Чекисты [Сборник]

Из Пярну Файнер-Зайцев был направлен в наши воинские части в ГДР. Правда, вернули его оттуда несколько ускоренным темпом. Слишком уж повышенный интерес проявлял к порнографической «клубничке». Приехал в Ленинград, устроился на. работу в психодиспансер. Снова женился — на малограмотной уборщице, чтобы не было «домашнего контроля» над бумагами. Получил жилье в новом доме.

Что же происходило в его душе все эти годы? Менялся ли он, научился ли хоть уважать людей?

Вот, натерпевшись в оккупации, вырвавшись оттуда благодаря Советской Армии и надев погоны военврача, едет в Москву. Что же записывает он в записную свою книжку? «Поезд полз, как вошь, по унылым российским пространствам, мимо городов, где ни собора, ни церкви, мимо грязных, задавленных людей»…

В руки следствия попал дневник Файнера-Зайцева. Дневник этот лучше всего характеризует личность его автора. Здесь можно встретить его конек — идею о «еврействе— язве западноевропейского общества». О Ленинграде— все дурное, что услышал и что пришло в голову. О пациентах, особенно еврейской национальности, всяческая пакость. Оплеваны сотрудники Публичной библиотеки. Записаны сплетни о жизни «верхов», слухи о какой-то проверке офицеров, смахивающей на мобилизацию.

Как Файнер-Зайцев относится к Родине? Вот запись от 8 октября 1957 года: «Я люблю Родину, когда она страдает. А когда она побеждает, я ее ненавижу и желаю ей поражения». В другом месте он рисует картину будущей атомной войны, после которой «на месте Москвы растет густой лес с преобладанием хвойных пород. Только волчий вой изредка нарушает могильную тишину этих мест… Все тут минировано, отравлено и разрушено на столетья. Каркают вороны: „Было… Было… Про-шло“».

Дневник этот подобен сточной яме. Случилась железнодорожная катастрофа — расписаны самые тяжелые ее подробности. Услышав о ликвидации Таганской тюрьмы, третьей из закрытых в Москве, Файнер-Зайцев комментирует: из-за финансовых, мол, затруднений.

Но дневником дело не ограничивалось. Однажды, слушая передачу «Голоса Америки», он записал рассказ-оправдание ренегата Говарда Фаста. Записал и стал распространять среди знакомых. Начал именно с того соседа, Анатолия Т., на которого позднее взвалил чужие грехи.

Накануне XXII партийного съезда, когда был опубликован проект новой Программы партии, Файнер-Зайцев соорудил свою контрпрограмму, которая и фигурирует в деле под названием «Наша программа». Давал ее читать молодым людям, которых сумел сделать сообщниками. Просил давать прочесть другим. С помощью одного из них втерся в дружину при Московском вокзале, аккуратно дежурил и задерживал нарушителей, ради доброй, понятно, репутации.

Файнеру-Зайцеву удалось раздобыть список заказчиков иностранной литературы, в числе которых были закрытые учреждения и воинские части с адресами и телефонами. Он размножил этот список и стал искать способ передать его враждебно настроенным иностранцам. Для этой же цели изготовил экземпляр своей «Программы» с посвящением американскому президенту. «Программу» эту, кстати, приняли бы «на ура» и боннские реваншисты, поскольку требовала она восстановления довоенных границ Германии.

Кто ненавидит нашу партию и Советскую власть, тот ненавидит и народ. Действительно, из писаний Файне-ра-Зайцева видно, что особенно боится он… большинства, боится народа. Сама мысль о народовластии его раздражает. В своей «Вставке о социализме» он записывает: «Люди так же не могут быть равны, как пальцы на руке не могут быть одинаковы. Социализм — это власть толпы».

Без последователей, без соучастников Файнер-Зайцев чувствовал себя нулем. Он нуждался в молодежи. Научился казаться авторитетом в глазах горстки юношей. Знакомился с ними на вокзалах, у гостиниц, па выставках. Рассказывал о своих мнимых военных заслугах, блистал начитанностью. Пустил в ход и порнографию, и похабные сочинения. В итоге этой его деятельности двое молодых людей сели с ним рядом на скамью подсудимых.

