Неповторимое. Книга 5

— Вы будете записывать?

— Нет, я все запомню, — сказал подполковник.

Я решил сразу перейти к делу:

— Мне нужно лично встретиться с Ахмад Шахом.

У подполковника никаких эмоций и никакого движения лица, будто мы беседуем на какую-нибудь бытовую тему. После небольшой паузы я добавил:

— Чем быстрее такая встреча будет организована, тем лучше.

Подполковник без жестов и не отводя своего взгляда говорит:

— Масуд сейчас в Панджшере. Но учитывая, что он почти ежесуточно меняет свое место, для решения этой задачи потребуется минимум двое суток.

— Я согласен. Какие, на ваш взгляд, могут быть условия со стороны Ахмад Шаха?

— Главное — это встреча на его территории и без охраны с вашей стороны. Безопасность он обеспечит.

— А будет ли он интересоваться вопросами, которые я буду поднимать?

— Вначале, мне кажется, надо в принципе договориться с ним о встрече. Получив его согласие, затем предложить вопросы для обсуждения. Он очень чувствителен и если на него навалиться сразу и с тем и другим, то может неправильно истолковать ваши намерения.

— Хорошо. Решили.

— Разрешите действовать?

Получив разрешение на выполнение намеченного плана, подполковник ушел так же незаметно, как и пришел.

Раздумывая о возможном дальнейшем развитии событий, я пришел к выводу, что, конечно, о возможной встрече с Ахмад Шахом Масудом надо поставить в известность нашего посла Ю. М. Воронцова и президента Афганистана Наджибуллу. Негоже организовывать такие шаги за спиной главы дружеского нам государства, даже если этот глава патологически не переносит Масуда. Должно быть все честно и открыто.

В связи с этим я отправился к Юлию Михайловичу Воронцову. Изложил ему суть проблемы, т. е. намерение встретиться с Ахмад Шахом с целью договориться с ним о недопущении возможной блокады его отрядами дороги Термез — Кабул на участке перевала Южного Саланга. В обмен на это мы могли бы всячески содействовать в разрешении следующих вопросов в его пользу: полное прекращение всех видов обстрелов (в т. ч. авиацией) территорий, которые находятся под контролем его отрядов; оказание гуманитарной помощи населению этих территорий; установление автономии (в составе Афганистана) северо-западной части страны, где проживают в основном таджики; сохранение за этой автономией на правах собственности копий (рудников) по разработке лазурита и непрепятствование его продажи (вывоза) за пределы Афганистана; участие представителей автономии в составе центральной законодательной, судебной и исполнительной власти; организация строительства на территории автономии школ, мечетей и больниц; восстановление транспортных коммуникаций с основными населенными пунктами (а с главным городом автономии — авиационного сообщения). Были названы и некоторые другие вопросы.

Юлий Михайлович «загорелся» и решительно заявил, что он тоже хочет участвовать в этой встрече, т. е. мы с ним вдвоем должны ехать к Ахмад Шаху. Я, естественно, стал его отговаривать:

— Ведь все может произойти. Вплоть до захвата в заложники или казни. Коварство, к сожалению, характерная черта многих главарей. Одно дело, если я попаду в этот капкан, и совершенно другое дело, если попадется чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Афганистане, он же первый заместитель министра иностранных дел СССР. Нет, это невозможно.

— Валентин Иванович, невозможно другое. Это чтобы советский посол стоял в стороне, как наблюдатель, когда будет решаться важнейшая, фактически стратегическая, задача для создания благоприятных условий Афганистану? Я просто обязан в этом участвовать.

Чем больше я его отговаривал, тем больше он на меня напирал. Наконец, я пошел на последний шаг:

— Юлий Михайлович, вы видели, как они казнят людей, как их четвертуют или какие останки после казни? Ведь это ужас. Да и как расценят в Москве этот шаг? Конечно, отрицательно. Там прямо скажут, что его никто на это не уполномачивал, сам виноват.

— Я приехал в Афганистан не для того, чтобы прятаться от опасностей, а проводить политику Советского Союза по максимальной стабилизации обстановки в этой стране, прекращения войны и создания мирной жизни. Мир и мирная жизнь у соседнего нам государства — важнейший фактор для нашего народа. А то, что кто-то как-то подумает о моем поступке — это их дело. Я выполняю свой долг и не намерен звонить в Москву о каждом своем шаге. Кстати, а вы сообщили своему руководству, что намерены поехать к Ахмад Шаху?

