Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Гитлер шел своим путем. «Говорить на одном дыхании о Гитлере и таких властителях, как Геббельс, Геринг, Риббентроп и Гиммлер, считать Гитлера primus inter pares (первым среди равных) – значит плодить заблуждения. Он – совершенно отдельный феномен, сила, движущаяся независимо от партийных вождей, которые попадают на свои позиции по его решению, которых он использует и которые ни в коем случае не могут действовать независимо от него»⁷.

«Мы почти ничего о нем не знали, – признает Раушнинг. – Самые близкие его партийные товарищи не имели понятия о том, что он планирует, ни даже о том, что он намеревался заложить в основание»⁸. Мы уже видели, что и Шпеера, и Геббельса он оставлял в неведении не только по поводу общей картины, но и по поводу ключевых решений. «Никогда в жизни я не встречал человека, который так редко выказывал бы свои чувства, – говорит Шпеер, – если же это случалось, он немедленно вновь закрывался. Во времена Шпандау [в тюрьме после войны] я порой говорил с Гессом об этой странности Гитлера. Да, нам обоим порой казалось, что мы сблизились с ним. Но каждый раз нас ждало разочарование. Как только кто-то из нас пытался перейти на чуть более личный тон, Гитлер тут же возводил непреодолимую стену»⁹.

Шпеер также утверждает, что Гитлер настраивался на присутствующих и вел себя в разных условиях по-разному. Комментируя «застольные беседы» в штаб-квартире в Растенбурге, Шпеер предупреждает: «Гитлер не был самим собой, когда он сидел за столом в “штаб-квартире фюрера”. Меня всегда поражало, как изысканно он высказывался в присутствии группы офицеров и других образованных людей, временами ударяясь в пафос. Это был иной Гитлер, не тот, которого я знал в узком кругу. Должно быть, среди гауляйтеров и партийных функционеров он также был другим, вновь сползая к жаргону периода борьбы и братства»¹⁰.

Нацизм обычно считают формой фашизма, симптомы которого после Первой мировой войны можно было найти почти в любой развитой стране мира. Это справедливо лишь отчасти и главным образом касается второстепенных черт: величия нации, интеграции всего народа в единое тело, строгого иерархического принципа, обезличивания граждан и угрожающих поз по отношению к соседям. Все виды фашизма имели своего «вождя» – фюрера, дуче, каудильо, нетаджи – это слово переводится на любой язык. Специфическим для нацизма, однако, является особый характер его вождя и тот факт, что все движение идентифицируется с ним до такой степени, что делает его несравнимым даже с итальянским фашизмом Муссолини. «Крайне неверно называть Гитлера фашистом, – пишет Себастьян Хаффнер в своих Anmerkungen zu Hitler (“Заметках о Гитлере”), – его национализм – это все что угодно, но не фашизм»¹¹.

«Национал-социализм в своей основе и с самого начала был “гитлеризмом”, а сам Гитлер – если смотреть с этой точки зрения – был первым убежденным “гитлеровцем”», – пишет Йохен Кирчхофф. Он повторяет вопрос Готфрида Бенна: «Гитлер ли создал это движение, или оно создало Гитлера?» Все осведомленные люди отвечают единогласно: «Без Гитлера национал-социализма нет и не было бы. Они идентичны»¹². Если уж Гитлер был Германией – о чем Рудольф Гесс кричал в Нюрнберге перед выстроившимися батальонами, – то национал-социализмом он был наверняка. Потому-то Фест и может цитировать старых партийцев, утверждавших, что «Гитлер был самым радикальным нацистом из нас всех»; мало того – он был «единственным нацистом». Точно так же Ницше называл Христа единственным христианином. Именно этот аспект позволил Конраду Хайдену назвать в своей книге одну из глав «Гитлер против национал-социализма», в которой слово «национал-социализм» означало обычные воззрения на фашизм, тогда как Гитлер и гитлеризм были чем-то совершенно иным и куда более радикальным.

