Менделеев

Перед началом лекции к нему подошли два депутата и снова завели разговор о петиции. Дескать, сейчас петербургские студенты стягиваются к Казанскому собору, из университета пока не идут, но люди заведены, не дай бог, какой-нибудь дурень выкрикнет, чтобы шли к собору… Этого можно избежать, если объявить, что Дмитрий Иванович примет вчерашние заявления, изложенные на этот раз письменно, и передаст министру. Менделеев наотрез отказался, заявив, что не допустит на своей лекции никаких петиций. Тогда депутаты стали уговаривать его принять послание после лекции, уверяя, что это послужит концом беспорядков. Профессор, помня вчерашние слова Владиславлева, согласился при условии, что требования будут от одного человека, а никак не от всех. Лекцию о марганце и марганцевых рудах он повернул таким образом, чтобы хоть на миг разбудить в молодых слушателях мысль о служении родине, разработке ее богатств и бесплодности умственных метаний… Но тщетно — после лекции ему принесли лист бумаги, свидетельствующий именно об этих метаниях.

Менделеев прочел еще одну лекцию и пошел к коллегам советоваться. Деканы факультетов смотрели сочувственно, но молчали. Васильев сказался усталым и предложил, чтобы бумагу Делянову отвез инспектор. Дмитрий Иванович счел это неудобным и решил доставить петицию сам. Понимал, конечно, что уж теперь-то вполне может нарваться на министерский гнев и что «депутаты» могут оказаться просто болтунами. Но ведь нельзя было просто отказаться от надежды, что эта бумажка может спасти множество горячих голов от ареста, а университет — от сцен злобы и насилия. «И думается мне, — писал Менделеев по горячим следам, — что дрянь выйдут людишки, если уверили в тишине и не соблюдутся, и если соблюдутся, и всё пройдет, то бог и государь пусть меня осудят, я же думаю, что поступил, как велела минута».Он оставил петицию в приемной графа Делянова. На следующий день она была доставлена ему с припиской: «По приказанию министра народного просвещения прилагаемая бумага возвращается действительному статскому советнику, профессору Менделееву, так как ни министр и никто из состоящих на службе Его Императорского Величества не имеет права принимать подобные бумаги».

Менделеев немедленно поехал к Делянову и заявил, что не останется более в университете. 19 марта, на виду у взятых в кольцо полицейскими и во весь голос оравших, рыдавших и ругавшихся студентов, Дмитрий Иванович насильно сунул в карман Васильеву прошение об отставке. «Это сделал потому, что еще накануне объявил студентам, что выйду, если они будут продолжать беспорядки».Так что в деле об отставке профессора Менделеева последнюю точку поставил не Владиславлев и не Делянов — ее поставили «дрянь людишки»,имена которых не сохранились.

Сразу после «подачи» прошения изо всех сил сопротивлявшемуся исполняющему обязанности ректора Васильеву (до него Менделеев пытался вручить бумагу попечителю, но тот отбился) Дмитрию Ивановичу стало плохо. В той суматохе и свалке, которой сопровождалась полицейская акция, это вполне могло остаться незамеченным и дело могло окончиться совсем плохо. К счастью, обессиленного, рыдающего Менделеева подхватили под руки ученики — профессор-химик Д. П. Коновалов и ассистент В. Е. Тищенко и, кое-как успокоив, сумели довести его до дома. И все-таки этот шаг, как бы тяжело он ни дался, принес Менделееву облегчение. Он не потерял право себя уважать. Его душевное состояние теперь было сродни самоощущению героя стихотворения Аполлона Майкова «Мы выросли в суровой школе». Недаром Менделеев в эти дни переписал его из какого-то свежего журнала и самолично вклеил в альбом:

Сумев сохранить свою честь, он был готов трудиться дальше, тем более что его мозг не требовал, говоря по-нынешнему, никакой перезагрузки. Теперь ничто не мешало ему спокойно дочитать свой курс и отправиться в дальнейшее житейское и научное плавание.

