Книга о художниках

Кто были его родители и у кого он учился — узнать я не смог [131]. Однако удивляешься и невольно задаешь себе вопрос, где он мог приобрести такую прекрасную манеру писать красками, столь отличную от искони употребляемой в чужих краях Я написал в Базель и хотел там навести справки, но, к несчастью, тот, от кого я мог узнать многое или даже все, а именно любитель искусств доктор Амербах, лет за восемь или за десять перед тем умер. Он очень любил собирать всякого рода древности и в то же время, насколько мне известно, писал заметки о всех произведениях, какие Гольбейн исполнял в Базеле и в Англии. Так как эти заметки, вместе с некоторыми картинами Гольбейна, находятся в Базеле у одного из наследников Амербаха, то я и обратился к нему, соблюдая ради успеха дела всякую вежливость, с просьбой дать мне эти заметки, объяснив ему также и то, чем была вызвана эта просьба. Но он ответил, что собрать эти документы ему будет стоить большого труда и поэтому он вынужден требовать за это хорошее вознаграждение. Когда мне об этом написали, то я, предпринявши сам эту работу только по любви к искусству, а не ради наживы, был крайне удивлен, что другой мог не разделять моего бескорыстного рвения и не стараться возвысить честь своего согражданина и своего родного города. Я говорю о некоем докторе Изелине, который, по мнению некоторых, должен бы был называться доктором Эзлин [132]. Я же думаю, что этот человек таков же, как и его страна, — бесчувствен, как скалы Швейцарии. Но оставим это.

В Базеле Гольбейн написал много прекрасных картин, которые находятся в ратуше и в домах разных граждан. На одном доме, по соседству с Рыбным рынком, имеется его работы картина «Танец», исполненная с изумительным искусством [133].

В ратуше кроме многих других художественных его произведений есть еще прекрасно и тщательно написанная «Пляска смерти», состоящая из нескольких отдельных картин [134]. Она представляет, как смерть поражает людей всех званий, причем каждый из них, занятый своим делом, как будто думает совершить что-нибудь необычайное. Некоторые, как воины, защищаются от смерти оружием, но, пронзенные ею, падают мертвыми. В другом случае смерть, нечувствительная к скорби родителей, вырывает у матери нежно любимое дитя; а то она во время сражения бьет в барабан. Одним словом, смерть не щадит никого — ни Папу, ни крестьянина, ни бедняка.

Подобного же содержания картины, также его измышления, воспроизведены в гравюрах, вырезанных на дереве, и помещены в маленькой книжке, которая представляет очень красивую вещицу.

Гольбейн не бывал в Италии [135]. В Базеле он познакомился с ученым Эразмом Роттердамским, который, заметив его великие художественные дарования, как и всегда такие ученые умеют замечать и ценить искусных мастеров, стал поддерживать и выдвигать его и с этой целью велел ему написать с себя портрет, а так как Гольбейн обладал большой опытностью в живописи этого рода, то портрет вышел таким, что не мог быть ни лучше, ни более похожим [136]. После того Эразм написал и дал ему рекомендательное письмо с любезным о нем отзывом к своему бывшему школьному товарищу, англичанину Томасу Мору [137] в Лондоне, при содействии которого Гольбейн мог поступить на службу и войти в милость к королю Генриху VIII, очень любившему живопись. Он поручил ему также отвезти и свой портрет Мору, написав при этом, что изображение имело чрезвычайное с ним сходство, тогда как портрет, написанный некогда Альбрехтом Дюрером, был вовсе не похож Гольбейн очень обрадовался этому случаю и поспешил за него ухватиться. И кажется, что он так охотно покидал родину из-за жены, которая была так зла и сварлива, что при совместной с нею жизни он совершенно не знал ни тишины, ни покоя.

