Пройдённый путь (Книга 1)

В этой же телеграмме мы предлагали поставить перед Конармией задачу нанести удар в стык Донской и Кубанской армий в общем направлении на Торговую (Сальск). На следующий же день Главком, отмечая "трудность операции форсирования Дона на фронте 1-й Конной и 8-й армий при настоящей обстановке, что с достаточной очевидностью доказало наступление 21 января", приказал командующему Кавказским фронтом "отменить лобовые атаки на фронте 8-й и Конной армий"{40}.

5

Бесцельные атаки на Батайск были прекращены, однако Шорин продолжал свою недоброжелательную к нам политику. Он вывел из подчинения Конармии 9-ю и 12-ю стрелковые дивизии, передал их 8-й армии, а ослабленную этим Конармию приказал перебросить в район Заплавской, Бессергеневской с задачей форсировать Маныч из района станицы Багаевской и нанести удар во фланг ростовской группировки противника.

8-й и 9-й армиям ставилась задача удерживать противника на фронте от устья Дона до Новочеркасска.

Таким образом, Конармия в составе трех кавалерийских дивизий снова бросалась в наступление без поддержки соседних армий. Весть о переброске Конармии дошла до деникинского командования, и последнее, пользуясь пассивностью 8-й и 9-й Красных армий, сняло с ростовского направления свои донские и кубанские конные корпуса и сосредоточило их в районе станицы Манычской для противодействия Конармии.

К 26 января Конармия, минуя станицу Бессергеневскую, заняла станицу Багаевскую, а затем хутора Ажинов, Кудинов, Елкин, Федулов и приступила к подготовке форсирования Маныча. К этому времени на левый фланг Конармии, в район хутора Маныч-Балабинский, вышел Конносводный корпус Думенко, входивший в состав 9-й Красной армии. Он состоял из трех кавалерийских бригад общей численностью в три тысячи триста сабель.

Мы обратились к командованию фронтом с просьбой подчинить в оперативном отношении корпус Думенко Конармии. После этого Думенко сейчас же по собственной инициативе перешел в наступление, видимо желая показать, что он и без Конармии может успешно действовать. Его корпус довольно удачно переправился по льду через Маныч, но у хутора Малая Западенка был контратакован противником. Бросив всю свою артиллерию и половину пулеметов, Думенко отступил за Маныч, а затем ушел дальше, в хутора Страхов и Топилин на реке Сал.

В дальнейшем корпус Думенко то появлялся на фланге Конармии, то внезапно уходил в тыл, подставляя под удар противника наши левофланговые части.

Такое поведение Думенко мы объясняли только его личными антипатиями к Реввоенсовету Конармии. Дело в том, что после занятия Конармией Ростова Думенко приезжал к нам в Реввоенсовет. Он привез тогда с собой знамя для вручения его Конармии в качестве дара Конносводного корпуса и обязательно хотел выступить перед конармейцами, но мы не могли этого разрешить ему, так как в его разговоре с нами проскальзывали очень подозрительные в политическом отношении нотки, и я давно уже знал, что он склонен к авантюризму.

Думенко уехал тогда обиженный на нас, и теперь упорно отказывался взаимодействовать с Конармией. Однако сложившаяся на фронте обстановка побуждала нас настоятельно просить о подчинении Конармии корпуса Думенко. Наконец на нашу просьбу было получено довольно оригинальное распоряжение командующего фронтом: "Распространить в пределах до хутора Мал. Западенка подчинение Конносводного корпуса Первой Конной армии".

От левого фланга Конармии до хутора Мал. Западенки было всего семь километров, и получалось так, что при выходе из этой семикилометровой зоны корпус Думенко выходил из подчинения Конармии - странное подчинение!

27 января был отдан приказ Конармии о форсировании Маныча и разгроме противника в районе хутора Мал. Западенка. На рассвете 28 января 6-я и 11-я дивизии форсировали Маныч по льду и атаковали белогвардейцев. Белые, бросив в хуторе Мал. Западенка тринадцать орудий, захваченных у Думенко, начали поспешно отступать к месту сосредоточения своих резервов - в хутор Булочкин.

В то время как 6-я и 11-я дивизии завязали ожесточенный бой с крупными силами белых у хутора Булочкин, 4-я дивизия, выведенная из армейского резерва, стремительным ударом в районе Княжеско-Леоновской разгромила 7-ю пехотную дивизию белых, захватив полторы тысячи пленных.

В этом бою отличились командир эскадрона 21-го кавалерийского полка Линик Николай Кузьмич и командиры взводов этого эскадрона - Годовиков Гавриил Пантелеевич и Гапонов Федот Федорович. Несмотря на ураганный огонь противника, они во главе своих подразделений стремительно бросились вперед на превосходящие силы конницы белых, прикрывающей фланги пехоты, и своим смелым примером увлекли полк, а затем и всю дивизию. За свои мужественные действия в этом бою Линик, Годовиков и Гапонов были впоследствии награждены орденами Красного Знамени.

