По лабиринтам авангарда

Характерно, что в авангардизме нет стилей, ибо нет и понятия формы.

Навсегда останется неясным вопрос: что более характерно для сюрреализма — полуабстрактные знаки Т. Миро или иллюзионистические опусы С. Дали? Ни один «изм» авангарда, ни одна его более или менее представительная выставка не выглядят стилистически цельно.

Насколько для авангарда безразлична идея шлифовки формы ради нее самой, настолько же он, по сути, далек от элитарных концепций. Авангард попадал временами в элитарные ситуации, но в нем самом зрело желание массовости, тотальности, всеобщности. Он не хотел сторониться общества, напротив, тянулся к нему, мечтая его как-то переделать или, по крайней мере, в чем-то переубедить. Характерно, что в своих теоретических декларациях авангардисты говорили обычно «Мы», имея в виду не свою многочисленность, а истинную связь «Я и общество».

Массовое искусство стремится создать «модель культуры», ориентированную на стандартные, потребительские взгляды, больше обращенную в сторону инстинкта, нежели интеллекта. Авангард же сторонился всего, принявшего характер «нормы», всего ординарного, хотя массовая культура как некий индустриальный фольклор XX столетия впитывается иконографией авангарда на условиях «низовой» культуры (без труда прочитываем образы массового искусства: китч, мифология секса, агрессия рекламы, влияние телевидения и т. п.). Но из-за этого авангардизм, конечно, не приобретает и не может приобрести контуры массового искусства.

Главный рычаг авангарда — концентрация идей. Поиск философичности авангарда не случаен и симптоматичен. Бросающаяся в глаза теоретичность авангардизма зовет к этому. Нет сомнения, что есть в нем своя философия деятельности. А. Бретон угадал многое, когда сказал, что сюрреализм является не искусством, а методом познания. Стоит только добавить, что авангардисты, как правило, недовольные «профессиональной» философией, стремятся к созданию некой «нефилософии», которая была бы сродни их «неискусству». Дж. Косут комментирует: «В век, когда традиционная философия нереальна в силу ее притворства, способность искусства существовать будет зависеть не только от неисполнения службы, которая легко выполняется китч-культурой и технологией, но, скорее, оно будет оставаться жизнеспособным благодаря непринятию на себя философской сущности. В настоящий период после философии и религии искусство, возможно, есть единственная попытка, которая выполняет то, что в другие века называли «духовной способностью человека». Авангард стремится породить «неискусство» и поставить его на место философии. Деятельность художников хотя и философична, но создает (точнее, стремится создать) нечто особое, включающее и проблемы отвлеченного мышления, мир концентрации идей и, косвенно, представление о бытии.

Авангард часто погружается в сферу техники, социальных доктрин и психологии. Ему близки концепции, оперирующие именами Эйнштейна, Планка, напоминающие о новых скоростях, об изменениях в физике восприятия и мышления, о делении атома и полетах в космос. Есть вопрос, является ли авангардизм апологетом или критиком всех этих новшеств нашего времени, на который нельзя получить адекватного ответа. Действительно, искусство XX в. встретило технологический бум с противоречивыми чувствами: с одной стороны, восхищение и любовь, а с другой стороны, отвращение и страх. Сторонниками объяснения сущности авангарда через культ техники и науки отмечается, что «традиционное» искусство словно не выдержало изменения в структуре современного мира, не «сдало экзамен» и потому обречено на вымирание, в то время как авангардизм «соответствует» духу эпохи. Американский социолог У. Дракер замечает, что «викторианская эпоха еще не кончилась», что традиционный уклад, доставшийся в наследство от прошлого столетия, довлеет над человеком и значит больше, чем использование открытий в области химии, генетики, физики, полеты в космос. И хотя согласиться с ним трудно, все же не следует полагать, что свершилось полное «изменение повседневного пространства, превращенного в ландшафт техники», и забывать об элементах традиционных, вплавленных в структуру современной картины мира.

Рис. 5. В. Кандинский. Маленькая мечта в красном. 1925

Безусловно, арсенал средств и образов в их. творчестве изменяется (новые краски, новые материалы, новые сюжеты), но сугубо подсобно, несамостоятельно. Если же авангардист нарочито использует эффект, определенный развитием техники и науки, то, право, это происходит не чаще, чем когда он окрашивает воду в реках, пересаживает деревья, заворачивает скалы в холсты, играет с человеческим телом.

