'Тебя, как первую любовь' (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)
'Тебя, как первую любовь' (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение) читать книгу онлайн
Автор предпринимает попытку воссоздать социально-психологический портрет поэта А. С. Пушкина, вскрыть истоки формирования его мировоззрения, показать, чем обязана Россия многогранному гению Пушкина.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Первые "кадры" переносят нас в раннее детство поэта. Он был толст, неповоротлив, молчалив - "увалень". Но, достигнув семилетнего возраста, изменился, "стал резов и шаловлив" (О. С. Павлищева - сестра поэта).
Одна из московских приятельниц Пушкиных вспоминала: "...Саша был большой увалень и дикарь, кудрявый мальчик... со смуглым личиком, не скажу, чтобы приглядным, но с очень живыми глазами, из которых искры так и сыпались. Иногда мы приедем, а он сидит в зале в углу, огорожен кругом стульями: что-нибудь накуролесил и за то оштрафован, а иногда и он с другими пустится в плясы, да так как очень он был неловок, то над ним кто-нибудь посмеется, вот он весь покраснеет, губу надует, уйдет в свой угол и во весь вечер ею со стула никто тогда не стащит: значит, его за живое задели, и он обиделся; сидит одинешенек. Не раз про него говаривала Марья Алексеевна: "Не знаю, матушка, что выйдет из моего старшего внука: мальчик умен и охотник до книжек, а учится плохо, редко, когда урок свой сдаст порядком, то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернется и расходится, что его ничем и не уймешь; из одной крайности в другую бросается, нет у него средины.
Бог знает, чем все это кончится, ежели он не переменится". Бабушка, как видно, больше других его любила, но журила порядком: "Ведь экой шалун ты какой, помяни ты мое слово, не сносить тебе своей головы". Не знаю, каков он был потом, но тогда глядел рохлей и замарашкой, и за это ему тоже доставалось... На нем всегда было что-то и неопрятно, и сидело нескладно" (Е. П. Янькова)2.
Словом, ребенок как ребенок, редко о ком не скажешь того же самого.
Проходит два-три года, и мы видим Пушкина глазами его будущего друга Ивана Пущина на вступительных экзаменах в Царскосельский лицей: "Вошел какой-то чиновник с бумагой в руке и начал выкликать по фамилиям. Я слышу: Александр Пушкин! - выступает живой мальчик, курчавый, быстроглазый, тоже несколько сконфуженный"3.
Порывистый, импульсивный, неожиданный в своих реакциях, "вспыльчивый до бешенства", с "необузданными африканскими страстями" (М. Корф)2, резкий в симпатиях и антипатиях - таким мы видим Пушкина по воспоминаниям преподавателей и воспитанников Лицея.
- Да что он вам дался, - в сердцах воскликнул учитель чистописания Ф. П. Калинич, когда его впоследствии расспрашивали о Пушкине, - шалун был и больше ничего!2 Под коллективным письмом к инспектору Лицея Пушкин однажды подписался премило: "Егаза Пушкин".
Черты эти сохранились у Пушкина и в более позднем возрасте. Известная актриса А. М. Каратыгина познакомилась с ним уже после окончания им Лицея и вспоминала, как "Саша Пушкин" смешил всех своею резвостью и шаловливостью. "Бывало, ни минуты не посидит спокойно на месте; вертится, прыгает, пересаживается, перероет рабочий ящик матушки, спутает клубки гаруса в моем вышиванье, разбросает карты в гранпасьянсе, раскладываемом матушкою... "Да уймешься ли ты, стрекоза! - крикнет, бывало, моя Евгения Ивановна, - перестань, наконец!" Саша минуты на две приутихнет, а там опять начинает проказничать. Как-то матушка пригрозилась наказать неугомонного Сашу: "остричь ему когти" - так называла она его огромные, отпущенные на руках ногти. "Держи его за руку, - сказала она мне, взяв ножницы, - а я остригу!" Я взяла Пушкина за руку, но он поднял крик на весь дом, начал притворно всхлипывать, стонать, жаловаться, что его обижают, и до слез рассмешил нас...
