История живописи всех времен и народов. Том 1

II - Туринский часослов

Художник-миниатюрист за работой. Миниатюра из рукописи XV века. Библиотека в Брюсселе.

Несмотря, однако, на все мастерство братьев Лимбург, их миниатюры могут показаться неумелыми и ребяческими рядом с картинами, украшающими "Les heures de Turin". "Современная" живопись и, в частности, "современный" пейзаж начинаются уже с диптиха Бредерлама и с миниатюр Лимбургов; миниатюры в Туринском часослове можно считать лишь дальнейшим этапом на том же открытом пути. Но взятые сами по себе и вне вопроса о первенстве, эти миниатюры, безжалостно истребленные огнем в 1904 году, представляли такое совершенство, такую прелесть, что их не хочется с чем-либо сравнивать, что восторгу от них нельзя ставить ограничений. Поль Дюррие в своем замечательном исследовании рукописи убедительно доказывает, что Туринский часослов был начат для герцога Беррийского в 1404 г. В неоконченном виде герцог променял книгу своему хранителю драгоценностей Робине дЭтамп на другую рукопись. Часть книги, в которой миниатюры были уже сделаны для Берри, осталась в семье Робине, другая, неоконченная, часть, распадающаяся, в свою очередь, на три отдела, перешла в разные руки. Из этих трех отделов второй (состоящий из 14 страниц) и приписан Дюррие ван Эйку. Он считает, что миниатюры были исполнены после 1413 г. для графа Голландии и Генегау Вильгельма IV Баварского, женатого на племяннице герцога Беррийского, Маргарите Бургундской. С Берри граф Вильгельм находился в лучших отношениях, и герцог подарил ему даже дом в Париже. На одной из миниатюр туринских "Heures" изображен, согласно Дюррие, сам граф Вильгельм, только что высадившийся на зеландский берег (22 июня 1416 г.) и воссылающий благодарность Богу за благополучную переправу из Англии, куда он ездил по случаю переговоров о мире с Францией после битвы при Азенкур.

Поразительнее всего в туринских миниатюрах пейзажи. В "Trиs riches heures" мы встречаем еще беспомощную перспективу, даже грубые ошибки в ней: задние планы, за исключением "Зимы", лишены мягкости; небо нависло плотным непрозрачным покровом; деревья часто имеют вид растений, посаженных корнями вверх, воздух не шевелится; все слишком спокойно, всюду заметна застылость и каждая деталь слишком отчетлива. В туринских же миниатюрах дали вдруг уходят в глубину и начинают таять в воздухе, деревья покрываются трепещущей листвой и цветом, по небу толпятся облака, то освещенные полымем заходящего солнца, то ярко белеющие на синеве; наконец, ветер рвет паруса, баламутит и гонит волны. При этом, несмотря на изумительную выписку деталей, в картинах нет ничего навязчивого, утомительно-острого. В миниатюре, иллюстрирующей "Молитву к св. Марии", город в глубине серого залива, с замком на скале и с домиками у подошвы, сливается в одну цельную и удивительно правдоподобную массу. Возможно, что это лишь фантазия, "композиция" художника; но скорее приходит на ум, что мы имеем перед собой точно списанный в серый и угрюмый день "портрет" какого-либо города Нормандии или Бельгии. Это же впечатление заимствованной прямо с натуры "ведуты" производит и пейзажный фон в картинке "Высадка Вильгельма IV", где в глубине композиции мы видим пейзаж, достойный XVII века - Гойена или Адреана ван дер Вельде: совершенно плоский морской берег, нескончаемые ряды прибоя, волнистые песчаные дюны с чахлыми деревьями и, наконец, небольшой городок с башнею (церковью Богоматери в Вере?). Примитивизм художника сказывается лишь в некоторой непоследовательности перспективы, в тесноте композиции, стремящейся поместить чрезмерное количество деталей, и, наконец, в несколько осторожной, несмотря на все мастерство, технике.

