Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

««Пьяный сифилитик Петр со своими шутами…» (Лев Толстой, 1890-е)» [46, с. 211].

Интересен и тот факт, что имя и фамилия возведенной им на трон прошедшей через множество солдат, офицеров и генералов девки, его пассии, ненадолго принявшей наследование его делами, так до сих пор продолжают оставаться неизвестными. Екатерина — это всего лишь прозвище блудницы, коронованной Петром:

«После взятия Мариенбурга Екатерина служила развлечением для русских войск, участвовавших в походе на Ливонию. Сначала она была любовницей одного младшего офицера, который ее бил; затем перешла к самому главнокомандующему, которому скоро надоела. Остается совершенно невыясненным, каким образом она попала в дом Меншикова… Несомненно то, что сначала Екатерина занимала в доме своего нового покровителя довольно низкое положение. В марте 1706 года, приказывая сестре Анне к двум девицам Арсеньевым приехать к нему в Витебск на праздник… Меншиков предвидит, что они могут ослушаться его, побоявшись плохих дорог; в таком случае он просит прислать ему хоть Катерину Трубачеву и двух других девок» [16, с. 275–276].

Вообще же обмен любовницами между Петром и его братом по вольнокаменщическому ордену Меншиковым (а так же содомитским партнером) являлся делом обыденным: «Она бывала поочередно то с царем, то с фаворитом…» [16, с. 277].

Но и не только с ними, но и с «…интимным другом Виллимом Монсом…» [4, с. 172].

Причем, уже и после своего видимого замужества. А когда интимность этого друга оказалась слишком явно обнаруженной, тогда и пришел конец этой длительной связи, слишком долго в упор «не замечаемой» Петром. Но он в упор «не замечал» таких ее связей достаточно давно:

«Число мимолетных увлечений Екатерины приближается к двум десяткам. Из будущих членов Верховного тайного совета не воспользовались ее милостями разве что только патологически осторожный Остерман да Дмитрий Голицын, продолжавший смотреть на «матушку-царицу» с высокомерным отвращением» [14, с. 308].

И вот до какой степени Петр был не уверен в своей собственной причастности к рождению появившихся у Екатерины Трубачевой дочерей:

«Казнив Монса, в пылу гнева царь готов был убить и дочерей…» [4, с. 441].»

Но со скоропостижной кончиной неудачливого любовника, ретиво исполненной Петром, горячность столько лет обманываемого супруга быстро сошла на нет. Ведь в их среде измена являлась делом слишком обычным и слишком естественным, чтобы на нее вообще можно было обращать какое-либо внимание. Да никто, судя по всему, и не обращал. Потому остается все же не выясненной причина, по которой Петр так странно вдруг взбеленился именно в случае с несчастным Монсом.

А вот что происходило в самом еще начале карьеры будущей императрицы:

«Все время Екатерина оставалась любовницей незаметной и услужливой и не решалась протестовать, когда Петр заводил себе других… Она даже не прочь была заняться сводничеством, стараясь извинять недостатки своих соперниц и даже их измены и вознаграждая за непостоянство их настроений…

Как и когда окончательно пришел Петр к, по-видимому, неосуществимому, безумному и необыкновенному решению сделать из этой девки более или менее законную жену и императрицу?» [16, с. 277–278].

А вот когда: «7 мая 1724 года» [51, с. 760].

В этот день:

«…совершилось в московском Успенском соборе… коронование государыни… Событие было новое для России: до сих пор ни одна из русских цариц не удостоилась такой публичной чести, кроме Марины Мнишек, о которой в памяти народной осталось неотрадное воспоминание» (там же).

То есть даже по части коронации беззаконным царем беззаконной супруги присвоивший себе титул императора Петр полностью копирует Лжедмитрия. Но и здесь просматривается любовь Петра к кощунствам. Ведь он женится на девице:

«…крестным отцом которой при перекрещивании в православие был его сын Алексей (потому она и стала «Алексеевной»). И получилось, что женится-то он не только на публичной девке, но еще и на своей духовной внучке…» [14, с. 175].

