По дороге в Рай Константин Кинчев. Жизнь и творчество. Стихи. Документы. Публикации

"Воля - весна" вступила в свои права. И с весной вернулось все то, о чем мы забыли на какое-то время, все то, что словно отступило, отодвинулось, перехлестнутое болью утраты.

Я не помню, какая погода была в то утро в середине марта. Точно не помню, но почему-то кажется, что день занимался серый и беспросветный. Потому, наверное, что когда мы сошли на перрон Варшавского вокзала, то удивились обилию серых шинелей. Они маячили почти у каждого вагона. Впрочем, удивились - громко сказано. Все были спросонья, вялые, заторможенные. Кажется, Петя Самойлов сказал, что будто бы ночью кого-то ограбили в поезде, поэтому и встречает поезд из Пскова "вся королевская рать". Все тупо покивали головами. Идиоты. И я в том числе. В кои веки столь демонстративно встречали железнодорожных воров, привлекали такие мощные силы для их задержания? Бред. Но тогда все хотели одного - под горячий душ, в постель - досыпать. Вышли из вокзала, и кто группками, кто в одиночку стали расползаться в разные стороны. Мы с Кинчевым встали на углу Измайловского проспекта и Обводного канала - ловить машины. Нам было ехать в одну сторону. Мне к Театральной, а Костя тогда жил на Васильевском острове.

- Слушай, а что ментов-то сколько было на перроне? - спросил Костя.

- Может быть, и вправду, ловят какого-то особо опасного? - Я сказала это и почему-то вдруг начала нервничать. Оглянулась по сторонам. Недалеко от нас вроде маячила серая фигура. Но я тут же себя мысленно одернула - перекресток, пешеходный переход, мало ли их бывает в таких местах. А вслух добавила: - Похоже, у нас развивается мания преследования. И вообще мы начинаем слишком серьезно относиться к ситуации. Они на многое способны, но не станут же поднимать все силы района на задержание Кинчева?

- Да, чего-то я… - он не договорил, потому что машина остановилась возле нас, и дядька, у которого уже с утра был вид безнадежно усталого человека, буркнул: "Куда?".

Мы поехали. И всю дорогу до моего дома посмеивались над собственной тревогой. Может быть, для того, чтобы шуточками эту самую тревогу заглушить.

Я вышла у арки нашего двора, а Костя поехал дальше, туда, где гостила у бабушки его жена Аня.

Горячий душ, горячий кофе - маленькие награды за ночь в холодном и как всегда грязном вагоне. И несмотря на кофе такой крепости, что, кажется, опусти в него ложку, она будет стоять, я все равно моментально засыпаю.

…И как мне показалось, тут же просыпаюсь, разбуженная настойчивым телефонным звонком. Первая мысль выдернуть из розетки телефонный шнур (надо сказать, эта мысль приходит каждый раз, когда звонит телефон). Но я сняла трубку. Звонила Костина жена:

- Нина, ты не знаешь, во сколько ребята вернутся из Пскова? - спросила она.

Если бы на меня в тот момент вылили ведро ледяной воды, я бы вздрогнула не так сильно. В сознании, перебивая друг друга, закрутились мысли: он не доехал… ей нельзя говорить, что они уже приехали… а не говорить - можно?… а который час?…

- А который час? - спросила я.

- Около часа дня, - ответила Аня.

Значит прошло уже почти четыре часа с тех пор, как мы вернулись. За это время можно было не только доехать от Театральной до Васильевского, но быть уже где-то на полпути к Москве. Я начала бормотать что-то невнятное, одновременно пытаясь понять, что же могло случиться.

- Понимаешь, - продолжала Аня, - тут нас с бабушкой два дня донимает милиция. Говорят, что Костя должен к ним явиться. Я им объяснила, что он уехал…

- Ты сказала, куда?

- Да.

- А сказала, когда вернется?

- Я время возвращения точно не знала, но сказала, что сегодня.

Ах, Аня, Аня… Придется говорить. И я рассказала, что поезд пришел уже давно, что с Костей мы расстались в десяти минутах езды до ее дома,

- Значит, что-то случилось.

- Аня, ты только не волнуйся. Я попробую что-нибудь выяснить. Как только что-то узнаю, сразу тебе позвоню.

