Маркус Вольф

Принимая присягу, солдаты Национальной народной армии ГДР клялись: «…всегда быть готовыми вместе с Советской армией и армиями наших союзников, социалистических стран, защитить социализм от любых врагов и отдать свою жизнь во имя победы… Если же я преступлю данную мною клятву, то пусть меня постигнет суровое наказание по законам нашей республики и презрение трудового народа».

За надежность армии отвечало Первое главное управление Министерства госбезопасности ГДР. Военные контрразведчики сопровождали заботливым вниманием каждого немца в военной форме — от обязательного медосмотра до демобилизации. Если призывник казался «ненадежным», его отправляли служить вглубь страны. Надежным доверяли службу на границе с капиталистической ФРГ.

— Мы, как марксисты-ленинцы, — говорил Эрих Хонеккер, — всегда начеку, мы держим порох сухим и заботимся о том, чтобы военное превосходство стран Варшавского договора над классовым врагом было надежно закреплено.

Управление военной контрразведки располагало собственными спецподразделениями. Если поступала оперативная информация о том, что кто-то собирается бежать на Запад, спецназ устраивал засаду на этом участке границы. Спецназ использовали и для того, чтобы инсценировать бегство на Запад, если засылался человек Маркуса Вольфа.

В Москве изо всех сил пытались помешать прямым и неконтролируемым контактам двух Германий. Летом 1984 года генеральный секретарь ЦК Социалистической единой партии Германии Эрих Хонеккер собрался в ФРГ. Советские руководители возражали. Разразилась настоящая ссора между вождями двух соцстран. Самостоятельность Хонеккера раздражала Москву. Сближение двух Германий представлялось несвоевременным. Особенно в тот момент, когда ухудшились отношения Советского Союза и Соединенных Штатов.

Хонеккер хотел получить от ФРГ миллиардный кредит. Министр Мильке попытался влиять на генерального секретаря КПСС Константина Устиновича Черненко через партнера — нового председателя КГБ Виктора Михайловича Чебрикова. Соединился с ним по аппарату правительственной междугородной ВЧ-связи. И Маркус Вольф по-русски зачитал текст обращения Эриха Хонеккера к советским друзьям. Но осторожный Чебриков ответил, что эту тему нужно обсуждать по партийным каналам.

Руководители ГДР решили объясниться с советским руководством. Делегация во главе с Хонеккером (в нее вошли секретарь ЦК по международным делам Герман Аксен и секретарь по идеологии Курт Хагер, а также министр госбезопасности Эрих Мильке) тайно прилетела в Москву.

Вразумлять немцев взялись генеральный секретарь Константин Устинович Черненко, второй человек в партии Михаил Сергеевич Горбачев, министр обороны Дмитрий Федорович Устинов и секретарь ЦК по соцстранам Константин Викторович Русаков.

Двадцать второго августа 1984 года заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС Анатолий Черняев, прочитав стенограмму беседы, записал в дневнике: «Выламывание рук: рановато немцы решили, что они уже не вассалы, а партнеры. Но они огрызались. И обещания не ехать в Бонн не дали…»

После отъезда немцев заседало политбюро.

«Обсуждалась информация для партактива о „германо-германском казусе“, — записал в дневнике Черняев. — Секретарь ЦК Зимянин попытался смягчить формулировки. Но на него насели, особенно министр обороны Устинов. Логика такая: не только Хонеккер, но и Кадар, и Живков, и даже чехи „паршиво“ себя ведут. Мы, мол, твердим, что ситуация всё ухудшается из-за „першингов“ в Европе, а они как ни в чем не бывало обнимаются и с ФРГ, и с Италией, и с Англией. Мы же интеллигентничаем, боимся им прямо сказать, а мы имеем право им сказать, что так не пойдет.

Устинова поддержал председатель КГБ Чебриков, на 50 процентов Горбачев, и всё, за исключением одной фразы, было оставлено, как предложено. Смысл: мы, мол, еще в июне, в беседе Черненко с Хонеккером, сказали, что в Бонн ехать не надо, а нас не слушают и продолжают готовить визит».

Зависимость Восточной Германии от Советского Союза ослабела. Москву по-прежнему боялись, но видели, что она мало что может дать. Экономическое соревнование с Западом было проиграно.

