Япония по контракту

— Это в магазине нарезали специальным ножом. Дома так сделать невозможно, — смутилась Намико и поставила на стол электрическую жаровню. — Мы будем есть сукияки. Сукияки каждый жарит для себя сам.

— Да что же она делала весь день? — спросил муж очень тихо. — Разве что травку помыла.

Пришлось разочаровать его — в супермаркете зелень продавалась чистой, в запаянных пластмассовых пакетах. А Намико просто красиво разложила всё на блюде.

— Ты тут готовить разучишься, — мрачно буркнул муж.

И, отчаявшись похвалить стол, решил сделать комплимент хозяйке.

— Японских женщин считают самыми красивыми в мире.

— Я так не думаю, — безжалостно отрезал Хидэо.

И даже не улыбнулся. А Намико хихикнула и легонько хлопнула его ладошкой по плечу. Отбив последний комплимент, Хидэо принялся учить гостей жарить сукияки. Он выхватывал палочками ломтики сырого мяса, кусочки тофу, зелень и грибы, отправлял всё это на сухую, лишённую масла жаровню и ободрял неопытных иностранцев:

— Не бойтесь, мясо не подгорит! Регулировка температуры автоматическая, покрытие жаровни тефлоновое.

Хидэо взбил в маленькой плошке сырое яйцо — сукияки полагалось макать в яичный соус. Намико принесла миски с рисом и мисо-супом. Без этого в Японии не ели ничего. Свеженькие, прямо с жаровни, ломтики мяса, едва прогревшиеся, выпустившие вкусный сок грибы, душистая зелень наполняли тело блаженством пищи живой, целебной. Муж, наконец, сумел найти похвалу, которую хозяева приняли с удовольствием:

— Я так счастлив, что смог приехать в вашу страну!

Выходные они решили провести на пляже.

— Я не советую вам купаться! В море теперь холодно, по крайней мере, для нас, японцев, — Хидэо посмотрел на мужа, словно надеясь, что хотя бы один благоразумный человек в этой семье должен быть. — И купальный сезон давно закончился! Где вы будете переодеваться?

Они переоделись в прибрежных соснах, чахлых и редких.

— Зачем кабинки-то убрали? — ворчал муж. — Жара стоит за тридцать…

Он не хотел верить, что купальный сезон здесь устраивают не по погоде, а по календарю. И ронял на песок кусочки мяса и рис, сердясь, что его заставляют есть походный обед палочками.

— Почему нельзя было взять нормальные вилки или ложки?

А она думала — и правда, почему? И удивлялась, как незаметно и быстро воспитала её Япония. И оправдывалась:

— Да ведь мы в Японии, дорогой!

Поздним вечером они ставили крестики в календаре: поездка в горы с Хидэо, обед с Шимадой, ужин с Леночкой… И ещё много-много крестиков — встречи с Вероникой и Николой.

— Я сюда отдыхать приехал, а тут такое плотное расписание получается! — ворчал муж.

А она улыбалась счастливо.

— Придётся усердно трудиться! Ведь ты в Японии, дорогой!

Холодный горный источник.

Горсть воды не успел зачерпнуть,

Как зубы уже заломило.

Басё

И Конфуцию не всегда везло.

Японская пословица

Белый поезд Шинканзен летел к Киото, она держала мужа за руку, словно не верила, что он рядом, словно боялась — исчезнет. А он усмехался, но руки не отнимал. Шинканзен вёз их в Киото. На конгрессе в Киото они оба должны были сделать доклады. Какая удача — в Киото! Какое счастье — вместе! И в Киото! Ведь Киото — не просто город. Киото — Старая столица. И стоит в Японии произнести "Старая столица", каждый поймёт: это — Киото. Так говорила их спутница, жительница Киото, возвращавшаяся домой из поездки в Токио. Киото — не просто город, где давным-давно была столица. Киото — это самая что ни на есть истинная Япония, настоящая, старинная. Самое японское место в Японии. И всё в Киото самое лучшее: и храмы, и люди, и даже овощи…

— А что, в Киото какие-то особенные овощи?

Японка даже растерялась от такого дикого вопроса, от такого невежества. Но объяснила терпеливо:

— Конечно, в Киото самые лучшие овощи! А какой в Киото университет! Я там училась! — её лицо озарилось гордостью и счастьем.

