Красный лик

Православные шли в этот день, чтобы поздравить своих близких и дорогих покойников, чтобы похристосоваться с ними, чтобы в древнем обряде потрапезовать с ними одной общей тризной на могилке…

Вчерашняя Радоница показала, что эта многотысячная русская толпа верит в Бога, чтит древний обряд, верит в Воскресение и что на неё нерелигиозные и безбожные проповеди последних лет не оказали никакого влияния…

Радоница — была вчера религиозным смотром…

Смотром сил православия.

Под пятичасовым нежарким уже солнцем, под летящей из-под автомобилей пылью — по обеим сторонам дороги на кладбище и обратно льётся сплошная разноцветная толпа. Уже у Чурина, то есть в расстоянии трёх-четырёх вёрст от кладбища — чувствуется оживление: покамест, мол, спутники идут к Чурину покупать фотографические пластинки — в наш автомобиль вторгается несколько желающих ехать на кладбище… Автобусы работают так, как они, вероятно, долго не работали; нужно изумляться, с какой ловкостью и смелостью мчатся они по узкой дороге…

И вот между двумя китайскими храмами — Ти-ло-сы и Конфуция — Успенская кладбищенская церковь, с крестом, попирающим полумесяц, на колокольне… Сколько исторических справок вызывает во мне вид этого креста… Уже в сотне сажен от ворот кладбища к ним нельзя проехать. Автомобили стоят сплошным тесным рядом.

Выходим и медленно, шаг за шагом, придерживаясь одной стороны, движемся в сплошной толпе, плотно заливающей путь… Дорогу с обеих сторон гирляндою обсели нищие всяких званий и видов… Тут и монах — живописная фигура с белыми кудрями и кружкой «на построение храма», и слепой китаец, и женщина — мать, кормящая нагой грудью младенца, и старик почтенного вида в старой толстовке, вся святая, хмельная во Христе, юродивая Русь. У тех и у этих огромные мешки с куличом и разной снедью… Насбирали!

На могилах — сидят, стоят люди: то в задумчивой позе, то в хлопотливых заботах о кресте, цветах. Там и сям на могилках, обращённых в столы, — постланы белые скатерти; на них — куличи, цветные яйца, пасхальная снедь, мелькает иногда и полубутылочка.

Какая смесь настроений, какая выставка людей, которых раньше никогда я не видал в Харбине… В каком-нибудь Желсобе, например, знаешь всех, кто там появляется…

Там — фигуры… Здесь же безвестная и вместе с тем грозная масса… Народ православный…

Служат панихиды.

Под голубым небом, на котором чётко прорисованы чернью уже набухающие почки деревьев, на зелёной травке могилок — среди прозрачных, похожих на весеннюю дымку сизо-голубую деревьев — цветные пасхальные ризы священников… Как вяжется с этим видом вон та, голубая с золотом, — то же голубое небо с золотом солнца… Звон кадила, голубой приторный дымок и простое пение пасхальных и похоронных гимнов, где два голоса, свиваясь и расплетаясь в тёплом вешнем воздухе, уже дают удивительные эффекты…

— Христос Воскресе! — слышится утверждение из одного места.

— Надгробное рыдание творяще песнь! — раздаётся мрачный баритон из другого…

Весна, когда надгробное рыдание превращается в светлую песню…

И невольно становится грустно на душе, когда видишь, как над могилой склонилась одинокая фигура бедно одетой пожилой женщины.

Где и как она может получить утешение тем своим страданиям, она, оплакивающая разорённое гнездо своё, если только не в вере в бессмертие? Что вы думаете, ей нужна электрификация или Волховстрой?

Есть одно состояние человеческой души, которое можно было бы назвать её первичным равновесием… Пока оно есть — всё хорошо… И горе тому, кто нарушит душевное равновесие целого народа!

Музыка. Кого хоронят сегодня в этот сияющий день? Наверно, это наш владивостокский деятель Ж. Ж.

