По дороге в Рай Константин Кинчев. Жизнь и творчество. Стихи. Документы. Публикации
По дороге в Рай Константин Кинчев. Жизнь и творчество. Стихи. Документы. Публикации читать книгу онлайн
В сборник о поэте и музыканте Константине Кинчеве (Выпуск 3 серии "Звёзды рок-н-ролла") вошли повесть о жизни и творчестве артиста, написанная Ниной Барановской, стихи Кинчева, многочисленные публикации и документы, рассказывающие о сложном творческом и жизненном пути популярного автора, музыканта, артиста и руководимой им группы "Алиса".
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
"Корр.: - Красное на черном. Просто цветосочетание?
Кинчев: - Это, скорее, отражение того, что происходит вокруг нас. В мире настолько мало белого цвета (подчеркнуто мною. - Н.Б.), что мы не вправе взять его за основу. Может быть, когда-нибудь, мы к этому придем".
В этом высказывании Кости сквозит неосознанная надежда, потаенное тяготение к белому цвету, которого, по его утверждению, "в мире настолько мало" и который именно поэтому так необходим. Но вот что пишет И. Клейн в статье "Донец и Стикс", помещенной в сборнике "Культурное наследие Древней Руси": "…слова "красный" и "белый" некогда были синонимичны". И ссылается при этом на работу А.А. Потебни "О некоторых символах в славянской народной поэзии": "белый" не всегда служило тому понятию, которое мы под ним разумеем; у Зизания слово багряница толкуется словам бЪль; кажется, что и известный зверек назван белкою не потому, что в северных сторонах цвет его приближается к белому, а потому, что цвета красный-рыжий-белый тождественны по основному представлению".
В упомянутой статье И. Смирнова "Фольклор новый и старый" приводится высказывание Юры Шевчука: "Чтобы писать хорошие песни, недостаточно смотреть видеомагнитофоны и слушать диски. Нужно читать Соловьева и Ключевского".
Юра прав. Надо. Но этого недостаточно. Нужно еще уметь слышать древние, едва различимые голоса прошедших эпох. Это мало кому удается. "Много званых, но мало избранных". Кинчев эти голоса слышит. Благодаря его песням, через его посредство слышим их и мы.
Я помню, давно, еще в эпоху неусыпного бдения идеологических работников на рок-концертах, одна дама (теперь уж и забыла, откуда она была - то ли из обкома, то ли из райкома), глядя на Кинчева на сцене, сказала: "Да он просто юродивый!" Тогда я в глубине души возмутилась. Не подумав. Потому что на этот раз партийная дама попала в точку. В 1990 г. в приложении к газете "Литератор" под названием "Азъ" вышла замечательная работа Александра Панченко "Юродивые на Руси". Думая, что оскорбляет Кинчева, дама из КПСС только подчеркнула его неосознанное стремление быть верным культурной традиции. Судите сами. Вот что пишет Панченко:
"В житейском представлении юродство непременно связано с душевным и телесным убожеством. Юродивый с точки зрения пресловутого здравого смысла обыкновенный дурачок. Это заблуждение, о чем не уставало твердить православное богословие. Святой Дмитрий Ростовский в своих Четьях Минеях (они были настольной книгой многих поколений русских интеллигентов - от Ломоносова до Льва Толстого) поясняет, что юродство - "самоизвольное мученичество", маска, скрывающая добродетель".
"Активная сторона юродства заключается в обязанности "ругаться миру", обличая грехи сильных и слабых и не обращая внимания на общественные приличия. Более того: презрение к общественным приличиям составляет нечто вроде привилегии и непременного условия юродства".
"Юродивый - главное, но не единственное лицо представления, которое разыгрывается на площадях и улицах древнерусских городов. Юродивому нужен зритель, которому предназначена активная роль. Ведь юродивый не только актер, но и режиссер. Он руководит толпою и превращает ее в марионетку, в некое подобие коллективного персонажа. Толпа из наблюдателя становится участником действа, реагирует непосредственно и страстно. Так рождается своеобразная игра" (подчеркнуто мною. - Н.Б.).