Поезд мягко подлетел к платформе — Киото. На станции их встречали организаторы конгресса, и всё было прекрасно. Но в гостинице им почему-то дали два ключа. И номера на них были написаны разные.

— Мы — муж и жена, — попробовали объяснить они.

— Но вы оба — участники конгресса, — пожал плечами администратор. — А каждому участнику забронирован отдельный номер.

— Но вас заранее известили, что мы — супруги, — сердился муж.

— А фамилии у вас разные, — подозрительно посмотрел на них японец.

— Такое возможно в России. У нас многое иначе, чем в Японии.

Она всё ещё надеялась достучаться до разума администратора. До его сердца. Японец улыбнулся, поклонился, но ключи не поменял.

Комнаты оказались на разных этажах. А у них был один чемодан на двоих. И один тюбик зубной пасты. Горячее закатное солнце било прямо в окна. Кондиционер разгонялся медленно.

— Японцы относятся к любви наплевательски! — она говорила так, словно виноват в этом был муж.

И он сказал что-то обидное. Она в ярости выскочила из гостиницы. У подъезда остановилась, осмотрелась автоматически, по привычке. На каменной доске, стоящей у входа, мерцал тусклым золотом столбик иероглифов — название гостиницы. Которое невозможно прочесть. Она сердито отвела взгляд от надписи, запоминая красноватый фасад, магазинчик на углу… Солнце давило голову горячим утюгом. Плюс тридцать пять — нормальный сентябрь в Киото. Клубок узких улочек распутывался неохотно, завязнув в испарениях размякшего асфальта. Ручеёк переулка переливался в петляющую речку улицы, впадал в широкий поток проспекта… Среди одинаково безликих бетонных домов нетрудно было потерять ту улицу, которая ныряла в старый квартал, вела к её гостинице. К счастью, на углу был разбит микроскопический скверик. Запечатлев в памяти лавочку и три куста, она уверенно вышла на проспект.

Широко раскрытые ворота буддийского храма приглашали в густую тень сада. Внутренность старого деревянного храма выдыхала постоянную прохладу, пористое серое лицо каменного Будды смотрело бесстрастно, навевая мысль, что всё в этой жизни тленно. Медленно остывая, она осторожно поглядывала на Будду — не обиделся ли на её незваное вторжение? Но Будда был спокоен. Солнце садилось, и, возвращаясь к обычным обязанностям жены, она зашла в магазин, чтобы купить дешёвый ужин: хлеб, сыр, две баночки йогурта, два апельсина… Она легко нашла микроскопический скверик, свернула с проспекта. Первый поворот налево, потом второй направо… Хоть и была рассержена, когда уходила отсюда, а повороты считала. Потому что знала — в Японии ни спросить, ни прочесть. Сейчас за углом покажется красноватая стена гостиницы. Она представила, как ждёт её муж, как волнуется, и пошла быстрее. Поворот, магазин… Впереди мельтешила сумятица домишек. И никакой гостиницы. Хотя совершенно ясно было, что она где-то рядом!

Она вернулась на проспект, нашла знакомый садик, присела на скамейку, чтобы собраться с мыслями, и снова пошла, старательно отсчитывая повороты. Вот и магазинчик — она не могла ошибиться! За поворотом тянулась вереница домишек, похожих друг на друга, как японцы. Гостиница как сквозь землю провалилась. Дело было дрянь. В открытых дверях домов колыхались от вялого ветра занавески, приоткрывая плотно забитое нутро. Теснота домов выдавила на улицу утварь: пылесосы были развешаны на наружных стенах, стиральные машины и холодильники стояли прямо на тротуарах рядом с велосипедами. На севере, где она жила, такой тесноты не было, потому что все японцы хотели жить именно тут, в самом сердце Японии, в Старой столице. В холодильниках наверняка была еда. А вот замков не было. Так что вечерком, когда хозяева лягут спать, загулявший не очень щепетильный прохожий сможет спокойно выпить-закусить. Она почувствовала, что голодна. Остановилась возле большого холодильника, открыла свою авоську с едой… Занавеска на двери колыхнулась, на пороге показалась пожилая японка. Она поклонилась, улыбнулась и осталась, выжидая. То ли она считала тротуар своим, раз тут стоял её холодильник, то ли иностранцам не доверяла?