В театре и кино

Самый крупный "кит" парижской театральной критики Жан Жак Готье посвящает спектаклю серьезный и по-своему аргументированный, но парадоксальный разбор в "Фигаро":

"...Здесь все, что составляет гений расы. Работа, которую показывает труппа Малого театра, обладает самым высоким качеством, таким качеством, что за него можно даже критиковать... Невозможно вложить больше забот и труда в воплощение произведения... Внешне - впечатление абсолютной красоты. Краски, нюансы освещения, живописные и конструктивные декорации, доведенные до совершенства, -во всем этом нет ни одной ошибки...". Готье перечисляет всех исполнителей, говоря, что они "прекрасно ведут свои роли", особо отмечая И. В. Ильинского и восхищаясь В. Д. Дорониным, его Никиту он называет "гигантом, колоссом с грубыми впечатлениями, с истинной силой натуры".

Ги Леклерк в "Юманите" пишет, что "Малый театр во "Власти тьмы" применил средства, которые кажутся исключительными, что исполнение, декорации и мизансцены равно впечатляющи... что русские персонажи, воплощенные русскими актерами, говорящими восхитительным языком Толстого, придают спектаклю особый вес... Они не нуждаются в том, чтобы делать из себя русских и играть в приблизительных декорациях. Все - подлинное, я уверен, вплоть до пуговицы на рубашке, до запора на двери: костюмы, вещи, освещение, шумы... Достоинства этого удивительного инструмента, который называется "Малый театр", обязывают к уважению, и каждый с большим любопытством и интересом ждет сегодняшнего вечера, когда в современном произведении [речь идет о "Коллегах"] возникнет новый аспект его работы и его таланта...".

И на фоне этого единодушия несколько странно звучит рецензия Поля Мореля, постоянного критика газеты "Либерасьон". Поль Морель очень своеобразно понял пьесу. Понимание это, с нашей точки зрения, глубоко ошибочно, но, судя по разговорам в зрительном зале, в известной степени отражает мнение некоторой части парижской публики о великом произведении русской классики. Отдавая должное (с некоторыми оговорками - о них я расскажу ниже) искусству Малого театра, Поль Морель подробно разбирает пьесу. Кстати, он единственный видит не только ее чисто русское локальное содержание: "Что касается пьесы Толстого, то это крестьянская драма во всей ее черноте. В этом смысле, если судить поверхностно, ее можно считать устаревшей. Но, в противоположность "Нашему Милану" итальянского автора Бертолацци, также написанному в конце прошлого века и только что показанному нам "Пикколо-театро", здесь [во "Власти тьмы"] все правдиво, психологически объяснимо и могло бы во многих своих деталях произойти и в наши дни, в других стенах... Совсем не редкость - я это повторяю - найти в современных газетах различные факты такой же напряженности".

Поль Морель очень высоко оценивает работу Малого театра, воплотившего пьесу "с солидным реализмом и силой без преувеличений, без единой фальшивой ноты". Но разбирая пьесу, детально пересказывая ее сюжет, он делает неожиданный вывод, что ее идейное содержание сводится только к одному: не доверяйте женщинам. "Все, что есть интересного и довольно неожиданного в пьесе, - это если не ее антифеминизм, то по меньшей мере род судебного процесса, который Толстой возбуждает против женщин. Драма этого парня [Никиты] - в желании... быть единственным настоящим мужчиной на десять лье вокруг, жить только для женщин, в окружении женщин, слишком большого количества женщин... Плохие в пьесе - только женщины, они ищут войны. Мужчины же миролюбивы, кротки, честны. Они ищут правды".

Приводя дальше большую реплику Митрича, полную осуждения бабам, критик замечает: "Эта резкость со стороны кроткого патриарха вегетарианства [имеется в виду Толстой] несколько удивляет. Возможно, у него самого были некоторые основания для жалоб. К счастью для наших дней, ситуация в этом плане изменилась к лучшему. Женщины многое поняли. Некоторые - в кабаке, громадное большинство - на работе, другие - в тюрьме или на войне. Упрек Толстого в том, что они "самое глупое и плохое сословие" больше не действителен. Во всяком случае не будем чересчур осторожными, но совет старого мудреца заслуживает того, чтобы быть всегда слышным: "Ребята, не слишком доверяйте женщинам!".

