Волшебство и трудолюбие

Я сразу подружилась с нею, и скоро мне хотелось, каждый раз обращаясь к ней, подчеркнуть свою симпатию.

— Christine, je vous aime! [6] — как-то сказала я ей. Она сразу поверила мне, хоть и засмущалась. Потом эта фраза уже каждый раз фигурировала в каждом моем обращении:

— Christine, je vous aime! Passez moi le sucre s’il vous plaît [7].

Христина смущенно смеялась, и видно было, что ей самой это нравится.

Супруги были спаяны какой-то особенной, глубокой дружбой. Они нашли друг друга уже в зрелом возрасте, у нее были дети где-то в Англии, у него тоже был кто-то. Но сейчас они жили только вдвоем. Он писал, заканчивал новую поэму, она вела довольно большое хозяйство, ухаживая за садом и домом и работая по прикладному искусству. Судя по их жизни, в деньгах они не нуждались, имея какие-то сбережения, поскольку известно, что во Франции деньги есть только у знаменитых поэтов, и нет сомнения в том, что тоненькие сборники стихов Портежуа, изредка печатающиеся в издательстве Сен-Жермен де Ире, не могли бы обеспечить эту чету.

Рабочий кабинет Пьера находился отдельно от квартиры, через дворик. Это был тоже высокий каменный барак с верхними узкими окнами. Пьер сделал в кабинете антресоли, поставил шкафы с книгами, подвесил полки, огромный очаг обогревал эту махину. Рабочий стол темного дерева, совсем простой, был завален рукописями и папками. Тахты были покрыты домоткаными ковриками и подушками. Работать здесь было отлично: тишина и уединение, и то, что здесь было темновато, не рассеивало рабочего настроения, а, наоборот, сосредоточивало его. Маленькие лампы на столах с абажурами Христины сообщали этому мрачному сараю интимность и уют.

— Знаете, что в этом помещении было раньше, когда мы купили эту ферму? — обратилась ко мне Христина. — Здесь жили сборщицы миндаля. Они чистили миндаль и шкурками разжигали этот камин. А во дворе, — продолжала она, — была общественная печь для жителей всего Эгальера, хлеб пекли раз в неделю, всем селом…

Я посмотрела вверх. Над антресолями был светлый, совсем новый потолок, отлично застланный хорошо обструганными досками.

— Ты можешь себе представить, что этот потолок я мастерил для Пьера собственными руками? — сказал Ника, с улыбкой рассматривая свою работу.

Пьер, догадавшийся, о чем мы говорим по-русски, добавил:

— Он очень талантлив, этот парень, он это сделал, как настоящий поэт!

«Настоящий поэт» было для Пьера наивысшим определением мастерства. Он любил поэзию как саму жизнь. Он видал ее всюду: в радостях, в печалях, в материи и в духе, в понятиях, казалось бы, самых отдаленных от мечты.

— Если отнять у людей поэзию, то не останется ничего, будет серость, истощенность, обескровление. Конечно, Коперник, Галилей и Эйнштейн были поэтами, что с того, что они не были версификаторами? Они изменяли мир, они создавали, творили, и они всегда живут в поэтах! — Пьер говорил это, как все курящие сигарету в мундштуке, — сквозь зубы, весело поглядывая на нас, присевших на тахтах в его кабинете, за стеклянной дверью которого уже стояла весенняя ночь.

— Поэзия — это свет в ночи! Хотя в жизни много-много ночей… и очень мало освещенных. Вы знаете, один из моих лучших учителей, Башлар, считал, что поэзия — это инструмент для всяческих открытий в мире. «Если в мире не будет поэтов и птиц, то он развалится», — писал мне Башлар.

Портежуа говорил медленно, отчеканивая слова, оттачивая мысли, говорил с убежденностью, присущей человеку, который к старости нашел свое самое лучшее, самое дорогое: свою точку зрения, с которой он уже сойдет только в могилу.

— Я убежден, что даже страдания приходят в мир, чтобы породить великую поэзию. Ведь недаром лучшие свои стихи Верлен написал в тюрьме. Жан Кассу создал свои тридцать три сонета в застенках, а лучшее произведение Оскара Уайльда — это «Баллада Редингской тюрьмы»… Я почувствовал это особенно сильно, когда в 1940 году был приговорен нацистами к смерти. Ужас ежедневно сжимал мне сердце своими щупальцами, но в то же время с каждым часом во мне росла радость силы духа. Я чувствовал, как она ширится, ворчит и взрывается во мне смехом. Это и есть свет в ночи! Но сколько ночей без света!.. Сейчас я кончаю новый сборник стихов, он называется «Расспросите ночь!..».

Ника просит Пьера почитать что-нибудь из прежних стихов. Портежуа задумывается, потом начинает:

ПЕСНЯ КАННИБАЛА