Развивая достигнутый успех, 4-я кавалерийская дивизия повела решительное наступление в тыл противнику, занимавшему станицу Манычская. Белые, опасаясь окружения, отступили на юг, и в станицу Манычская вошла наша 21-я стрелковая дивизия, наступавшая с фронта.

28 и 29 января Конармия вела тяжелые бои на левобережье Маныча с превосходящими силами противника. К вечеру 29 января 4-я и 11-я кавалерийские дивизии под напором крупных сил белых были вынуждены отойти за Маныч и закрепиться в правобережных хуторах.

6-я кавалерийская дивизия в этот день сбила правый фланг наступающего противника и, перейдя в преследование, захватила девять орудий и тридцать пулеметов. Однако в связи с отходом 4-й и 11-й дивизий на правый берег Маныча 6-я дивизия оставила хут. Веселый и, переправившись через реку Маныч, сосредоточилась в хуторах Федулов, Маныч-Балабинский.

После боя у хутора Мал. Западенка пропал без вести комиссар 11-й кавалерийской дивизии Константин Иванович Озолин. Конармейцы, видевшие Озолина в бою, рассказывали, как он, будучи в самой гуще врага, энергично действовал револьвером и шашкой. Бой происходил в сильную метель, и что произошло потом с комиссаром, никто не знал. Предполагали, что он погиб и труп его занесло снегом. Однако эти предположения, к счастью, не оправдались. Позже, уже в марте, стало известно, что Озолин жив, и через некоторое время он вернулся в Конармию. Оказалось, что уже после того как все бойцы, находившиеся рядом с ним, погибли, он еще отбивался от белогвардейцев шашкой, пока не упал с коня тяжело раненный, без сознания. Белогвардейцы сочли его за убитого, раздели и бросили. Ночью он пришел в себя и добрался до хутора Тузлуковский, где попал в хату старика, сын которого был в Красной Армии. Старик, выдав его за белого солдата, устроил в лазарет. Немного окрепнув, Озолин, опять же с помощью приютившего его старика, перешел линию фронта, добрался до Ростова и там окончательно выздоровел.

1 февраля я приехал в полевой штаб армии в первом часу ночи. Настроение было прескверное, чувствовалась страшная физическая и моральная усталость. Весь прошедший день части армии вели тяжелый кровопролитный бой, но к ночи, понеся большие потери, отошли в исходное положение.

По злой воле Шорина Конная армия, брошенная в наступление на превосходящего противника, без поддержки стрелковых частей и при пассивности наших войск на других участках фронта, истекала кровью в единоборстве с врагом.

Поговорив с С. А. Зотовым, который трудился над составлением оперативной сводки для штаба фронта, я пошел отдыхать. Но уснуть не мог. На сердце было тяжело, нервы напряжены до предела. Я ходил по комнате и думал: как спасти армию?

И как всегда, когда каждому из нас было трудно, мы мысленно обращались к тому, кого считали учителем и отцом нашей революции, человеком, способным больше других понять горе и радость, сердце и душу революционного солдата. Я решительно подошел к столу, взял карандаш и бумагу, пододвинул поближе фитиль и начал писать письмо.

"Станица Багаевская на р. Дон, 1-го февраля 1920 года.

Глубокоуважаемый вождь, Владимир Ильич! Простите меня за то, что обращаюсь к Вам с этим письмом. Я очень хочу лично Вас видеть и преклониться перед Вами как Великим вождем всех бедных крестьян и рабочих. Но дело фронта и банды Деникина мешают мне сделать это. Я должен сообщить Вам, тов. Ленин, что Конная армия переживает тяжелое время. Еще никогда так мою конницу не били, как побили теперь белые. А побили ее потому, что Командующий фронтом поставил Конную армию в такие условия, что она может погибнуть совсем. Мне стыдно Вам об этом говорить, но я люблю Конную армию, но еще больше люблю революцию. А конница еще очень нужна революции. Командующий фронтом тов. Шорин вначале поставил конницу в болото Дона и заставил форсировать р. Дон. Противник этим воспользовался и чуть было не уничтожил всю нашу конницу. А когда Реввоенсовет потребовал, чтобы изменить направление Конной армии, тов. Шорин лишил вверенную мне армию пехоты. Он передал две пехотные дивизии 8-й армии, а Конная армия была брошена одна на противника и вторично оказалась сильно помятой. За все мое командование подобных печальных явлений не было. А как только Шорин получил право распоряжаться вверенной мне армией, так и полились несчастья. Еще 26-го октября 1919 года, когда я был в подчинении тов. Шорина, он мне дал задачу, которая была вредна нам и полезна противнику. Тогда я по телеграфу ему об этом сказал, и он, наверно, обиделся и запомнил, а теперь все это отражается на общем нашем революционном деле. На сегодня получил задачу разбить противника и продвинуться вперед на 60 верст, а соседние армии стоят согласно приказу Шорина на месте и тем самым дают возможность противнику снимать свои части с фронта и бросать их против Конной Армии. Это явное преступление. Прошу обратить Ваше внимание на Красную Конную армию и другие армии, иначе они понапрасно погибнут от такого преступного командования.