— Да нет… Нет такой необходимости. Я и в прошлом по такому поводу не делал сообщений. Они просто не разрешат — это же надо брать на себя ответственность. А для меня важно максимально продвинуться вперед с умиротворением Ахмад Шаха и Наджибуллы.

— Вот видите! И когда мы будем это пробивать вместе, то будет больше шансов.

— Согласен.

В связи с этим я дал дополнительные указания разведчику — на встрече будет и посол Советского Союза.

Мы отправились к Наджибулле. Я изложил ему теперь уже наш с Юлием Михайловичем замысел действий, не затрагивая конкретных вопросов. Приняв нас как всегда радушно, Наджибулла по мере моего сообщения становился все более мрачным. Чтобы как-то его приободрить, Юлий Михайлович стал строить «розовые» перспективы, что в итоге вынудило Наджибуллу согласиться. Хотя он не мог не согласиться, учитывая, что предложение делается на таком уровне. Без присущей ему темпераментности начал выражать свое отношение к этому вопросу. Отведя взгляд куда-то в сторону, говорит, что да, конечно, вопрос важный, он имеет для Афганистана и в первую очередь для Кабула первостепенное значение, что он (Наджибулла) всегда заострял внимание советских друзей на этой проблеме и что если уж ничего не получилось с уничтожением банд Ахмад Шаха, то можно попробовать и этот путь. И заключил: «Если у вас что-то получится — что ж, будем рады».

Когда мы вышли от президента и отправились на машине к себе, Юлий Михайлович не выдержал:

— Он идею не воспринял, хотя и согласился. Когда у нас может состояться встреча с Ахмад Шахом?

— Думаю, что уже на этой неделе. А что касается «восприятия», то этого и следовало ожидать. В Афганистане если создан образ врага, то этот враг до конца. Никто и ничто это не изменит.

— Желательно со встречей решить возможно быстрее.

— Конечно. Мы будем стараться сделать все, если нам не помешают…

Юлий Михайлович посмотрел на меня вопросительно. Я ответил: «Этого исключать нельзя».

Через два дня (как условились) разведчик доложил, что Ахмад Шах весьма положительно отнесся к предложению о встрече и просит прислать ему заранее вопросы, которые предполагается обсудить. Что мы с Юлием Михайловичем и сделали. Разумеется, во главу поставили условие —  обеспечить беспрепятственный гарантированно безопасный проезд любых колонн или отдельных автомобилей через перевал Саланг.

Оформляя наши предложения по вопросам, которые мы будем обсуждать с Ахмад Шахом, Юлий Михайлович предложил их подписать. При этом подписали на русском и английском языках. Мало того, он поставил посольскую печать. Все это приобрело официальную форму высокого уровня. Я передал этот документ разведчику и сказал, чтобы устно передали, что мы готовы к такой встрече на условиях Ахмад Шаха. То есть маршрут нашего выдвижения, время и место встречи определяет он. Мы с Юлием Михайловичем прибываем на одном автомобиле «уаз» без охраны, но с переводчиком. Таким образом, нас с водителем будет четыре человека.

Через два дня нам становится известным пункт встречи (это в разбитом кишлаке при входе в Панджшерское ущелье). Время назначено на третьи сутки на утро. Это нас вполне устраивало. Я решил заранее заслать в Джабаль-Уссорадж «уаз», на котором будем ехать, а сами до этого пункта под охраной поедем пораньше утром в день встречи. Фактически до Джабаль-Уссораджа потребуется минут 40 и далее на «уазике» еще минут 25–30.

В тот же день, как нам сообщили о месте и времени встречи, мы с Юлием Михайловичем прибыли к Наджибулле и оповестили его. Внешне он отнесся ко всему спокойно и одобрительно. Мы начали зондировать почву в отношении тех вопросов, которые намерены поднять в беседе с Ахмад Шахом. Наджибулла поддерживал их. Даже ни разу не попытался продискуссировать хотя бы по какой-нибудь проблеме, что на него было не похоже. Все принял и пожелал успехов.