По теченью и против теченья (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)

В начале мая Слуцкий уезжает в Дом творчества в Дубулты. Здесь вскоре после приезда наступает острый приступ душевной депрессии. Друзья помогают Слуцкому вернуться в Москву. Через несколько дней он становится пациентом психосоматического отделения 1-й Градской больницы. Больше Слуцкий не напишет ни строки. Стихи 1977 года станут его последними стихами.

За то время, что прошло после смерти Тани, поэт, по сути, написал книгу стихов. В этой книге, если бы она была издана, следовало бы выделить несколько разделов — стихи о любви, о смерти и надежде.

Первый из этих разделов — стихи, посвященные Тане. Слуцкий продолжает разговор с женой, говорит то, что не успел сказать ей при жизни. «Я знаю, что “дальше — молчанье”, // поэтому поговорим…» Никогда до этого Слуцкий не писал таких стихов. Иосиф Бродский вспоминает, как Слуцкий говорил ему, что поэт XX века не должен писать любовную лирику. Единственное свое стихотворение, которое можно (весьма условно) отнести к любовной лирике, — «Ключ» («У меня была комната с отдельным входом…») он никогда не читал со сцены. На просьбы прочесть это стихотворение отвечал довольно резко: «Пошляческое стихотворение». Стихи, посвященные Татьяне Дашковской, могли бы стать началом нового этапа в творчестве поэта. Большую их часть Слуцкий набело записал в простенькую записную книжку в синем клеенчатом переплете: ее нашли среди бумаг поэта, когда готовили материалы для отправки в архив. «Такой высокой и трагической лирики наша поэзия той поры не знала» [345]:

О женщинах Слуцкий написал немало стихов: «Грешницы», «Вот вам село обыкновенное…», «Интеллигентные дамы плачут, но про себя…», «Волокуша», «Старухи и старики», «Старуха в окне», «Молодая была, красивая…» и много других. Но эти стихи, за исключением написанных в юности, не были связаны с любовным чувством к той или иной женщине. О тех ранних стихах он сожалел, считал несовершенными, стыдился их, не читал и не публиковал. Только в 1977 году Слуцкий возвращается к любовной лирике, которую принципиально отвергал. Это принципиальное отвержение любовной поэзии было последней данью Бориса Слуцкого якобинству юности. Теперь он пишет о своей «высшей, единственной любви», о любви к Тане:

Трагизм этих стихов — от ощущения вины бессильного человека перед всесильной смертью, и он только ощутимее от того, что это была «виноватость без вины», старая тема Бориса Слуцкого. «Виноватые без вины, виноваты за это особо…» Слуцкий чувствовал себя «виноватым кругом», виноватым за то, что оставался жить, «а она умирала». Он казнил себя за какое-то «персональное зло», которое выдает ему в эти дни «все что положено». А «так хотелось, чтоб по-хорошему, но не вышло. Нет — не прошло». В ранней «упреждающей» смерти Тани он видел высшую несправедливость.

Тема любви в стихах 1977 года переплетается с давно вынашиваемой Слуцким темой умолканья и смерти. В эти месяцы его не покидает мысль о близости конца.

Поместив «Вот какое намерение» сразу же за стихами, посвященными ушедшей Тане, публикатор учитывал первую самую сильную реакцию поэта на постигшее его горе. Между тем мысль о смерти и «умолканьи» пробивалась во всем цикле 1977 года, то нарастая, то сменяясь надеждой.

С «трудом, впопыхах, вскачь», но все же поэт «отбивается» от мысли о смерти.