История авангарда есть проявление его метода, то сужающего, то расширяющего свой диапазон, становящегося чище или сложнее. И потому стоило бы судить не о судьбе направлений и школ, а о судьбе метода.

В своей практике авангард стремится быть чем угодно, но только не искусством. Он мечтает о системе идей; ему грезится чистый интеллект, наслаждающийся своим бытием; ему хочется встать между искусством и жизнью, не будучи ни тем ни другим. Поэтому, анализируя метод авангардизма, следует исходить из положения, что существует авангардистское творчество, а авангардистского искусства (в принципе) нет.

Следует отметить, что, по мнению самих авангардистов, их трагедия заключается в том, что, желая проститься с искусством, они не могут этого сделать; даже добившись в неоавангардизме, в известной степени, отказа от искусства, они занимаются тем, что близко искусству по своей функции. Объект их творчества, лишенный всякого эстетического смысла, всё же воспринимается как художественный объект. Таким образом, у авангардистов, скорее, существует претензия уничтожить стиль, вкус, форму, моду. Это им мало удается. Однако характер их претензии все же может быть проанализирован, несмотря на то что они «скатываются» в исторически сложившуюся сферу искусства.

Интерес авангарда обращен к «чистому» мышлению. Во всех его манифестах звучит постоянная апелляция к сознанию. Сознание, которое им видится, должно, по их представлению, существовать само по себе, его необходимо «вычленить». Поэтому и вся деятельность их — только создание инструмента для подобной операции. Такое «чистое» сознание они стремятся найти в обыденном сознании, что действительно нелегко, а точнее, и невозможно. Сознание воспитано социальной средой, культурой, общественными отношениями, и «чистого» сознания не существует. В поисках «чистого», сознания авангардисты отрицают культуру, провозглашают автономную асоциальность «человека вообще» и т. п. Лозунги «смерть старой культуре» появляются в авангардизме именно по этим причинам. Мэтры авангарда готовы искать и подчеркивать «внекультурные» элементы в общечеловеческой культуре: готовы провозглашать ценность «детского» взгляда на мир, искать сокровища стихийной мысли за пределами общества, к которому принадлежат. Атрибутами их действия можно считать и китч, введение детского рисунка и слова, и бегство к нецивилизованным народам. Авангардистам интересны иные, даже и патологические, состояния ума. Они готовы и здесь что-нибудь перенять. А сам тип мышления авангардистов, конечно, ставит их вне обыденного рассудка. Футуристы, дадаисты, экспрессионисты, сюрреалисты, представители поп-арта всегда подчеркивали и подчеркивают, что их деятельность «не стиль, но образ мышления».

Отказываясь от искусства, они стремятся создавать абстрактные концептуальные фигуры, задавать загадки, провоцировать интеллектуальное соучастие. На протяжении XX в. можно проследить процесс отказа от традиционной изобразительности, от традиционных материалов и техники искусства. Все это было проявлением последовательной тенденции «развеществления» искусства. Авангардисты нарочито забывают о ценности любого элемента в любой художественной структуре. Элемент для них неважен. Он может отсутствовать, чем создаются эффект «выпадения элемента» и перестройка самой структуры. Элемент, наконец, может и сам рассматриваться как произведение. Таким образом, создается постоянная ситуация игры с информативными структурами. Именно такой игрой и должен увлечься тот ум, к которому они апеллируют. Понимая отчасти, что такой ум надо создавать, авангардисты рассматривают свою деятельность как серию акций, направленную на то, чтобы растормошить сознание, дать ему новый опыт восприятия. А так как при этом нет места стереотипам, то выдвигается лозунг погони за вечной новизной. В идеале, никогда, впрочем, не достигнутом, авангард — удар по сознанию без предугадывания последствий. Авангард, стремясь войти в сферу информации, вместе с тем представляет минимум ее. Можно предположить, что «душа» авангардизма — в стремлении дать человеку новый «опыт», расширить границы его мышления, спровоцировать на изменения. Средства воздействия на человека разнообразны. Особенно примечательны его попытки создания «среды», не имеющей аналогий с обычной средой. Начало было положено еще »в стиле модерн, со специфической тенденцией поиска «атмосферы» комнат, театра, сада. «Искусство — это полностью непроизвольное и свободное действие человека в окружающей среде с целью ее трансформации и приведения ее в соответствие с новыми идеями»,— говорилось в программной статье брюссельского журнала «Свободное искусство» (1891).