Рассказы о русском музее

Художник создал большую картину, стараясь передать события такими, какими они были в действительности.

Но, кроме зарева огнедышащего вулкана и блеска грозовой молнии, картина гибнущей Помпеи освещена брюлловским талантом, его могучим чувством прекрасного. После холодных академических композиций с непременным участием богов и мифологических героев раздался гимн человеку. В картине Брюллова зрители увидели человека в минуту наивысшего напряжения всех его духовных и физических сил.

… Пушкин вышел из Летнего сада, где любил тогда работать по утрам, и, свернув по набережной Невы налево, быстро зашагал в сторону Васильевского острова, в Академию художеств. Вот уже несколько дней собирался он посмотреть картину Брюллова.

Пушкин был потрясен. Снова и снова отходил он от картины и приближался к ней. В душе его рождался отзвук грозных событий, воплощенных на полотне, и великого мастерства, которое не могло оставить равнодушным человека «с душою и талантом» — этими словами Пушкин расшифровывал понятие «поэт». Пушкин не мог тут же высказать своих чувств Брюллову — тот находился еще в пути из Италии в Москву — и излил свое впечатление в неоконченном стихотворении:

Стихотворение осталось незаконченным, но картина не шла у Пушкина из ума. Она снова овладела его воображением, когда через несколько месяцев Пушкин задумал познакомить читателей с поэтом Чарским и итальянцем-импровизатором: рождались «Египетские ночи».

Помните сцену публичной импровизации в «Египетских ночах»? Итальянец попросил письменно назначить ему темы и стал разворачивать записки одну за другой. На второй стояло: «L'ultimo giorno di Pompeia» («Последний день Помпеи»).

Осенью 1836 года Пушкин часто посещал мастерские художников и скульпторов, выставки, устраиваемые в Академии художеств.

…Поэт шел по залам, радостно оглядывая работы молодых. Вдруг ему навстречу шагнул полуобнаженный юноша. Играя в бабки, парень целился костью; в скульптуре оживала старинная русская игра.

Пушкин остановился.

— Слава богу, — воскликнул он, — наконец и скульптура в России явилась народная!

А. Н. Оленин, президент Академии и давнишний друг Пушкина, представил ему автора — молодого скульптора Николая Пименова (сына Степана Пименова, соратника Росси).

Пушкин долго всматривался в статую, заходя с разных сторон. Юный игрок все целился бабкой, — удар, верно, будет меток. Поэт достал записную книжку и стал быстро писать в ней карандашом, потом вырвал листок с написанным, отдал его смутившемуся скульптору и обеими руками пожал ему руку. Пименов, волнуясь, прочел:

Четверть века спустя пожилой профессор Академии художеств Николай Степанович Пименов, волнуясь до слез, рассказывал студентам о горячем рукопожатии Пушкина.

Другое четверостишие поэт посвятил скульптуре Александра Логановского «Мальчик, играющий в свайку». Теперь, в Русском музее, обе статуи неразлучны, как братья-близнецы: их игру воспел Пушкин.

Гипс, камень, бронза оживали в воображении поэта и волновали его пластикой движения, стремительностью линий. Мрамор становился для него живым материалом — как строки поэмы, как строфы песни. «Всякий талант неизъясним, — писал Пушкин. — Каким образом ваятель в куске каррарского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет, резцом и молотом раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит уже вооруженная четырьмя рифмами, размеренная стройными, однообразными стопами?..» Эти слова приоткрывают завесу над размышлениями поэта, посещавшими его, когда он встречался с искусством.

Трудно не заметить, что стихи Пушкина, посвященные иным произведениям его современников, написаны гекзаметром. Размышляя о скульптуре, поэт называет Юпитера. Случайно ли это? Пушкин тонко уловил природу искусства своей поры: национальная, даже народная тема нередко еще сочеталась в нем с формой, заимствованной от античности. Поэтому Пушкин и прибег к стиху Гомера.

Той же осенью Пушкин приехал в мастерскую скульптора Бориса Ивановича Орловского. Он увидел здесь модели статуй Кутузова и Барклая-де-Толли: статуи предназначались для установки перед Казанским собором.

Увидел он и другой будущий экспонат музея — Яна Усмаря: молодой богатырь смело укрощал разъяренного быка; взгляд героя исполнен отваги и уверенности; правая рука сильно пригнула голову дикого животного к земле.

Усмарь — старинное русское слово, означает оно — «выделывающий кожи». В летописях десятого века упоминается имя Яна Усмаря, посланного князем Владимиром против печенегов. Могучую силу русского богатыря передал скульптор в своей группе.

Пушкин увлеченно шагал по обширной мастерской Орловского, и уже начинали слагаться строчки:

Радость, рожденная встречей с искусством, сменяется у Пушкина в этом стихотворении печалью, мыслями о смерти. Может быть, великие художники одарены силой предвидения?

В Русском музее хранится большое количество рисунков Брюллова, иные из них — перлы среди богатств Отдела графики. Рисунков — не менее тысячи. Но среди них недостает одного — как раз того, который связан с именем Пушкина, связан едва ли не трагически.

Брюллов и Пушкин встретились в Петербурге. Поэт мечтал о том, чтобы автор «Последнего дня Помпеи» написал портрет Наталии Николаевны.

— У меня, брат, такая красавица жена, что будешь стоять на коленях и просить снять с него портрет, — твердил Пушкин.

Поэт ошибся. Наталия Николаевна не произвела на художника ни малейшего впечатления, она не шла, как он полагал, ни в какое сравнение с графиней Самойловой, его возлюбленной, чьи портреты Брюллов писал так охотно и часто. Наталию Николаевну он рисовать не стал и даже высказал поэту изумление в связи с его женитьбой. И на коленях стоять пришлось не Брюллову, а Пушкину перед Брюлловым. Но совсем по другому поводу…

Ясным зимним утром у здания Академии художеств остановились легкие санки. Из них вышли Пушкин и Жуковский, приехавшие к Брюллову, в его мастерскую. Хозяин стал показывать гостям альбомы и рисунки, гости восторгались акварелями, выполненными с замечательным мастерством.

Один акварельный рисунок особенно восхитил Пушкина. На листе бумаги был изображен полицмейстер, спящий посреди улицы на ковре. Назывался этот сюжет «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне» и принадлежал к серии, выполненной художником в Турции.