Так что и здесь без кощунства не обошлось. Таким образом, Петр и здесь собрал полный пучок просто апокалипсических кощунств — усадил на трон русских царей публичную девку, «…взятую «на шпагу» в захваченной крепости, валянную под телегами пьяной солдатней» [14, с. 298].

Которая поэтапно, за какие-то ею используемые особые приемы для удовлетворения обслуживаемых клиентов, переходила «по наследству», что называется, из рук в руки. Пройдя через просто никем необозримую массу петровского мародерствующего воинства:

«Молодая и красивая, она приглянулась генералу Боуру, но ее тут же у него отобрал граф Шереметьев. Вскоре Марта понравилась Меншикову…» [43, с. 274].

Дальнейшее более или менее известно. В конце концов, пройдя через эти самые эскадроны «гусар летучих», она обосновалась в спальне у императора и стала императрицей.

Однако ж не в коня корм. Ведь даже звание императрицы пассию Петра из грязи не вывело в князи: после смерти своего кровосмесительного мужа-дедушки мы вновь видим эту девицу, в прошлом более чем легкого поведения, уже теперь престарелую, за своим излюбленным занятием, убеждаясь лишний раз в том, что деньги и положение в обществе таких людей не меняют нисколько:.

«…после смерти Петра… властно пробудились столь долго подавляемые инстинкты: грубая чувственность, любовь к самому обыкновенному разврату, низменные наклонности… Она, так много сделавшая, чтобы удерживать мужа от ночных оргий, теперь сама вводит их в обычай, пьянствуя до девяти часов утра со своими случайными любовниками: Левенвальдом, Девьером, графом Сапегой…» [16, с. 300–301].

«Секретарь саксонского посланника Френсдорф сообщал в те дни своему королю:

«Она вечно пьяна, вечно покачивается…»

Меншиков, входя утром в спальню своей правительницы, всякий раз спрашивал:

— Ну, Ваше Величество, что пьем мы сегодня?» [4] (с. 222).

Однако ж историю о «Великих» пишут масоны. А потому мы их читаем и удивляемся.

Карамзин:

«Путь образования или просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом» [46, с. 72].

Совершенно верно: просвещенные светом Люцифера целые народы идут широкой поступью в ад. Однако этот монарх, попытавшийся и нас ко всем иным народам на их ведущую в ад утоптанную широкую дорогу переориентировать, нашел себе вполне достойную пассию:

«…Екатерина I была безграмотна» [2, с. 153].

То есть сага о некоей просветительской деятельности Петра I, выдвинутая масоном Карамзиным, выглядит просто вопиюще неубедительно: ведь избранная этим неким таким «просветителем» на царствование женщина была безграмотна! Причем, даже после двух десятилетий жизни при дворе, даже в звании императрицы, она так и оставалась таковой до самой своей кончины.

Тоже, между тем, следует сказать и о его фаворите — самой центральной при его дворе фигуре. Партнером по однополому сексу Петра являлся:

«…совершенно неграмотный Меншиков, с трудом изображавший собственную подпись…» [14, с. 237].

Так чем же этот и сам, до определенной поры, безграмотный монарх просветил нас, если его ближайшее окружение было не знакомо с искусством «пряхи из Лецкан» — искусством письма?!

Просветил он страну, судя по всему, светом много иного плана: светом Люцифера. Вот такого рода свет Петр I и притащил к нам из-за границы!

И теперь, после подведения итогов деятельности царя-антихриста, злобные безсвязные выкрики Карамзина приобретают особый колорит:

«Иностранцы были умнее русских: итак, надлежало от них заимствовать, учиться, пользоваться их опытами…» [46, с. 72].

А в особенности — алхимическими. Ведь именно они лежат в основе той самой тайной организации, которая практически напрямую подчиняла российского историка Карамзина самому лютому ненавистнику России — прусскому королю Фридриху Вильгельму II (Подробно см.: «Противостояние. Три нашествия»).

Но русские люди являлись единственными из народов, упрямо не желающими выходить со всеми иными на давно наезженную ими колею: они слишком хорошо знали — куда она ведет…