Глава правительства Вилли Штоф признался Маркусу Вольфу: никогда не испытывал такого разочарования и не ощущал такого недоверия со стороны советских руководителей к себе и к ГДР. Эриху Хонеккеру ничего не оставалось, как прислушаться к Черненко и отложить поездку в ФРГ. Но в своем кругу он жаловался, что Советский Союз оскорбил его лично. А он так хотел увидеть родной Саар…

— ГДР должна полагаться на собственные силы, — заключил Вилли Штоф.

При Горбачеве Хонеккеру тоже долгое время настоятельно не советовали ездить в ФРГ. Хонеккер реагировал крайне болезненно: вам можно, а мне нельзя? После смерти Брежнева он считал себя лидером международного рабочего движения. В конце концов хозяин Восточной Германии всё-таки поехал и был принят на высшем уровне.

А вот Ханс Модров, как и Вольф, довольно мрачно смотрел на будущее. Это был видный партийный работник, которому предсказывали большое будущее. В 1973 году его избрали первым секретарем окружного комитета партии в Дрездене.

Путь его казался традиционным для партийного чиновника. В конце войны его зачислили в фольксштурм, он попал в плен, вернулся домой только в 1949 году. Сделал карьеру в Союзе свободной немецкой молодежи, со временем возглавил отдел пропаганды и агитации ЦК СЕПГ. Он стал заметной фигурой, когда получил самостоятельную должность в Дрездене. К нему присматривались и люди Мильке, и советские товарищи.

Полковник Валерий Матвеев, который два десятка лет проработал в Ленинградском управлении госбезопасности, в мае 1986 года прибыл в Дрезден в командировку. Представился руководителю — своему однофамильцу полковнику Лазарю Лазаревичу Матвееву. Посодействовать ленинградскому чекисту попросили майора Владимира Путина, который не только помог, но и поселил земляка в своей трехкомнатной квартире на третьем этаже шестиэтажного дома, где жили немецкие чекисты.

Валерия Матвеева пригласил к себе начальник управления МГБ. Путин отвел его к немецким коллегам. Оказывается, немецкий генерал хотел сделать приятное руководителю Ленинградского управления КГБ Даниилу Павловичу Носыреву. «У генерала Носырева, — вспоминал Валерий Матвеев, — была нестандартная нога, и человек мучился, подбирая модную обувь такого большого размера. И его немецкий друг приобрел для него обувь, которую просил меня передать. Что меня поразило, немецкий генерал развернул коробку с обувью и коробку с духами для супруги Носырева, чтобы я убедился, что ничего противозаконного он не передает. В Ленинграде Носырев как-то стыдливо убрал коробки в стол и лишь дежурно поинтересовался оперативной обстановкой в Дрездене».

Самому Матвееву немецкий генерал подарил фарфоровую тарелку с изображением Рихарда Зорге. Перед отъездом полковник устроил отвальную для немецких коллег в одной из дрезденских пивных. Немцы втихаря налили ему полный фужер шнапса вместе с шампанским и предложили выпить за дружбу двух стран. Ленинградский чекист пригубил и отставил фужер в сторону.

— Зачем вы так сделали?

«Немцы, ухмыляясь, заявили, что хотели сделать приятное — вы у себя в России только так и пьете, — вспоминал Матвеев. — Я понял, что это было скорее не невежество, а вежливое хамство со стороны коллег. Это были не рядовые работники, а руководители. Я предложил каждому налить по такому же бокалу и выпить за процветание ГДР. Они отказались от такого предложения. Неприятный осадок от соседей по застолью, держащих фигу в кармане, остался».

Дрезденское окружное управление МГБ располагало собственной станцией подслушивания телефонных разговоров, оборудованием для вскрытия писем. В гостиницах, где останавливались иностранцы, рядом с телефонным коммутатором находилось помещение для сотрудников госбезопасности, где дублировались все телефонные линии гостиницы. Немецкие чекисты могли слушать разговоры своих гостей.

Начальник Дрезденского окружного управления МГБ генерал-майор Хорст Бём без особого пиетета относился к советским офицерам связи. Тем не менее немецкие товарищи, как было положено, после нескольких лет совместной службы наградили Владимира Путина бронзовой медалью «За заслуги перед Национальной народной армией ГДР» (приказ № 114/88 от 7 февраля 1988 года хранится в архивах бывшего МГБ ГДР). Это был ритуальный знак вежливости. О подлинных успехах или неуспехах офицера КГБ немецким друзьям знать не полагалось.