И публика в погоне за звуками карабкается на фигурный забор кладбища, смотря туда, где скудно, по бедному звонит католический колокол…

Прохожу в левый дальний угол кладбища, где погребены наши «безбожники». Вот они.

Вместо торжественных крестов, имеющих свою трагическую двухтысячелетнюю историю, крестов, о которых написаны целые тома богословия, крестов как символов христианской культуры — какие-то немногочисленные нелепые красные доски, вроде гладильных, вбиты в головы могил.

И больше ничего.

Народу здесь меньше, нежели в других частях кладбища. И смотря на эти печальные «безбожные» могилы, невольно чуешь тщету человеческих мудрствований здесь, пред лицом смерти.

Насколько красочнее, утешительнее, гениальнее христианский обряд!

А вот даже не доска, а просто что-то вроде гранёного красного кола, вверху вырезаны по граням звёзды.

Под этим унылым памятником спит какой-то младенец.

Чья-то рука пририсовала тут же, под одной из звёзд, крест, и видна надпись карандашом:

— Спи! Ты не виноват… Твои родители св……

Иду дальше. Группа людей сидит и закусывает на могилке; стараюсь рассмотреть — доска или крест? Да, доска, но на неё предупредительно повешена верхняя одежда. Конспирация.

Вот небольшая группа родичей сидит, понурив головы, около доски. А на доске венок и икона Спасителя.

Какая чисто русская трагедия!.. Русского человека нельзя сломать, он только гнётся; он обтекает своим руслом препятствие и смыкает дальше уже за препятствием свои воды, как ни в чём не бывало…

Но из кучки родственников, бредущих мимо с кульками на могилку к своему родственнику, несётся ядовитое:

— Ишь, двух партий держатся!..

Да, две партии… И за ту, и за эту…

А это что? Опять доска без креста. На ней надпись: «Спи, дорогой товарищ! Такова воля Господня!».

А самое главное, что на всех этих немногочисленных красных могилках везде лежит цветная скорлупа яиц, или яички, или накрошен кулич…

Значит и здесь торжествует обряд…

Покачиваясь, идёт предо мной коренастая фигура мастерового. Очевидно, порядочно хватанул, поминая покойничков.

И в его словах, которые он перемежает с размашистыми жестами, я разбираю:

— Да, вот и пришёл на кладбище! Да, потому, что так полагается!..

И, подумав немного, прибавляет, выпаливает:

— Потому что мы русские люди!

Вчера на Радонице на Новом кладбище был смотр, смотр православных русских сил; и тот, кто понимает, что нельзя быть безучастным в дни, когда совершаются в своей стране исторические события, — тот поймёт:

— Вчера могильная земля была и по всей Руси прозрачна для русских людей, и многие миллионы смотрели в мёртвые и важные лица миллионов своих предков, учась от их немного властного вида, что нельзя отходить от национальности.

Ведь нация — это союз живых и мёртвых!

И над кладбищем чудесным образом витал дух жизни…

Вот заключение.

И после этого парада я шёл обратно значительно успокоенный:

— Есть ещё порох в пороховницах!..

Всё выше и твёрже подымается православие, и теперь только дело за священнослужителями, чтобы оказаться на должной высоте!

Время за нас!

Борьба за свободного человека

Можно сказать — взасос прочитал эту подлинную книгу [24]. Книга, которая написана не измышлением, а самой жизнью; и впечатление — самое отрадное.

Есть ещё порох в пороховницах! Есть ещё сабля на боку! Есть ещё там, в России, смелые и свободные люди, которые дерзают, несмотря на тяжёлую, кошмарно-давящую обстановку! Есть, следовательно, та толща народных вод, по которой, как плёнка нефти по морю, радужно искрится покров коммунизма, не отвечая своими отливами сути молчаливых глубин.

Книга Бессонова — есть человеческий документ, документ сильного и отважного человека… Бессонов глубоко скорбит об отсутствии на своей родине маломальского порядка, при котором возможно было бы жить, но он скорбит скромно, как человек, не привыкший суесловно политически бросаться словом «родина» по всякому поводу, удобному и неудобному.