Записки последнего сценариста

Сцену мы с Трегубовичем кое-как распатронили, взяв какие-то реплики и нюансы в другие сцены. А "пляжа" так и не стало.

Зато мы подружились с Ирой Купченко - мне кажется, на всю жизнь, хоть и видимся редко.

За "Прохиндиаду-2" взялся сам Калягин, это не первый его режиссерский опыт, но такой большой и трудной картины, да к тому же с самим собой в главной роли, он еще не снимал. Взялся серьезно и основательно, что даже странно для актера. Готовился к каждой съемке, рисовал кадры, чего никогда не делал Виктор Иванович,- тот был нетерпелив, скор на решения, этот оказался дотошным, даже вдруг и пунктуальным. То он, случалось, опаздывал, я помню случай, как Трегубович отменил съемку на натуре - свернули технику и уехали всей группой, с лихтвагеном, тонвагеном. Было это в Москве. Калягин где-то задержался, приехал - нет никого. В то утро звонили мне оба. Трегубович - громовым голосом, с матом: "Все, ты как хочешь, а я меняю актера!.." Калягин вкрадчиво: "Ты не знаешь, в чем там дело? Я из автомата. Вот приехал, а их никого нет. Что, отменили съемку?"

Потом я их мирил.

Но это - тогда. Теперь, став режиссером, Калягин приходит загодя и сердится, когда опаздывают другие.

Как он добывал деньги на картину, уже рассказано. Как он снял ее и как снялся сам, судить, вероятно, не мне. Скажу лишь, что есть сцены, которые мне очень дороги, и, по-моему, в паре с ним, как и десять лет назад, прекрасна Гурченко. Мы, кстати, предлагали на этот раз сделать ее Екатерину Ивановну светской дамой, подстать преуспевшему мужу; сшить ей туалеты и т. д. Уж если все герои у нас изменились за десять лет, почему бы не измениться и ей. "А зачем? - сказала актриса.- Оставим ее такой же халдой, это даже интересно. В затрапезном халате, как и была! Ну, еще какое-нибудь нелепое платье!"

В другом случае я бы подивился мужеству актрисы. Но к Люсе Гурченко не подходят все эти слова. Она человек искусства, талант, и этим все сказано.

А как она приезжала к нам в Питер больная, с температурой, и на один только день в тот раз, по-другому не получалось, и в этот день работали полторы смены, от поезда до поезда, и она валилась в изнеможении, как только выходила из кадра, и преображалась, входя в кадр - легкая, веселая, вот-вот спляшет и запоет, если попросить! Актриса!

И опять получалось у нас что-то, я бы сказал, милое и трогательное, в своем роде печальное и смешное, такая вот комнатная прохиндиада, разочаровавшая тех, кто ждал сатирической эпопеи. Настоящая прохиндиада со своими героями разворачивалась в это время совсем рядом, за стенами комнаты, где Саша Калягин разговаривал по телефону с Собчаком, слезно выпрашивая сто тысяч в долг. Там, за стенами, был другой размах и другой порядок цифр.

Жизнь менялась неуследимо, злоба дня размахивала палкой, если вспомнить строчки любимого моего поэта ("...прошлое смеется и грустит, а злоба дня размахивает палкой"). Вот уже и сам Калягин, хоть и обзавелся мобильным телефоном в духе времени, то и дело попадал впросак, сталкиваясь с прохиндеями нового образца. Один очень известный питерский бизнесмен пообещал ему деньги (что поделаешь, опять впали в бедность, задолжали всем), взялся быть даже каким-то инвестором, составили договор, подняли бокалы по этому поводу, все честь честью, оставалась самая малость скрепить договор подписью, и тут бизнесмен сказал: "Минуточку", удалился в соседнюю комнату своего офиса, а там, надо понимать, была запасная дверь, и больше Калягин его не видел.

Другой раз в роли щедрого мецената объявился бывший его студент, в свое время отчисленный им со второго курса в Школе-студии МХАТ за профнепригодность. Сейчас он лучился улыбками. За эти годы он оказался вполне профпригодным в каком-то хитром бизнесе: "мерседес", охранник, секретарша - и, как выяснилось, он горит желанием оставить свое имя в анналах искусства и готов взять на себя даже не часть расходов, а все целиком. "Вот видишь,- заметил ему Калягин,- если б тогда я тебя не выгнал, трубил бы ты сейчас где-нибудь в Тульском театре за триста рэ".