Приехав в Англию, Гольбейн вместе с письмом и портретом как доказательством своего необыкновенного искусства отправился к Томасу Мору, который занимал благодаря своей учености должность королевского великого канцлера. Ласково встреченный, он как желанный гость был принят в доме Мора, который пришел в такое восхищение от портрета своего друга Эразма, что потом чуть ли не целых три года продержал у себя Гольбейна, заставляя его исполнять различные работы и отнюдь не допуская, чтобы король что-нибудь о нем слышал или чтобы видел его произведения. Он поступал так из опасения, что, если бы он тотчас же дал королю возможность увидеть превосходные произведения Гольбейна, ему не пришлось бы потом в достаточной мере использовать для себя искусство этого мастера.

Здесь Гольбейн написал кроме портретов самого Мора, его семьи, родственников, друзей и других особ еще несколько прекрасных картин для дома, так что наконец безграничная страсть великого канцлера была до некоторой степени удовлетворена. После того Мор пригласил к себе короля на блестящий пир и показал ему все работы, которые Гольбейн исполнил в его доме. Король, никогда еще не видавший таких выдающихся, талантливых картин, с чрезвычайным удивлением смотрел на разных знакомых ему людей, представших перед его глазами как бы живыми, а не написанными красками. Мор, заметив, какое большое удовольствие доставляли королю эти картины, почтительно предложил их ему в подарок, сказав: «Они написаны для вашего величества». Король очень благодарил его за это и в то же время спросил, не тут ли мастер, написавший эти картины. Мор отвечал утвердительно, прибавив, что живописец готов к его услугам, и тотчас же велел Гольбейну войти. Весьма этим обрадованный, король просил Мора, чтобы тот оставил свои картины себе, сказав: «Теперь у меня самого есть мастер, и я получу от него все, что пожелаю».

Король очень ценил и чтил Гольбейна и радовался, что имеет при своем дворе такого замечательного художника.

Находясь на службе у короля, Гольбейн написал много прекрасных, превосходно исполненных портретов как самого короля, так и других особ; их и теперь еще можно видеть в Лондоне, но об этом будет сказано дальше.

Благодаря большому умению Гольбейна угождать желаниям короля расположение к нему Генриха VIII росло беспрерывно. Доказательством того, как король был сильно к нему привязан, служит рассказ, который прибавляет еще одну прекрасную жемчужину в венец художника. Случай был такой. Однажды некий английский граф приехал к Гольбейну с желанием видеть его искусство или то именно произведение, которое было у него в работе. Для Гольбейна, писавшего в то время с натуры или делавшего что-то в тайне, посещение это было совсем некстати, и потому он, в самых вежливых выражениях, два или три раза отказал графу исполнить его желание в данную минуту, прося при этом не обижаться его отказом, так как он только именно теперь не был в состоянии сделать для него угодное, и пусть граф будет настолько любезен заехать к нему в другое время. Но как бы Гольбейн ни уговаривал его, граф не отступал и пытался силою войти к нему вверх по лестнице, очевидно думая, что его особа должна встречать со стороны какого-то живописца большую почтительность и уважение. Тогда Гольбейн предупредил, чтоб он не заходил дальше в своих грубостях. Но так как граф не обратил на это внимания, то он схватил его и сбросил с лестницы. Во время падения граф, поручая свою душу Богу, кричал по-английски: «О Lord, have Merci upon me» («Боже, помилосердствуй»). Пока испуганные этим падением дворяне и слуги, составлявшие свиту графа, ухаживали за своим господином, Гольбейн, заперев и заставив дверь своей комнаты, бросился наверх и чрез слуховое окно убежал к королю. Прибежав туда, он стал умолять короля даровать ему помилование, не говоря, однако, в чем было дело, хотя тот несколько раз спрашивал его об этом. Наконец король обещал помилование, если он расскажет о своем поступке или преступлении. Когда потом Гольбейн откровенно во всем сознался, король сделал вид, что раскаивается, простив его так поспешно, и сказал, чтоб в будущем он остерегался поступать так дерзко. Вместе с тем он приказал ему быть от него поблизости и дожидаться в одном из королевских покоев, пока не узнает, что сталось с графом.