Имеется множество свидетельств о том, что «планы и военные цели Гитлера никогда не менялись», в частности, об этом говорит Шпеер. Фест пишет, что «Гитлер упрямо шел к целям, известным только ему», добавляя, что «структура мышления Гитлера была такова, что всякий новый феномен понимался им как еще одно подтверждение давно определившихся идей», что говорит о «последовательности в его мышлении»¹³. Гитлер начал свою жизнь в политике в возрасте тридцати лет, а в «Майн Кампф» он пишет: «Когда человек подходит к тридцатому году жизни, ему еще многому нужно учиться. Это очевидно. Но с тех пор все новое, что он узнает, в сущности служит лишь усилению его базовых идей; оно будет органически связано с ними, заполняя структуру фундаментального мировоззрения, которым он уже обладает»¹⁴.

«Усиление» идей Гитлера легко проследить. Он начал в Мюнхене под руководством Эккарта с непоколебимой убежденности в том, что немцы – это раса господ, что вести их к реализации высочайших устремлений суждено именно ему и что евреи являются врагами на пути к осуществлению всего этого. Практические аспекты этой задачи большей частью совпадали с политическими устремлениями того времени. В тюрьме в Ландсберге, вероятно, под влиянием Розенберга, Гесса и Хаусхофера, рамки его целей раздвинулись. Теперь он стал посланным свыше вождем, который должен завоевать надежную и устойчивую жизненную опору для арийской расы в Европе, а затем подготовить свои арийские легионы для завоевания мира. Впоследствии, став рейхсканцлером, он использовал международную ситуацию, чтобы заложить основы арийской мировой империи и осуществить то, что до тех пор было немыслимым, – геноцид евреев.

Мы уже цитировали Германа Раушнинга, который говорил, что Гитлер не мог провозгласить свои великие, основные идеи в самом начале. На первых порах он должен был ограничиться «фашистской», то есть «националистической» и «социалистической» программой, которую тогдашние участники движения могли понять и принять. Гитлер и так уже слыл «провидцем и мечтателем» в среде реалистически мыслящих нацистов из-за своего демагогического стиля и вождистской ментальности. Что произошло бы, если бы он приоткрыл свои истинные глобальные задачи? Лишь его почти чудесные успехи в роли канцлера, как на внутреннем, так и на внешнем фронте, сумеют подогреть ожидания до такой точки, что германский мессия сможет открыто провозгласить любую цель, какой бы грандиозной она ни была, и дать приказ осуществить ее.

В чем же тогда различие между нацизмом и гитлеризмом?

Чистым гитлеризмом было создание внутри СА персональной охраны Гитлера, СС. В подходящий момент, когда СА обезглавят в «ночь длинных ножей», СС станет независимым формированием, подчиненным единственно фюреру. Черные рыцари должны были воплотить расовый идеал Гитлера. Они функционировали как религиозный орден – Орден мертвой головы. Все другие национал-социалистические организации их опасались; они же были автономны и вели себя как беспощадная полицейская сила, отвечающая лишь перед своим высшим начальником. СС разрослись практически до размеров государства в государстве и после успешного окончания войны имели бы среди арийцев высший статус благородных сверхлюдей.

Каким бы высокомерным ни было отношение нацистов к противникам Германии, средний национал-социалист едва ли мог принять всерьез требование «жизненного пространства» на Востоке, выдвигаемое Гитлером. Причиной являлось то, что это пространство невозможно было приобрести: существующие европейские союзы и присутствие «архиврага» Франции на западной границе привели бы в этом случае к гибельной войне на два фронта. Тем не менее, немедленно после победного блицкрига на Западе Гитлер дал команду начать разработку плана операции «Барбаросса» (вторжения в Россию) и послал генерала Йодля к офицерам генерального штаба, чтобы те подготовили все необходимое. Как рассказывает Джон Толанд в своей широко известной биографии Гитлера, эти заслуженные офицеры буквально оцепенели. «Затем раздался хор протестов. Это была война на два фронта, которая привела к поражению Германии в Первой мировой. И почему такая внезапная перемена после заключения пакта [о ненападении] с Москвой?» Но Йодль оборвал дебаты. «Господа, – сказал он, – это не подлежит обсуждению, это решение фюрера»¹⁵. Гитлер царствовал полновластно и безраздельно.