"…юродивый… осуждает не пороки общественного устройства, а проступки против христианской морали, против Десятословия и Нагорной проповеди, не порядки, а лица…"
"Юродивые многое заимствуют из фольклора, - ведь они плоть от плоти народной культуры. Присущая им парадоксальность свойственна также персонажам сказок о дураках. Иван-дурак похож на юродивого тем, что он - самый умный из сказочных героев, а также тем, что мудрость его прикровенна. Если в начальных эпизодах сказки его противостояние миру выглядит как конфликт глупости и здравого смысла, то с течением сюжета выясняется, что глупость эта притворная или мнимая, а здравый смысл сродни плоскости или подлости. Отмечалось, что Иван-дурак - светская параллель юродивого Христа-ради… Отмечалось также, что Иван-дурак, которому всегда суждена победа, не имеет аналогов в западноевропейском фольклоре. Равным образом и юродивых не знал католический мир".
В альбоме "Шабаш" - наиболее зрелой работе Кинчева и "Алисы" - по-видимому не случайно появился персонаж из русской народной сказки - брат-близнец Ивана-дурака Емеля:
"Да он просто юродивый…" Сколько раз мне приходилось слышать от людей, "занимающихся вопросами культуры", в адрес рок-музыкантов такие высказывания! 'Выродки", "ублюдки", "подонки"… Что тут скажешь? Обратимся лучше снова к работе Александра Михайловича Панченко: "Юродивого… понимает лишь тот, у кого цел ум"…" Вот так.
Новаторство и традиция. Об этом спорили во все времена. На встрече в "Останкине" Фазиль Искандер высказал по этому поводу примерно следующее: дескать, за экзотичностью формы, принимаемой за новаторство, бездарные авторы нередко скрывают свое духовное убожество, свою несостоятельность. По его мнению, автор, работающий в традиционном ключе, может быть большим новатором, чем авангардист, если ему есть что сказать, если он способен "создать этическое или комическое напряжение между первой и последней страницами".
Кинчев, пользующийся всеми достижениями российской культурной традиции, обращающийся и к ямбу, и к хорею, и к современному свободному стиху, и к силлабическому и силлабо-тоническому стихосложению, и к поэтическим приемам русского фольклора, применяющий в музыке все последние достижения, все стилевые языки и тут же обращающийся к очень древней музыкальной традиции, Кинчев, использующий в своих концертах то приемы ярмарочных шутов, то методы классического театра, то превращающий концерты в публичную исповедь, то в камлание - Кинчев, несомненно, современный художник. Потому что во всех временах ему хорошо и вольготно.
Если в начале нашего знакомства с Костей он мне был интересен скорее как шоумен, чем как поэт, то со временем это отношение сменилось почти на диаметрально противоположное. Мне близка в первую очередь его поэзия (потому что Булат Окуджава и Владимир Высоцкий, поющие свои стихи-песни, - поэты; потому что народные сказители, слагавшие и певшие старины и былины, тоже были не певцами, а поэтами).
А вот сценический образ Кинчева мне не всегда близок. Мне кажется, что порой он идет на поводу у толпы. Не у зрителей, а именно у толпы, которая навязывает ему свое представление о том, какой он на самом деле. И когда Кинчев много лет назад в Таллинне называл козлами тех, кто не хотел прыгать возле сцены, а оставался в своих креслах, мне это было не по душе. И когда на концерте сообщают публике, что накануне группу обокрали, и что таких, как эти воры, надо "мочить", я не испытываю восторга от его непосредственности. Потому что вижу, что в таких ситуациях он - раб собственного имиджа, что толпа начинает подминать его, кроить его под себя. И, стало быть, он перестает быть собой.
