своего замысла. Однако нет оснований в этом тексте слово "рассказы" рассматривать как однозначное жанровое определение: Чехов все еще надеялся написать роман. Напомним в качестве аналогии, что и в подзаголовке знаменитого романа Чернышевского стояло: "Из рассказов о новых людях". Всем, да и самому Чехову, еще казалось, что он идет к роману. А он шел уже от романа, точнее-в глубь романа, к созданию нового жанра, которому впоследствии суждено было получить наименование русского, или чеховского.

Чеховская символика и ее фольклорные соответствия

Сказочное повествовательное слово, однозначно и неотвратимо связанное с действием, приспособлено для изображения идеально-утопического жизнеустройства. Пушкинские сюжеты тридцатых годов демонстрируют вопиющее несоответствие реальной истории этому идеалу.

Неоконтуренная чеховская композиция и нулевая концовка устанавливали в прозе новый вид связи между словом и делом: повествование прекращалось до завершения событий, как это обычно свойственно лирике. Чехов подчас подходит к черте, за которой, казалось бы, порывается всякая связь между словом и реальностью204. Но именно тогда слово обращается к будущему, зовет к нему, и в этом своем призыве к утверждению доброты, разума и справедливости Чехов создает свою символику, не повторяющую символику фольклора, но типологически связанную с ней.

Разведенные в настоящем, "слово" и "дело" сводились в будущем. Наиболее зримо это происходит в "Вишневом саде".

То, о чем поведал Чехов в рассказе "После театра", задумано было как глава романа. То, о чем повествует лирическая песня, составило бы (если ограничиться только событийной стороной) лишь эпизод эпического или лиро-эпического произведения. Чаще всего ситуация, известная по песне о выборе девушкой жениха, встречается в сказке о Незнайке, одном из "иронических удачников"2(й. Царские дочери трижды получают возможность выбрать себе жениха. Младшей из них не по душе ни царевичи, ни королевичи, и перед третьими смотринами царь угрожает ей: "Ах ты, дочь моя разборчивая! Из каких же людей тебе жениха надобно? Коли так, соберу теперь мещан да крестьян, дураков-голь кабацкую, скоморохов, плясунов да песельников..." (Аф., II, No 296, с. 413). Каждая из трех возможностей реализуется сюжетно; чтобы это стало возможным, сказке необходимо утроить - по сравнению с песней - число невест. Старшая сестра соглашается стать женой царевича, средняя-королевича, младшей достается Незнайка. Ей не придется сожалеть о своем выборе: в конце сказки Незнайка превратится в прекрасного царевича-такова счастливая сказочная развязка. В середине двадцатых годов в поэме "Крысолов", своей "лирической сатире", с ней вступит в спор Марина Цветаева, противопоставив сказочному царству-реальный мир самодовольного бюргерства, счастливой сказочной концовке-свою, разоблачительную. Обыватели Гаммельна не отдадут бургомистрову дочь за музыканта:

Всяк музыканту на свадьбе рад,

Только не в роли зятя.

За музыканта! За нотный крюк!

Звук! Флейтяную дырку!

Где ж это видано, чтобы вдруг

Да с музыкантом - в кирку?

............................................

За музыканта - за голый боб!

Может - в краях незнамых

Только не слыхивал Гаммельн, чтоб

За музыкантов - замуж!206

Лирическая ситуация, столкнувшись с реальной, а не сказочной действительностью, привела к сатире. Существенно, что, вступая в спор, сказочной развязке поэтесса противопоставляет развязку же (несостоявшаяся свадьба и месть музыканта - своеобразное объединение двух различных фольклорных сюжетов). Чеховский рассказ, как уже было отмечено, завершается на той же стадии, что и лирическая песня: фабульная развязка отсутствует.

Чехов-художник подошел к тому привычному и повседневному, житейскому, что народ высказывал прежде всего в своей лирической поэзии. Как и в народной лирике, у писателя ощущение того, насколько реальное течение жизни расходится с идеалом, проникает во все клеточки художественной структуры. В то же время, в отличие от создателей народной песни, он не растворял свой идеал в действительности, не подтягивал ее к идеалу, бескомпромиссному и высокому: "В человеке должно быть все прекрасно..." А в тех случаях, когда стремление к этому идеалу находил в самой действительности, то свои надежды и свою веру воплощал в символ - в форму, составляющую основу песенной образности. И тогда начинались те "совпадения", которые, стоит их только заметить, поражают своей неожиданной точностью. Таков образ вишневого сада.

О символическом смысле уже самого заглавия-"Вишневый сад"-написано немало, однако до сих пор остается незамеченной "конденсированность" этого символического наименования. Уже само определение-"вишневый"-в русском фольклоре имеет идеальный, качественно-оценочный смысл, оно из того же ряда, что и эпитеты золотой, серебряный, жемчужный. Приведем пример наиболее наглядный:

Ай, ты, верба, ты верба моя,

Золотая верба, вишневая!207

Прямолинейное понимание образа здесь привело бы к бессмыслице ("верба ... вишневая"). С вишней, вишеньем связываются в русской народной лирике ощущения радости и счастья.

За образом сада в фольклоре закрепился тоже свой символический смысл. В этой же сказке о Незнайке имеется и другой эпизод, соответствующий ситуации лирической песни. Это сцена с вытоптанным и заново посаженным садом, который оказывается еще лучше прежнего. То, что в сказке составляет одну из картин и выражается в действии, в народной песне превращается в стремление, воплощенное в символ. В очень распространенной песне "Как по сеням, по сеничкам" жена будит мужа-отвязался его конь и вытоптал весь сад. Он отвечает:

Не плачь ты, Марьюшка свет Григорьевна!

Я поставлю тебе дубовый тын,

Насажу тебе зеленый сад,

Со калиной, со малинущкой,