И эта рецензия - не пародия, не шутка, она напечатана в серьезной прогрессивной газете. Как ее объяснить? Я уже говорил, что, по моему мнению, истинное содержание "Власти тьмы", ее нравственная направленность остались непонятными многим. Для многих эта пьеса наполнена только адюльтерами, отравлениями и детоубийством, а не тем высоконравственным содержанием, которое отличает все творчество Льва Толстого. Непонимание этой стороны пьесы у того же Поля Мореля доходит до такого "своеобразного" вывода, что покаяние Никиты, который "вовсе не плохой парень, происходит неожиданно для него самого, во время приступа мазохистских угрызений совести в духе Достоевского". Дальше, как говорят, идти некуда.

Я не собираюсь в этой статье полемизировать с парижскими критиками и только, к своему великому сожалению, прихожу еще раз к обидному выводу: как мало еще знают за рубежом нас, нашу жизнь, нашу литературу, и современную и прошлую. Мы не привыкли отмахиваться от критики даже наших идеологических недругов, особенно если в этой критике можно найти справедливость, здравый смысл и знание дела. Если с ней и не во всем соглашаешься, то кое над чем стоит задуматься. В критических замечаниях по адресу нашей "Власти тьмы" доминировал упрек в излишней традиционности и даже "оперности" спектакля.

"Уже вечера Московского Художественного театра в 1958 году, а потом Ленинградского театра имени Пушкина совсем недавно, - пишет Ги Леклерк в "Юманите", - произвели на меня впечатление довольно любопытной двойственности в советских спектаклях: двойственности скрупулезного

реализма и "лирической" драматизации, которая наводит на мысль об "оперном" стиле (как в спектакле "Оптимистическая трагедия" в Театре имени Пушкина)".

Жан Жак Готье в "Фигаро" идет в этом направлении дальше. После восторженного признания великолепных качеств постановки "Власти тьмы", он пишет:

"Но первый упрек, который можно адресовать ансамблю спектакля в смысле его техники, излишняя традиционность. Никаких попыток обновления, никакой оригинальности. Никаких поисков. Это могло быть сделано и в 1908 году. Это "безупречно", но здесь нет ничего неожиданного, редкостного.

Второй упрек более серьезен. У меня было впечатление, что я слушаю оперу. Почти праздничный спектакль в царский день. Все так величаво, так благородно, так пышно, что эмоции тонут в помпезности и масштабах... Чтобы спектакль вызывал чувство отвращения к происходящему, к примитивизму характеров, к элементарности инстинктов и рефлексов, может быть, выгоднее было бы применять менее роскошное освещение, более простое построение кадра, и тогда мы задыхались бы от откровенного ужаса драмы. Здесь же, наоборот, я вижу вкус, хороший вкус, много, слишком много вкуса; меня убаюкивает увертюра, возносящая в поток музыки. Истинная поэзия составляется не из таких богатых гармоний...

То, что происходит в драме, отвратительно, а спектакль так отполирован, что в нем забываешь о звучании страшных вещей".

Я могу добавить уже со своей стороны, что в известной степени эти же самые упреки звучали в адрес постановщика спектакля еще пять лет назад, когда Художественный совет Малого театра принимал и обсуждал спектакль.

Но, вне зависимости от критических замечаний прессы в адрес спектакля "Власть тьмы", он имел в Париже большой и заслуженный успех, и явно несправедливой, злобной была рецензия, которую поместил французский официоз "Ле монд". Сравнивая "Власть тьмы" Малого театра с "Нашим Миланом" итальянцев, Б. Пуарэ-Дельпешномэи пишет: