На рубеже веков. Дневник ректора

Еще в доме развешены на манекенах мундиры поэта. Он служил в армии, какое-то отношение имел к авиации, об этом свидетельствуют снимки. Но нет ни одной рукописи. Это все в другом музее, под Миланом.

Оказалось, что д’ Аннунцио — народный поэт. Может быть, что-то вроде Есенина и Маяковского, которых потягивало дружить с энкэвэдэшником Аграновым и другими сильными сего мира. Дуче, вpoде бы, д’ Aннyнциo опасался, поэтому подарил ему в Ломбардии виллу — живи от света подальше.

В Пескаре у д, Аннунцио еще одна роль — он что-то вроде местного дон- жуана. Смотрительницы с упоением рассказывают о его любовницах, женах и просто дамах. Показывают фотографии мест, где они встречались. Все идет в распыл, когда дело касается литературного процесса и тщеславия.

Кроме интереса к литературному процессу, я рассматривал дом еще и с точки зрения «как люди жили». Мне все интересно: кровати, уголки, устройство дома, каретный сарай, стойло для двух лошадей на первом этаже. Интересная подробность: живопись на потолке дома — это дело рук крестьян. Талантливый до рукоделия народ. По словам моих вожатых, крестьяне делали это иногда просто за цену их прокорма. «Ты меня прокорми, а я тебя нарисую».

Страсть к России.

Креати был женат на бывшей жене клоуна Серебрякова. Но почему-то, и это заметно, неравнодушен к Наташе. Со своей первой женой Эджино разведен. Та приехала в Италию с сыном и матерью, которой сейчас за 60. Так вот, та уже вышла замуж за пожилого итальянца, и бывшая жена Креати живет сейчас со своей матерью и ее мужем.

Наташа утверждает, что к русскому языку у итальянцев нечто вроде губительной страсти. Кто начинал учить русский язык и бросил, тот рано или поздно к нему вернется. То же самое, по ее словам, относится и к русским женщинам. Итальянцы, разведясь с русскими, норовят снова жениться на русской.

У одной из смотрительниц музея д’Аннунцио, женщины сравнительно молодой, двое приемных из России детей — девочка и мальчик — 10 и 6 лет. Я спрашиваю: «Почему вы выбрали русских детей?» — «Очень уж красивые в России дети».

Она же рассказала, что у них есть ассоциация усыновивших русских детей, и через офис этой ассоциации идут все усыновления.

Театр д’Аннунцио.

Я содрогнулся, увидев в вестибюле и возле гостиницы «Карлтон» рой знаменитостей. В их числе Алена Делона и Микеле Плачидо. Христиана приветливо помахала мне рукой: садись, дескать, вместе со всеми в автобус — и напомнила про вечерний банкет. Но я решил сам, пешком, не надо раздражать звезд своей русской непонятливостью. Буду любоваться издалека.

Театр сам по себе оказался для меня самым ярким открытием. В нем прелестно сосуществуют традиции древнего амфитеатра и современного сооружения. При сравнительно небольших, по меркам Москвы, размерах он вместителен и монументален. Монументальность малыми средствами. Я пришел, когда фестивальное действие уже было в разгаре. Мой галстук и степенный вид были как бы пропуском. Каким-то образом я наткнулся на Христиану, и по мановению ее ручки мне тут же в первом ряду с краю было поставлено кресло.

Оглянувшись, я смутно опознал Делона и Плачидо. Отблеск их известности засветился на моих плечах. И тут же нашлась Наташа. Они все трое, оказывается, ходили в цирк. Они тоже были мною пристроены. На дружбу «синьора» с «обслугой» соотечественницы Христианы смотрят широко раскрытыми глазами.

Дальше я привожу записи, сделанные во время представления на пригласительном билете. Это опять из «дневника глухонемого».

* В оркестровой яме расположились телевизионщики. Здесь же, лицом к зрителю, огромный монитор: но монтируют и кадрируют, несмотря на славу итальянского TВ, довольно бездарно.

* Вдоль всей сцены за столом сидит жюри. Проглядывается светловолосая женщина — Стефания Сандрелли. Выглядит она прекрасно и совсем не похожа на мою сверстницу.