Слишком близкое сходство между деталями и целыми композициями часослова и алтарным образом в церкви Св. Бавонта в Генте, начатом Губертом ван Эйком, и заставило Дюррие приписать эти миниатюры последнему. Яна же он исключил только потому, что год 1416 (конечный срок написания миниатюр) представлялся ему слишком ранним для младшего из Эйков. Но, оставляя в стороне вопрос, кому именно из двух братьев следует приписать миниатюры, необходимо признать что они являются несомненным произведением той же руки (или тех же рук), что и алтарь св. Бавонта в Генте, начатый Губертом и оконченный Яном. Было даже высказано предположение, что и сам алтарь Губерт начал для графа Вильгельма (если не для его брата Жана, епископа Люттихского, или еще для герцога Бургундского), что алтарь остался неоконченным за смертью того или иного из этих заказчиков (Жан умер в 1425 г.) и что гентский богач Иоссе Видт купил затем у Губерта все начатые картины алтаря, поручив ему (а после смерти Губерта - его брату Яну) окончить это грандиозное целое для своего надгробия.

III - Братья Ван Эйк

Нидерландское искусство

Губерт ван Эйк. Гентский алтарь около 1425 г.).

С миниатюрами Туринского часослова мы переходим уже решительно от французской живописи к нидерландской. Этому переходу соответствуют и изменения в политической жизни Европы. "Столетняя война", приведшая в 1415 году к полному разгрому Франции и к занятию в 1420 англичанами Парижа, подавила здесь на время культурную жизнь. Прямым следствием этого явился не столько расцвет искусства победительницы Англии, в свою очередь также разоренной, сколько расцвет богатейших провинций хитроумных политиков - бургундских герцогов, сумевших оградить свои страны от прямого участия в войнах родственников и от толпы наемной солдатни, от грабежа и насилия. Туда, особенно в северные их провинции, в нынешнюю Бельгию, ужасы времени докатывались почти обезвреженными волнами. Двор бургундских герцогов в их резиденциях в Дижоне или в Брюгге был самым пышным из всех европейских дворов. Герцоги - французы по происхождению, пленные государи Франции - перенесли сюда нравы Парижа, обладая при этом достаточными материальными средствами, чтобы поддерживать сказочную роскошь парижской жизни.

Эти обстоятельства должны были принести чудесные плоды, особенно для живописи Фландрии. Живопись в Нидерландах славилась еще в дни Вольфрама фон Эшенбаха (проверить его отзыв, к сожалению, нельзя за отсутствием памятников) наравне с произведениями Кельна, и отсюда родом были другие художники при французском дворе: Малуель, Жан де Гассельт, Бредерлам, Бондель и, наконец, братья Лимбург. Вполне можно допустить, что и братья ван Эйк начали свою деятельность (или даже получили свое художественное образование) в Париже. Но только дальнейшее развитие их творчества принадлежит родине. Это сказывается, между прочим, в том, что из живописи их исчезли какая-то изысканная мягкость, ритм, грация. Так и все искусство Нидерландов в дальнейшем будет мощным, совершенным в смысле техники, - но оно останется несколько грубоватым по формам, жестким и лишенным внутренней гармонии. Искусство Нидерландов в XV веке чудесное, интересное, трогательное и сильное искусство, но ему незнакома полнота той красоты, которая начала было просвечивать в миниатюрах времен Карла VI Французского и которая снова должна была засветиться с 1440-х годов в творчестве Жегана Фуке. Даже несомненный блеск колеров в нидерландской живописи не достиг за XV век цельности - того, что принято называть колоритом. Такие картины, как "Благовещение" ван Эйка, "Алтарь Портинари" Гуса или руанская "Мадонна со святыми" Герарда Давида, составляют исключение. Вообще же произведения нидерландцев можно назвать превосходными по исполнению увеличенными миниатюрами; это скорее прелестно раскрашенные рисунки, нежели живопись. Для того, чтобы создалась "живопись" в нидерландских провинциях (Рубенс), потребовалось новое знакомство с Италией и долгая ассимиляция данных латинского искусства.