Люфтваффельники

Получив долгожданную посылку, сияющий Петрович торжественно принес ее в казарму и, собрав личный состав 45-го классного отделения на долгожданное пиршество, только начал приоткрывать заколоченный ящик, как случилось то, что случилось — «к нам приехал, к нам приехал, Володя Нахрен, дааа-раааа-гоой!!!»

Перепуганный насмерть Петрович еще долго бы в растрепанных чувствах носился по спальному помещению, старательно повторяя траекторию элементарной частицы при Броуновском движении, до факта неизбежного полного «палева», если бы киевлянин Лелик беззлобно не рыкнул на него, приводя сознание нерешительного «пензюка» в относительное просветление.

Петрович, наконец, определившись с направлением «спасительного бегства», не придумал ничего лучшего, как поставить фанерный ящик с яркими атрибутами Советской почты фактически прямо на проходе от центрального коридора в спальное помещение нашего классного отделения — на самом видном месте. Совершив данную непростительную глупость, впрочем, вполне стандартную и прогнозируемую для «вечно суетливого и слегка подтормаживающего пензюка», Петрович метнулся к ребятам и старательно прижал свое, временами судорожно-конвульсивно трепыхающееся тельце к массивной колонне между Леликом и Витей Копыто. Все замерли. В воздухе казармы повисла тревожная тишина. В любой точке спального помещения было отчетливо слышно как на 5-метровом потолке в дальнем углу страстно сношаются две бессовестные мухи.

Хлопнула массивная входная дверь, Володя Нахрен разъяренным тигром ворвался в роту. Мы услышали монотонное бубнение — это дневальный докладывал свою стандартную «молитву» об отсутствии происшествий во время его присутствия и т. д. и т. п., которое сопровождалось звериным рыком.

— Бубубубу-бу! Бубубубубубу….

— Твою мать… бардак и срач! Где личный состав?! Почему не так стоишь?! Подшива несвежая, рожа наглая, щетина небритая, сапоги в гармошку, бляха на ремне тусклая, ХБ ушитое, ремень висит на яйцах, штык-нож не на 4-ре пальца от бляхи, полы не натерты… Два наряда вне очереди на тумбочку … на хрен!

— Бубубубу-бу-бу-бу…

— …три наряда…на хрен, чтоб не оправдывался! Все устранить и вылизать, чтобы блестело как у кота яйца. Быстро принял позу бегущего египтянина (раком с задранным кверху халатом) и вперед «рексом» метнулся, обгоняя собственную тень… Перестань мямлить и выплюнь член изо рта… Пять нарядов, на хрен! …. УУуууу!!!….

Не переставая злобно гундеть, капитан Нахрен двинулся по центральному коридору в сторону своего кабинета. По мере его продвижения по «взлетке», курсанты, прилипшие к огромным колоннам с обратной от центрального коридора стороны, плавно и неслышно передвигались в «мертвые» зоны, недоступные зоркому взгляду раздраженного командира. Ребята чутко ориентировались в пространственном положении офицера по гулким звукам шагов офицера, по многочисленным отголоскам эха его бесконечных ругательств, которые били по ушам курсантов в гробовой тишине огромного помещения казармы и по отбрасываемой Нахреным тени, которая зловеще скользила по идеально начищенному до зеркального блеска полу.

Мрачная тень капитана Нахрена уже почти проследовала спальное помещение нашего 45-го классного отделения и должна была свернуть в перпендикулярный коридор казармы, а мы уже были готовы вздохнуть более-менее свободно, но тут ротный заметил внушительный ящик из желтой фанеры, который безобидно стоял прямо на входе в наше спальное помещение.

— Ага!!! Сколько раз я говорил, чтобы в спальном помещении не было посторонних предметов?! Ась?! Не слышу!!! Ну, пиндец, на хрен, такой наглости я не потерплю, держите мундеркинды!

И сменив направление первоначального движения, Нахрен немного разбежавшись, мощным ударом с ноги, зафутболил посылочный ящик вглубь спального помещения.

Тонкая фанера, сколоченная неумелой женской рукой мамы Артура Юманова, жалобно треснула, ящик развалился по швам, и его содержимое разлетелось по всему спальному помещению не только нашего 45-го отделения, но и щедро покрыла пол на внушительной площади почти половины казармы.