Справедливости ради заметим, что все-таки на сто процентов неожиданностью исчезновение Константина не стало. Была предыстория.

В начале марта ночью в квартиру директора "Алисы" Алика Тимошенко заявилась милиция. Якобы по вызову соседей. В гостях у Алика был небезызвестный в рокерском мире Тропилло с какой-то барышней и Кинчев. Естественно, что-то пили. Но в меру. Естественно, Кинчев пел песни. Охранники порядка приходили дважды. В первый раз как-то обошлось. Тропилло потом уверял, что это его заслуга.

Не очень верю, ибо хорошо помню одну из его бессмертных острот: лучшее средство избежать опасности - ноги. Впрочем, это не мешало ему время от времени назидательно цитировать булгаковскую мысль о том, что главный порок - трусость. Как бы там ни было, утром Кинчева таки уволокли в отделение. А поскольку идти он, естественно, не хотел, слегка придушили его ременной удавкой, дабы он на время потерял как бдительность, так и сознание. В милиции, чтобы "не баловал", привязали к стулу и отметелили. Еще не один месяц после этого случая у него болели ребра. А синий рубец на шее долго напоминал о методах самой гуманной самой советской милиции. На этом не успокоились. Велено было явиться по повестке. Для разбирательства. День, указанный в повестке, не мешал быстро сгонять в Псков на короткую гастроль и к сроку вернуться в Питер.

Поэтому так странно было услышать от Ани, что два дня их донимали люди в серых шинелях. Все это навело на мысль, что первичную информацию о загадочном исчезновении Кинчева можно будет получить в том самом отделении милиции.

Я нашла в телефонном справочнике нужный номер и позвонила. Дежурный, которого я попросила ответить, не находится ли доктор Кинчев у них, нахамил мне и бросил трубку. Как было заставить его говорить со мной? И я вспомнила, что у Кости при себе были большие по тем временам деньги. Позвонила снова. Как лицо официальное, как представитель Дома самодеятельного творчества. Сказала, что ранее задерживавшийся ими музыкант Панфилов неожиданно исчез с большой суммой казенных денег, что он не доехал до дома. На том конце провода покряхтели. Ответили: звоните в районное управление, там знают все.

Во Фрунзенском УВД мне удалось узнать, что Панфилов Константин Евгеньевич был отправлен во Фрунзенский народный суд. В суде я долго не могла доискаться концов. Но наконец услышала, что за мелкое хулиганство Панфилов осужден и доставлен в спецприемник УВД. В таком темпе выносили приговоры только революционные тройки в 1937 году.

В спецприемник мы приехали с Аней. На входе стоял здоровенный краснорожий бугай. Лет сорока. Типичный, так сказать, представитель. История с казенными деньгами не произвела на него никакого впечатления. На вопрос, здесь ли содержится Панфилов К.Е., он отвечать, мягко говоря, не хотел. Нас с Аней попросту стал выталкивать на улицу. Силы, понятное дело, были неравны. Да и представления о хороших манерах были у нас разные.

- Ща я вам устрою, ща вы рядом с ним сядете. Ща наряд вызову…

После утомительной и достаточно безобразной сцены мы поняли, что этот жлоб к контакту не способен, что, кроме начальника спецприемника на ул. Каляева, на вопросы никто отвечать не станет. А начальник, по-видимому, тем более. Потому что его просто не вычислить. Номер телефона сей важной персоны в телефонных справочниках отсутствует. И мы пошли в приемную УВД. Благо она рядом со спецприемником. В том самом, Очень Большом Доме.

Милый молодой человек (разве взгляд уж очень оловянный) заявил, что телефоном начальника СП не располагает.

- Что у вас за организация такая? Полный беспорядок! Даже телефонов ответственных лиц никто не знает! Для чего вы тут сидите?

- И вообще прием по личным вопросам в другие дни, - отвечал милый молодой человек.

- А вот мы сейчас к прокурору города с заявлением, - сказала я. И пошли мы с Анной к выходу, понимая, что проиграли. Хотя, честно говоря, я никакого результата, кроме нулевого, не предвидела.

"Да, сильно ты его напугала городским прокурором", - с горечью и досадой говорила я сама себе, пока мы с Аней двигались к массивной входной двери. Я уже взялась за ручку, когда услышала за спиной: