Иван Ефремов

Повесть, законченная весной 1954 года, увидела свет только в 2008 году. В начале 1960-х годов Ефремов включил эту часть, упростив и переработав её, в роман «Лезвие бритвы». Но между индийской частью романа и неопубликованной тогда повестью нельзя ставить знак равенства. «Тамралипта и Тиллоттама» — самостоятельное произведение, и некоторые вопросы, которых касается автор, больше не исследовались в его творчестве так тщательно. Среди них — вопрос мужской и женской ревности, в те годы особенно жгучий… Позже будет спокойная мудрая констатация, но сейчас у сердца — пылающее дыхание разных слоёв бессознательного. Для клинка страстей необходимы ножны тела и пояс мысли, отлитой, словно статуя, в слове.

Древнерусская часть «Красы Ненаглядной» — «Дети росы» — виделась Ивану Антоновичу как повесть о нашествии Батыя, в 1240 году разорившего стольный град Киев. Иван Антонович обсуждал сюжет с другом Валентином Дмитриевичем Ивановым, который в эти годы обдумывал свой первый исторический роман «Повести древних лет».

Византийство, припорошенное золотой пылью роскошного увядания, оказало на политическую и культурную судьбу Древней Руси поистине трагическое влияние: «отравленная междоусобицами, накопившая разрушительный опыт политических интриг, Византия передала своё наследие Древней Руси, что неизбежно ослабило её перед монгольским нашествием, распылив её национальный дух». [210] Позже Ефремов напишет об опасном наследии умерших цивилизаций, могущих отравить того, кто слепо принимает их мнимую мудрость.

Монголы взяли богатый полон; женщин и мужчин, как скот, погнали в степи, на родину завоевателей. Юноша-ремесленник, безмерно любивший свою невесту, теперь горькую полонянку, отправился на поиски девушки. Он искал свою мечту много лет, скитаясь по неимоверно опасным путям и горным тропам Азии. Увы, Ефремов не успел написать этой повести.

Один из мотивов «Детей росы» прозвучал в «Лезвии бритвы»: рассказ Анны о беге по росным травам — один из самых выразительных эпизодов романа.

Мелодия «Красы Ненаглядной» вплелась в роман Иванова «Русь Великая», в повествование о судьбе князя Ростислава, самовольно севшего в Тмутаракани. Любит Ростислав женщину, которую русские зовут Жар-птицею. Полюбил местный боярин Туголук найденную в древнем кургане статую, нагую, изваянную в незапамятные времена из белого мрамора в полный рост. Восклицает писатель:

«Эх ты, Краса Ненаглядная! И врагами до гроба ты можешь нас сделать, и друзьями навек свяжешь, дав тебе послужить. Как же ты велика, если в тебе вся наша жизнь может вместиться и жить без тебя нам нельзя! И вот ведь чудо-чудное: чем сильнее у человека душа, тем и власть твоя сильнее, Владычица. Над мелкими мала власть твоя, они довольствуются кусочками от ноготков твоих, которые ты безразлично теряешь. Ты же в людской океан мечешь крупноячеистые сети и добычу берёшь по себе. Почему так установлено? Не нам, видно, судить тебя.

Но замечать нам позволено: худо там, Владычица, где нет твоей власти, где, не зная тебя, поклоняются змеям, уродам, чудовищам с развёрстыми пастями. Там не жди добра. Там цены, меры, обычаи опасны и нам, и уродопоклонникам».

…В декабре 1954 года Иван Антонович уехал в дом отдыха в подмосковное Болшево. Таисия приезжала к нему, но Иван Антонович просил её оставаться дома: погода морозная, темнеет рано, а добираться от станции к дому отдыха довольно далеко. Тася слушалась своего любимого друга, но однажды что-то торкнуло в груди, заставило быстро одеться, помчаться на станцию. В доме отдыха она узнала, что Ефремову стало плохо с сердцем, он в изоляторе. Больного отправили на лечение в Москву.

И тогда Тася вошла в дом в Спасоглинищевском переулке — поучившись в медицинском училище, она обладала навыками ухода за больными, а Елена Дометьевна должна была ежедневно присутствовать в институте и ухаживать за мужем не могла. В часы, когда больному было лучше, он, обложившись дневниками, диктовал очаровательной машинистке вторую часть «Дороги ветров» и многочисленные письма. Посетителям Иван Антонович представлял Тасю своим секретарём. Спокойно и доброжелательно смотрели на гостей большие глаза молодой женщины; скромное обаяние, приветливость и умение легко и весело выполнять самую трудную работу сделали её необходимой в доме.

Лето 1955 года провели вместе, снимая дачу в Мозжинке у академика И. М. Майского. Врачи запретили Ефремову водить машину, но разрешили поездку в Крым.

Светлый сентябрь Коктебеля словно оживлял её больного друга. В бухте с драгоценным песком, над которой возвышается гора с могилой поэта, он отчётливо увидел свой путь — путь к принципиально новому фантастическому роману. Он назовёт его — «Туманность Андромеды». И опишет свои ощущения — тогда, в Коктебеле, после вынужденного (временного, как думал он тогда) расставания с Палеонтологическим институтом:

«Море, тёплое, прозрачное, едва колыхало свои поразительно яркие зелёно-голубые волны. Дар Ветер медленно вошёл по самую шею и широко раскинул руки — старался утвердиться на покатом дне. Глядя поверх пологих волн на сверкающую даль, он снова чувствовал себя растворяющимся в море и сам становился частью необъятной стихии. Сюда, в море, он принёс давно сдерживаемую печаль. Печаль разлуки с захватывающим величием космоса, с безграничным океаном познания и мысли. Теперь его существование было совсем другим. Возраставшая любовь к Веде скрашивала дни непривычной работы и грустную свободу размышлений отлично натренированного мозга. С энтузиазмом ученика он погрузился в исторические исследования. Река времени, отражённая в его мыслях, помогла совладать с переменой жизни. <…> Как в огромности моря, в величии земных работ собственные утраты мельчали. Дар Ветер примирялся с непоправимым, которое всегда наиболее трудно даётся смирению человека…»

После перенесённых вместе испытаний расставание стало немыслимым. Чтобы прекратить кривотолки, Иван Антонович решил, что Таисию он будет представлять посторонним как свою приёмную дочь. Он действительно во многом заботился о ней как о дочери, обеспечил возможность окончить десятилетку.

Позже Таисия хотела поступать в историко-архивный институт. Но при медицинском обследовании ей не дали нужной справки: врачи обнаружили у неё изменения глазного дна, которые неминуемо бы переросли в болезнь при работе в архивах.

Следует отчётливо понимать — вокруг Ивана Антоновича было немало женщин. Однако любить такого титана — особая судьба, не каждая женщина к этому расположена. Только одна оказалась готова к полному сплетению судеб, явив этим великое женское искусство хранительницы и вдохновительницы. Ефремов превосходно понимал уникальность ситуации и ценил подругу как великий дар судьбы.

…Мы пишем эти строки в 2012 году, через 40 лет после того, как Ефремов ушёл из этой жизни. Четыре десятилетия Таисия Иосифовна хранит память о своём муже, заботится об издании архива. Она посвятила свою жизнь Ивану Антоновичу, став для него и опорой, и путеводной звездой. Через неё доходит до нас свет растаявших лет.

Глава восьмая

ЧЕРЕЗ ТУМАННОСТЬ ПО ЛЕЗВИЮ (1956–1962)

Звёзды Мозжинки

Спелые жёлуди звонко падали в ночи на сухую землю, золотые бочонки катились по склону древнего славянского городища, замирали в ложбинках. Катились с сентябрьского неба спелые звёзды. Иван Антонович поднял бинокль, привычно разыскал на небосклоне туманность Андромеды.