Николай Б. познакомился с Файнером-Зайцевым возле гостиницы «Европейская». Прочитал составленные им антисоветские документы, одобрил, кое-что даже покритиковал. Встречались конспиративно: то на Московском вокзале, то в парке Победы, то на американской выставке.

Николай не хотел быть просто исполнителем. Предложил назвать группу Зайцева «Путь», нарисовал ее эмблему и флаг. Посоветовал связаться с радиостанцией «Свободная Европа», попросить материальной поддержки. Пока же рекомендовал пополнять кассу антисоветской организации продажей порнографических открыток…

Закончить рассказ о Николае Б. хочу отрывочком из его письма: «Семь месяцев я в заключении общаюсь с хорошими людьми, хоть они и преступники, но советские люди, кроме того, разъяснительная работа следователя и регулярное чтение газет убедили меня в моем заблуждении»…

Вторым молодым подсудимым по этому делу стал техник одного из институтов, студент-заочник Валерий Т. Человек, о котором знавшие его люди говорили с уверенностью: неплохой парень.

Со смешанными чувствами рассматриваю я в деле фотографии, снятые в профиль и в фас. Во всем мире так снимают преступников. Передо мною такой же формы фотографии Файнера-Зайцева, ничтожного, презирающего свою родину человека. Это уродливый метастаз индивидуализма, «бешеный огурец». Явление, в общем, редкостное.

А вот фотография Валерия Т. Тоже в фас и в профиль. Он был виноват в действиях, которые справедливо караются. Комсомолец, активист, он прочел «Нашу программу» и не распознал, что это такое. Начал распространять «Программу». Вместе со своим соседом, гражданином Ш., написал «Критику программы соседом». Это он вырезал не понравившиеся ему статьи и, вместо того чтобы попытаться разобраться честно и поспорить, делал надписи, иной раз почти фашистского толка, и отправлял в редакции. Это он помог Файнеру-Зайцеву оформиться в дружине и получить соответствующее удостоверение. И кличку, придуманную Устином Гавриловичем, принял как нечто нормальное. Пока парень был холост, Зайцев влиял на него, используя свою порнографию и похабные сочинения, знакомил с развращенными девицами и очень рассердился, узнав, что Валерий надумал жениться.

Жена Валерия, даже не зная о его «подпольной» жизни, влияла на него, видимо, отрезвляюще. Валерий начал уклоняться от встреч с Файнером-Зайцевым. Врал, что имеет плохие отметки, что надо больше заниматься, а сам учился на «пятерки». После профилактической беседы, проведенной работниками органов госбезопасности, решил кончать с этой «деятельностью», но повел себя, к сожалению, не так, как следовало. Уничтожил «опасные» бумаги, скрыл от следователя, беседовавшего с ним, все, что мог скрыть.

В ходе следствия Валерий разобрался во многом. Добрая основа, заложенная в детстве и в юности, плюс влияние близких, любящих его людей помогли стряхнуть наваждение, оценить содеянное по-взрослому, всерьез и осудить мерзость, к которой прикоснулся.

Мужество люди ценят. Те самые следователи, которые настойчиво добивались и добились от него правды, стали интересоваться его поведением в колонии, где он отбывал наказание. Стали ходатайствовать о сокращении срока наказания. Наверное, и у них эти фотографии в фас и в профиль возбуждали чувства, сходные с моими. Да, конечно, человек виноват. Не ребенок, пора и самому отвечать. А все же когда-то его прозевали, уступили врагу без боя.

Сейчас Валерий освобожден. Нагоняет упущенное, выравнивает линию своей жизни. К счастью, это еще не поздно…

Всенародной мобилизации сил требуют новые наши планы. Груз этих забот падет в значительной мере на могучую нашу молодежь. В ход должны пойти неисчислимые резервы ее энергии, ее настойчивости, ее ум и таланты.

Утечка душевных сил? Отвод их в сторону от общих задач? Да, именно этого и хотели бы враги. Они хотели бы и большего — заражать нашу молодежь ядом неверия и пессимизма, ядом гнилых буржуазных идей.

Не выйдет! Советская молодежь — достойное, великолепное продолжение ее отцов и матерей. На неверный путь вступают лишь единицы. Да и те могли бы не вступать.