Биография отца Бешеного

Несчастного хирурга обнаружили ранним утром: его лицо было страшно изуродовано, живот разрезан, а кишки вырваны и брошены рядом. Судя по кляпу и сохранившейся страшной гримасе на лице, над ним, живым, измывались…

На все просьбы к командиру части — взять меня хотя бы на одну боевую вылазку или в дозор — ответ был один:

— Ни в коем случае!

От вынужденного безделья мне хотелось бросаться на стенку своей комнатушки. И только редкие приглашения на «рюмку чая», где постепенно развязывались языки, хоть как-то скрашивали мое одиночество. Около двух недель находясь в части, я еще ни разу, точнее сказать, почти ни разу не оказался за ее забором. Как-то один из помощников командира части, с которым я постарался сблизиться, шепнул, что из Москвы приехал некто в штатском и долго разговаривал с руководством части. А через день собирается куда-то лететь с инспекцией.

Я сразу сообразил, что «некто в штатском» скорее всего сотрудник КГБ, и стал кругами ходить у начальственного домика, изображая на лице полное безразличие. Как же я был удивлен, увидев того самого Полковника КГБ, который делал мне документы. Уже двинулся к нему, но, перехватив его еле заметный предупреждающий жест, удержался и понял почему: следом за ним вышли еще двое офицеров. Мне очень хотелось поговорить с Полковником, но как это сделать? Он сам пришел мне на помощь:

— А это кто? — спросил Полковник, кивнув в мою сторону. — Что-то не вижу нашивок…

Замполит что-то тихо ответил, потом повернулся ко мне и представил:

— Журналист из Москвы, Иван Сидоров!

— А меня зовут Федор Федорович! — Он тоже назвался другим именем. — Земляк, значит, — улыбнулся полковник. — Вечером, если хотите, поговорим!

— Спасибо, с большим удовольствием! — воскликнул я.

Полковник не обманул и около девяти часов вечера вошел ко мне в комнатку с потертым портфелем в руке.

— Ну, как, удается собирать материал? — участливо спросил он, доставая из портфеля бутылку армянского коньяка, лимон и банку крабов.

— Как же, соберешь здесь материал… — уныло протянул я и сообщил, что еще ни разу не выходил за территорию части.

Я немного лукавил. Где-то за неделю до его приезда, воспользовавшись тем, что командование части отсутствовало, «наехал», потрясая документами, на дежурного офицера, и тот, поколебавшись, согласился отпустить меня с патрульной группой, посчитав, вероятно, что в дневное время, да еще на «спокойном участке», мне ничего не грозит.

В патруле из пяти человек, возглавляемом угрюмым старшим сержантом (угрюмым, похоже, оттого, что ему навязали какого-то штатского, за которым только и следи), я шел в самой середине, стараясь не быть помехой и выполнять любые приказания быстро и четко. Пару часов все было спокойно. Мы прошли несколько километров под палящим солнцем, радуясь, когда оказывались в тени скал. Дойдя до определенной высоты, остановились понаблюдать за дорогой, серпантином вилявшей среди гор. Все казалось пустынным и скучным. Неожиданно я заметил небольшую легковую машину, довольно медленно двигавшуюся по дороге.

— Господи, хоть одна живая душа! — обрадовался я.

Но обратил внимание, как старший сержант нахмурился и сосредоточенно бросил ребятам:

— Сержант Ильин со мной, остальным занять выгодную позицию и быть наготове: действовать по обстановке! — повернулся ко мне и чуть грубовато сказал: — А тебе, журналист, сидеть тихо и не высовываться! Понял?

— Есть не высовываться! — усмехнулся я, не понимая, чем так встревожен старший сержант, но решил пошире раскрыть глаза и уши.

Старший сержант и сержант Ильин быстро и уверенно спустились к дороге, до которой было метров тридцать. На том участке, куда они спустились, дорога резко поворачивала, и увидеть их можно было, только подъехав вплотную. Старший сержант укрылся за огромным камнем, а Ильин вышел на дорогу, держа автомат наготове. Появилась машина. Сержант поднял руку, и водитель стал снижать скорость. Когда до сержанта оставалось метра три, машина вдруг резко газанула, и если бы не реакция Ильина, отскочившего в сторону, быть ему под машиной.