Коллеги, много раз слышавшие громкие менделеевские заявления, поначалу были уверены, что Дмитрий Иванович в конце концов раздумает уходить из университета. Но время шло, профессор Менделеев появлялся только на своих лекциях, полностью игнорируя все прочие мероприятия. На факультете всполошились. Декан физико-математического факультета А. Советов обратился в совет университета с тревожным письмом, в котором от имени факультета просил воздействовать на Менделеева, чтобы тот забрал свое прошение об отставке. Совет университета не заставил себя ждать и в полном составе посетил Дмитрия Ивановича у него на квартире. И. В. Помяловский, на этот раз заменявший отсутствующего ректора, зачитал вслух столь искреннюю и горячую просьбу отказаться от намерения оставить университет (к тому же подписанную более чем полусотней профессоров), что, будь у Дмитрия Ивановича хоть малейшее сожаление по поводу сделанного шага, он мог бы с чистой совестью остаться. Но он лишь подтвердил свое намерение уйти. И даже после этого коллеги не могли представить, что Менделеев навсегда уйдет из университета. Весь следующий учебный год факультет не замещал его должность на кафедре, несмотря на то, что в августе Дмитрий Иванович с семьей съехал с университетской квартиры на частную по адресу: Васильевский остров, Кадетская линия, дом 9, квартира 4.

Знаменательно, что первым порывом свободного от прежних обязанностей Менделеева было желание издавать собственную политико-литературную и промышленную газету «Подъем». Пока он вместе с И. И. Шишкиным рисовал то, что теперь называют логотипом, зазывал друзей в будущую редакцию, составлял смету и искал деньги, ходатайство об открытии новой газеты легло на стол тому же министру Делянову, который, подумав, начертал следующую резолюцию: «…имею честь сообщить, что я находил бы возможным разрешить заслуженному профессору И. СПб. Университета Д. И. Менделееву издавать газету не политико-литературную и промышленную, а лишь промышленную и притом с предварительной цензурой».

Нужно признать, это было неглупое и незлое решение. Делянов, как мы убедимся впоследствии, вообще не был врагом Дмитрия Ивановича, а его резолюция, возможно, уберегла увлекающегося ученого от многих неприятностей идейной борьбы. Да и сама по себе газетная работа, со срочностью и обязательностью издательских процедур, никак не вязалась с его беспокойным и неуравновешенным характером. Похоже, он сам это сразу же понял. «Деляныч не разрешил, — с полным спокойствием сообщал Дмитрий Иванович знакомым. — Да я и рад, это дело не по мне, ведь это — ни днем, ни ночью покою не было бы».Еще одну ошибку своего поспешного трудоустройства он исправил сам. Весной, сразу же после подачи прошения об отставке, Менделеев, не подумав, дал согласие занять кафедру профессора химии Института инженеров путей сообщения. Когда же осенью пришло время приступать к чтению курса химии для будущих путейцев, Менделеев просто не смог подняться на кафедру: после энциклопедического курса, который всемирно известный ученый долгие годы читал в университете, ему нужно было переключиться на уровень элементарных понятий, да к тому же свести их к сумме подсобных знаний. Чтобы не портить отношений с коллегами, он нашел себе замену и уже больше никогда не возвращался к профессорству.

Что же до настоящего дела, то его искать нужды не было, поскольку Менделеев еще с осени 1889 года вплотную занимался тарифами. По предложению И. А. Вышнеградского он сначала разрабатывал таможенный тариф по химическим продуктам и был введен в Совет торговли и мануфактур. «Живо я принялся за дело, овладел им и напечатал этот доклад к Рождеству. Этим докладом определялось многое в дальнейшем ходе как всей моей жизни, так и в направлении обсуждений тарифа, потому что цельность плана была только тут. С. Ю. Витте сразу стал моим союзником…»В 1890 году, в разгар университетской сумятицы, он уже являлся участником совещания по вопросу о пересмотре тарифа, а затем и созванной под непосредственным руководством министра финансов Вышнеградского Комиссии для общего пересмотра таможенного тарифа. В нее вместе с профессором Менделеевым и директором Департамента железнодорожных дел Витте были приглашены крупнейшие русские ученые, промышленники и чиновники. Работа комиссии заключалась в полном пересмотре размеров таможенных пошлин на все ввозимые в Россию товары, с тем чтобы сократить их поток в пользу роста отечественной продукции.