В 1818 году, после жестокой горячки, ему обрили голову, и он носил парик. Это придавало какую-то оригинальность его типичной физиономии и не особенно ее красило. Как-то в Большом театре он вошел к нам в ложу. Мы усадили его в полной уверенности, что здесь наш проказник будет сидеть смирно. Ничуть не бывало! В самой патетической сцене Пушкин, жалуясь на жару, снял с себя парик и начал им обмахиваться как веером. Это рассмешило сидевших в соседних ложах, обратило на нас внимание и находившихся в креслах. Мы стали унимать шалуна, он же со стула соскользнул на пол и сел у нас в ногах, прячась за барьер; наконец кое-как надвинул парик на голову, как шапку: нельзя было без смеха глядеть на него!"4
Одни называли его стрекозой, сверчком, искрой, другие - менее доброжелательные - обезьяной, мартышкой, смесью обезьяны с тигром. Одним он казался прекрасным, другим - чуть ли не уродцем. Пушкин и сам готов был поверить в свое безобразие и тяжело, болезненно переживал это, иногда, впрочем, подсмеиваясь над своей внешностью. Он говаривал, что им можно "стращать как букою". В послании "Юрьеву", описывая красоту своего друга "тебе в удел очарованье, и черный ус, и взгляд живой", - поэт противопоставляет себя:
А я, повеса вечно праздный,
Потомок негров безобразный,
Взращенный в дикой простоте...
Молоденькая петербургская красавица Аннет Оленина, которая едва не стала невестой Пушкина, увидела его в 1827 году на балу. "Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти, как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденного и неограниченное самолюбие - вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия"4.
Отталкиваясь от такого рода свидетельств, Валерий Брюсов в книге "Мой Пушкин" подытожил: "Итак, вот каким мы должны представлять себе Пушкина: невысокий, вертлявый человечек, с порывистыми движениями, с нисколько не замечательным лицом, смуглым, некрасивым, на котором поминутно оскаливались большие зубы"5.
Суждение явно одностороннее и нарочитое, не учитывающее свидетельств совсем иного рода.
Юная Екатерина Смирнова (Синицина) увидела Пушкина почти в то же время, что и юная Оленина: "Пушкин был очень красив; рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые, как у мерлушки, немного только подлиннее. Ходил он в черном сюртуке. На туалет обращал он большое внимание. В комнате, которая служила ему кабинетом, у него было множество туалетных принадлежностей, ногтечисток, разных щеточек и т. п."4.
А вот впечатление, вынесенное мужчиной: "Как теперь вижу его, живого, простого в обращении, хохотуна, очень подвижного, даже вертлявого, с великолепными большими, чистыми и ясными глазами, в которых, казалось, отражалось все прекрасное в природе, с белыми, блестящими зубами, о которых он очень заботился, как Байрон. Он вовсе не был смугл, ни черноволос, как уверяют некоторые, а был вполне белокож и с вьющимися волосами каштанового цвета. В детстве он был совсем белокур, каким остался брат его Лев. В его облике было что-то родное африканскому типу; но не было того, что оправдывало бы его стих о самом себе:
Потомок негров безобразный.
Напротив того, черты лица были у него приятные, и общее выражение очень симпатичное. Его портрет, работы Кипренского, похож безукоризненно. В одежде и во всей его наружности была заметна светская заботливость о себе" (М. В. Юзефович)4.
В. А. Нащокина, жена друга поэта, была несколько другого мнения о портретах Пушкина. "Я видела много его портретов, но с грустью должна сознаться, что ни один из них не передал и сотой доли духовной красоты его облика - особенно его удивительных глаз.
Это были особые, поэтические задушевные глаза, в которых отражалась вся бездна дум и ощущений, переживаемых душою великого поэта. Других таких глаз я во всю мою долгую жизнь ни у кого не видала.
Говорил он скоро, острил всегда удачно, был необыкновенно подвижен, весел, смеялся заразительно и громко, показывая два ряда ровных зубов, с которыми белизной могли равняться только перлы"4.