На этот раз под звон бокалов подписан был протокол о намерениях. Расстались с поцелуями. Когда недели через две, не дождавшись обещанного звонка, Калягин позвонил сам, ему ответил осторожный голос:

- А кто его спрашивает?

Калягин назвался.

- Он что, остался вам должен? - спросили в трубке.

- Да, в общем, не то, чтобы должен, но как бы это сказать...

- Дело в том, что его нет, он в отъезде.

- И когда появится?

- Да, пожалуй, что никогда...

К моменту, когда мы с грехом пополам досняли, озвучили и выпустили картину, впору было начинать "Прохиндиаду-3".

Как знать, может, еще и начнем...

Еще из забавных историй; не знаю, как вам покажется.

Несколько лет назад я впервые в своей жизни вышел на продюсера. Или он, как сейчас говорят, вышел на меня.

Это - настоящий продюсер, оттуда, не чета нашим доморощенным. Наши это по большей части вчерашние директора картин, ныне вошедшие в силу и, так сказать, поменявшиеся местами с режиссерами: если в былые времена тот мог послать его, образно говоря, за пивом, то нынче пошлет скорее этот, а тот побежит... ну, может быть, сходит, не поспешая. При том, что денег за душой нет, в общем, ни у того ни у другого, вот в чем парадокс.

А то еще и актеры стали продюсерами. Вот совсем недавно старый приятель актер сказал мне, что теперь он сам себе продюсер, и нет ли у меня для него сценария - желательно попроще и подешевле.

Нет, я говорю сейчас о настоящем продюсере, человеке богатом и известном, своя кинофабрика в Берлине, десятки картин за плечами.

Лет ему, пожалуй, за 70. Не по годам подвижен, красит волосы, заглядывается на молоденьких женщин, порой развязен, как мне показалось, пока мы сидели с ним в холле отеля, а затем в каком-то кафе на Курфюрстендамм.

Внимание его к моей персоне связано было, конечно же, с интересами бизнеса: г-н Браунер прослышал, а может уже и убедился, что в России нашего брата можно нанять за весьма скромную цену, дешевле, чем у них в Германии, не говоря уж об избалованных американцах. За каких-нибудь 5 тысяч марок русский напишет тебе не хуже, если не лучше, народ не капризный.

Сам Артур Браунер, как выяснилось, родом с Западной Украины, польский еврей, неплохо говорит по-русски; так на двух языках - его русском и моем немецком - довольно живо пошла у нас беседа.

Мне, конечно, надлежало быть начеку: как раз перед самым моим отъездом пришло к нам в гильдию письмо от американских коллег с настойчивым призывом к корпоративной солидарности. Зная наши обстоятельства, американцы просили нас ни в коем случае не соглашаться на предложения западных продюсеров, если те попытаются платить нам менее 50 тысяч долларов за сценарий; не сбивать цену.

Сумма, предложенная Браунером, была на порядок меньше, но зато в тот момент, когда ты говоришь "да", он отстегивает тебе тут же - вот прямо здесь, за столиком - 2 тысячи марок аванса. Сказал "да" - и получил. Писать будешь потом.

Ох уж эти акулы капитализма: знают, чем нас купить. Две тысячи сумма по тем временам приличная. И главное - сразу. Как тут устоишь!

Но что-то пока ни слова о самом сценарии. О чем он, про что? Я думал, признаться, предложить моему работодателю две-три истории из тех, что вертелись в голове, так сказать, на выбор. Но этого совершенно не потребовалось. Оказывается, г-н Браунер сам предлагает авторам сюжеты. Есть сюжетец и для меня: про иракских курдов.

Что?!

Я не ослышался. Про иракских курдов. Есть замечательная турецкая актриса на роль героини. Женщина-курдянка, которая полюбила иракского офицера и в конце концов убивает его, как врага!

Простите, пожалуйста, но материал мне совершенно не знаком. Я ничего не знаю про иракских курдов.

Тут продюсер мой удивился. Ну, не знаете, и что же? А зачем вам знать? Я вам все расскажу, я уже придумал. Ну, почитаете что-нибудь, если вам так нужно. Единственно, о чем хочу предупредить: никаких этих самых нюансов, полутонов, я этого страсть как не люблю. Две краски: черная и белая!