Целлофановые мешки, в которые была заботливо уложена домашняя выпечка, лопнули и песочное печенье, рассыпаясь на мелкие крошки, равномерно покрыло намастиченный пол в спальном помещении казармы почти ровным слоем. Конфеты полетели следом за печеньем, разлетаясь веером от эпицентра места приложения сильного удара ноги Нахрена по посылочному ящику. Вишневое варенье, благополучно пережившее длительную пересылку в многократно-запаянном пакете, выползло наружу бесформенной слизью и растеклось на полу в бурую лужу возле разбитого вдрызг посылочного ящика.

Мерзкую картину полного разгрома завершала, прилипшая к поверхности месива из варенья, конфет и крошек печенья, красивая открытка с трогательной надписью «С днем рождения, сынок!», которая вылетела из разбитой посылки.

Посмотрев на разрушительные результаты своего «штрафного» удара, «казарменный форвард» Володя Нахрен на мгновенье возможно даже и пожалел о содеянном, так как он испоганил не просто кучу дефицитных для любого курсанта продуктов, но и наплевал в самую душу адресату данной посылки и тем ребятам, кто естественно разделил бы это «богатое» пиршество по братски. Но что сделано, то сделано, Нахрену надо было держать марку и он, отогнав в сторону робкое чувство вины и остатки совести, взревел с новой силой.

— Что, получили?! Не хрен разбрасывать посылки, где не положено! И так будет с каждым, кто осмелится не выполнить мое распоряжение. Все посторонние предметы буду выпинывать или выбрасывать в окно! Все без исключения! Кто не доволен, пусть пишет жалобу в ООН Пересу де Куэлеру. А теперь быстро навести идеальный порядок в помещении! Развели срач! На весь онанизм и розовые сопли, 10-ть минут времени! Время пошло!

И капитан удалился в свой кабинет, громко хлопнув дверью. Мде… приехали — отметили 18-летие Петровича, ничего не скажешь. Спасибо, тебе сучонок Вова, за поздравление, вовек не забудем…

У Петровича на глазах выступили непроизвольные слезы. Он молча сходил в туалет, взял веник, совок и начал заметать остатки печенья в сломанный ящик. Мы все как один, начали помогать ему наводить порядок. На душе было очень хреново. Скотина ротный «ни за что» взял и обидел не только нашего парня, но и его маму, которая старательно пекла эти печенья, вкладывала в них свою душу, надеясь сделать приятное своему сыну и его друзьям. А теперь это печенье, которое проделало долгий путь, в виде мелких крошек было хамски разбросано по всему полу.

Петрович, закусив губы почти до крови, старательно подметал пол. Было отчетливо видно, как нереально крупные слезы, стекая по его детскому лицу, капают прямо на пол. Киевлянин Лелик подошел к Петровичу и своей огромной ладонью крепко сжал ему плечо.

— Петрович! Не надо. Сходи, умойся. А маме напиши, что все было очень вкусно. Ребятам понравилось, все курсанты в ультимативной форме требовали добавки. Парни, нам ведь понравилось печенье Артура?!

Толпа ребят, ползающих под кроватями и собирающих бесчисленные обломки печенья вперемешку с разлетевшимися конфеты, дружно загалдела.

— Ясен пень! Такого вкусного печенья отродясь не кушали! И варенье, несомненно, божественно замечательное. Вон какой обалденный запах в роте стоит. Маме отпиши спасибо от нас всех. Пусть ей будет приятно.

Очевидно, у Петровича от избытка неприятных эмоций перехватило горло и, он ничего не смог сказать в ответ, а только бессильно опустился на табуретку и его плечи сотрясли беззвучные рыдания — у парня сдали нервы. А чего вы хотели?! Никому не доставит удовольствие тот факт, что об тебя прилюдно вытирают ноги, да еще затронув самое святое — труд твоей мамы.

Витя Копыто молча подошел к жалкому Петровичу, осторожно, но весьма настойчиво вытянул веник из рук Артура и, тихо но, очень качественно матерясь на ротного, начал аккуратно подметать пол дальше.

Мда, Нахрен нарвался, это однозначно, к маме не ходить. Он переступил черту и теперь пусть не обижается. Месть будет обязательно, это даже не обсуждается. Готовься и жди, говнюк. Это будет не завтра и не послезавтра. Не даром говорят в Италии, что «месть — это такое блюдо, которое подают холодным», вот и подождем, пока Володя остынет, подзабудет, а потом и рассчитаемся. А сейчас, оставим его наедине со своей собственной совестью!