Старший сержант дал длинную очередь, и автомобиль, резко свернув в сторону горы, проехал несколько метров по склону, заглох и медленно скатился обратно на дорогу. Ругаясь на чем свет стоит, сержант приказал всем выйти из машины, подкрепляя слова стуком приклада автомата по капоту. В машине было трое: за рулем парень лет тридцати, он был убит. Придерживая левой рукой правую руку, с трудом вылезла из машины довольно молодая женщина-афганка: она была ранена в плечо. С ненавистью глядя на сержанта, подняла левую руку

— правая висела плетью. С заднего сиденья вылез старик афганец. Одной рукой он придерживал другую: видно, его тоже задело.

В тот момент у меня даже промелькнуло, что это афган-ская семья.

— Осмотри машину! — приказал старший сержант.

Сержант открыл багажник: забит продовольствием, осмотрев салон, нашел в бардачке толстую пачку долларов.

— Только продовольствие и деньги, товарищ командир! — доложил он.

— Клумба! Клумба! Я Колючка! Я Колючка! Прием! — достав рацию, начал вызывать старший сержант.

— Колючка! Колючка! Клумба слушает! Прием! — отозвался голос из рации.

— Встретил трех знакомых в коробушке… Один уснул, двое плохо себя чувствуют… Прием!

— Колючка! Клумба слушает! Знакомых проводить с почетом!.. Прием!

— Клумба, вас понял: проводить с почетом! Прием!

— Ждем! Отбой!..

— Слышал, сержант?

— Слышал! — зло ответил тот и повернулся к афганцам. — В машину, быстро! — крикнул он, указывая автоматом.

Молодая афганка вдруг принялась плевать в его сторону.

— В машину… твою мать! — рявкнул сержант, передергивая затвор автомата.

Глядя с ненавистью, старик полез спиной на свое сиденье, афганка тоже подчинилась.

— Может, отпустим, товарищ командир? — неуверенно проговорил вдруг Ильин, поворачиваясь к старшему сержанту.

И буквально в тот же миг старший сержант дал короткую очередь в сторону Ильина. Тот испуганно дернулся и мгновенно побелел как снег, а из задней дверцы машины на пыльную дорогу вывалился старик афганец: в его руках был израильский «узи», из которого он так и не успел выстрелить.

— Вот сука! — выкрикнул сержант и со злостью пнул безжизненное тело старика. — В спину мне хотел, падаль!

Старший сержант как ни в чем не бывало подошел к машине, посмотрел на убитого водителя, потом на афганку: очередь задела и ее, прошив грудь, вздохнул тяжело:

— Помоги, сержант! — попросил он, уперевшись в переднюю дверцу машины.

Машина полетела в пропасть, а через минуту прогремел внушительный взрыв.

— Видно, там не только продовольствие было… — спокойно заметил старший сержант.

Этот случай заставил меня всерьез задуматься. Мои спутники, провоевав чуть более полугода, уже постигли азбуку афганской войны. Позднее я узнал, что для старшего сержанта афганская война не была первой…

Этот случай, свидетелем которого я был, вошел в мой первый роман «Срок для Бешеного»…

Мы выпили с Полковником, поговорили о Москве. Снова выпили, и я напросился к нему в компанию на завтра. Уговаривать пришлось долго, пока не прикончили и вторую бутылку, которую он специально привез для своего коллеги.

— Ладно, Бог с тобой: возьму, но учти: ослушаешься — сам пристрелю! — вполне серьезно заметил он.

Рано утром на двадцать третий день моего пребывания в Афгане я забрался в боевой вертолет. Кроме Полковника и меня, там были пилот и бортинженер, по совместительству и стрелок. Благополучно взлетели и примерно через час оказались в горах Кандагара. Ничто не предвещало трагедии: мы о чем-то разговаривали, помнится, даже шутили. Неожиданно послышались какие-то удары по корпусу вертолета, и я не сразу сообразил, что по нам стреляют из пулемета. Вертолет дернулся: видно, зацепило пилота, я встал, чтобы помочь ему, и, вероятно, это спасло мне жизнь. Через мгновение увидел, как лицом вниз упал бортинженер, а меня, словно ломом, ударило в живот. Помнится, даже подумал: чего это Полковник дерется, и… потерял сознание.