* На сцене, на столике сбоку, находится целый рой позолоченных чудовищ — это наградные Пегасы — значит, вся церемония будет очень долгой.

* В середине сцены безумствует мужчина, похожий на Тото, — это какой-то телевизионный критик — и шармирует высокая блондинка, она вся в красном, как королевский гвардеец. Потом Наташа мне объяснила, что это популярная телеведущая. Сзади под декольте у красотки прикреплено какое-то радиоустройство с антеннкой, как мышиный хвост. Как и у нас, атмосфера ложного артистического братства.

* Вовсю и с разными прищепками звучит несравненное слово «культура». На сцену выходят какие-то люди, вероятно критики кино и телевидения, — я их не знаю и поэтому занимаюсь разглядыванием театра. Определенно, построен театр без мании грандиоза, но удобен и изящен. Рампа и кулисы как бы выносные в зал. Иногда над сценой пролетает птица. Жизнь суетливая и вечная.

* Я, конечно, злобствую, но все говорят так самоуверенно, так безапелляционно, будто каждый по крайней мере замещает на этой земле Данте.

* В процедуре, кроме премируемого, двух ведущих, которые задают вопросы, жмут руки, смеются, чествуют награжденных, похлопывают их по плечам, участвуют еще юные девы. Девы выдают мешки коричневого цвета с красными шнурками — это упаковка под бронзовых Пегасов, провожают награжденных на сцену и возвращают на место. У этих дев по пояс декольте, и они делают все, чтобы камеры обратили на них внимание.

* Вся публика производит впечатление сытой. Это не ироническое замечание, а наблюдение. Когда перестаю злобствовать, я замечаю, что и ведущие, и герои торжества включены в тонкую игру общего шоу: веселят публику. Вообще-то дело это трудное.

* На ступеньках в оркестровой яме расположился наш китаец и трясет кудрями. Закончили премирование совершенно неизвестных телевизионных звезд. Говорят все удивительно гладко, слова скользят друг за другом, словно по желобу. Стоит открыть рот — и посыпалось. Многоречивая нация.

* Наконец-то для меня стали прорезаться какие-то знакомые имена: Вероника Повони, Микеле Плачидо. Плачидо очень молодой с прекрасной крашеной шевелюрой. Здесь это кажется не зазорным. Низенький Плачидо в темном костюме и светло-голубой рубашке.

* Кто такой Могиус Скаца, при имени которого зал встал?

* Появился встреченный овацией какой-то обаятельный парень, одетый очень простенько, в обтяжку, с почти выпирающими гениталиями. Он о чем-то поговорил. Позже Наташа сказала, что это актер, автор и исполнитель песен. Он, в частности, сказал, что вот, дескать, мы все говорим о трудностях, а есть трудности у людей, которые встают в пять и идут на завод. А мы в пять часто возвращаемся из ресторанов.

* Рассматривая жюри, выступающих, ведущих, респектабельную творческую публику вокруг, я подловато думаю о том, каков процент среди них клятвопреступников, мазохистов, предателей, скрытых гомосексуалистов, сумасшедших, клептоманов.

Мои размышления на эту животрепещущую тему прерываются появлением на сцене какого-то плотненького мужика, работавшего еще с Висконти (сведения от Наташи). Произнесенные этим героем слова — интернационального звучания. Он и сейчас еще чувствует себя коммунистом.

* Как здесь не развернуться к размышлениям о себе. Может быть, мне надо кончать писать и только произносить речи? Может быть, мне надо менять имидж? Превратиться в статного и важного джентльмена?

* Тем временем, словно герой из какого-то кинофильма, появляется молодой фотограф. Он весь одет в тон: песочный костюм, жилет, галстук, ботинки. Как автоматчик, чуть пригнувшись на изготовку, он проходит перед первым «высокоответственным» рядом, раз за разом, как убивая, фотографирует знаменитостей.

* Ну, вот на сцене и Ален Делон. Издалека он значительно моложе, чем на своих фотографиях. Мне лень перелистывать свою молодость и фильмы тех лет. «Рокко и его братья». Я вспоминаю Висконти и его фильмографию, интересно, был ли Делон его любовником? А тем временем Делон — обаяшка и умница — говорит.

Ведущий спрашивает: «Как вы относитесь к тому, что ваше имя стало неким мифом XX века».