Прощание

— …та леди, которую Рогнер высмотрел, на короткое время подошла к нашему столу: колоритная женщина, негроидный тип, великолепные бедра. Она гоняла свою жевательную резинку из-за одной щеки к другой и смотрела на Рогнера, как корова. Он был готов ждать сколько угодно, но мне уже давно хотелось спать. Я целый день писал, как сумасшедший.

— Ну и? — спрашивает старик, как будто его интересовали приключения Рогнера, а не почта.

— Рогнер упросил меня подождать до девяти часов, когда у жирной леди заканчивалась работа. Так что мы продолжали сидеть, а я пытался поддерживать разговор. Однако Рогнер был не в состоянии отвечать на вопросы, толстушка его возбуждала. Каждые две минуты он бегал к прилавку, за которым стояла дама. Когда он захотел поговорить с ней, вмешался босс. Вот так мы сидели и ждали до тех пор, пока толстушка не пришла, Она осклабилась при виде Рогнера, проведя себя по животу, а я от смущения сказал «мучо буоно», что Рогнер по меньшей мере понимал. А затем леди исчезла. Ровно в девять она появилась снова, уставилась на слегка обалдевшего Рогнера и медленно побрела по бетонной дорожке с сумочкой в руке. Для Рогнера это был знак — садиться в автомобиль. После этого мне пришлось очень медленно ехать, чтобы мы могли осматривать кусты. Но дамы и след простыл. «Теперь мы уже проехали мимо», — сказал шеф. «Нет, — сказал Рогнер, — дальше!» Итак, я проехал на сто метров дальше. Когда мы не обнаружили леди, Рогнер сказал: «Надо повернуть!» Трижды мы объезжали этот участок — дама исчезла в зарослях.

— Ну и? — спрашивает старик снова.

— Ну и? Она провела Рогнера. Рогнер был страшно раздосадован, и я отвез их обоих обратно к кораблю, чрезвычайно довольный, что наконец-то отправлюсь спать. Однако раз уж мы говорим об этой фазе твоей жизни — «фазе жизни» ведь хорошо звучит? — на каботажном пароходе, как же все продолжалось, когда ты согласился на эту работу?

— Ну, хорошо, — говорит старик весело, — ночь ведь не только для сна, разве не так пела эта Зарах-как-ее-там?

— Зарах Путаница.

— Чепуха, теперь я вспомнил: Леандер.

— Но это была не она. Это был Грюндгенс.

— Да, все равно. Итак, я согласился на работу штурманом.

— Штурманом? — спрашиваю я.

— Единственным штурманом. От первого до четвертого, если хочешь.

— От первого до четвертого? Что же это был за корабль?

— Ты же уже знаешь: каботажное судно, большое каботажное судно, так можно сказать.

— И как долго ты пробыл на нем?

— Около полутора лет я плавал первым офицером.

— А где?

— Южная Америка. Вдоль побережья вверх и вниз.

— Побережье длинное, — говорю я, — откуда и докуда?

— Между бразильскими и аргентинскими портами, а также вдоль всего южноамериканского восточного побережья.

— Должно быть, это было интересно! Ты же видел множество портов?

— По нынешним меркам, — говорит старик с сияющей улыбкой, — по нынешним меркам это были даже интересные романтические путешествия. Несколько крупных и множество мелких портов.

— А что за груз?

— Мы возили все: древесину, благородные породы дерева, распиленного и необработанного, кофе, парагвайское чайное дерево мате, хлопок и штучные товары из-за океана. Затем — зерно, его чаще всего.

Захваченный воспоминаниями, старик замолкает. Чтобы расшевелить его, я говорю:

— Тогда тебе, очевидно, невероятно везло. Я имею в виду — в профессиональном плане.

— Смотря как к этому относиться. Избалованный, ориентированный на современную технику штурман нашел бы это очень примитивным. Но зато это было своего рода спортом, как бы об этом сказали сегодня. Ты в качестве штурмана и твоего лучшего боцмана. Ты выполняешь некоторые операции на палубе и, если надо, помогаешь… Но скажи-ка: ведь это южноафриканское вино не такое уж плохое. Можешь спокойно налить еще.

— Сказано — сделано! Но, пожалуйста, продолжай!

— Итак, — снова начинает старик, — это было разнообразно и занимательно. Как я уже говорил: я же пришел из военного флота и не был обученным специалистом по погрузочно-разгрузочным работам — зерно, кофе, штучный груз, боеприпасы — рассчитывать в сложных ситуациях, связанных с грузами, всегда приходилось на здравый рассудок.

Мы выпиваем наши рюмки, и я терпеливо жду продолжения рассказа старика.

А так как он настроен на дальнейшие воспоминания, я спрашиваю:

— А кто был судовладельцем?

— В качестве судовладельца выступала панамская компания, зарегистрированная в Панаме, но это были не панамцы.

Но рели корабль плавает под панамским флагом, — говорит старик, то обладатели патента должны иметь среди членов экипажа человека с панамской лицензией. Ее должен был получить и я, но этого не понадобилось, так как при мне были мои флотские документы. У меня была немецкая книжка морехода и немецкий патент штурмана дальнего плавания.

«Продолжай в том же духе, — думаю я. — Когда же наступит момент превращения судовладельца в тестя?»

— Итак, ты ведь не сразу попал на то каботажное судно, с владельцем которого ты затем породнился?

Старик внимательно рассматривает носки своих ботинок, будто видит их впервые.

Я вынужден быть настойчивым:

— Пожалуйста, дальше. По порядку. Как это происходило? Сначала ты плавал на этом панамском судне, полтора года…

— Нет, на этом судне я пробыл дольше, в целом, полтора года я был первым офицером.

— Значит, тебя повысили в должности? И как было дальше?

— А затем капитан, который одновременно был судовладельцем…

— Значит, это все же было то знаменитое каботажное судно с дочерью судовладельца?

— Ну да же! — соглашается явно повеселевший старик. Но говорить надо во множественном числе: речь шла о дочерях, близняшках.

— И обе на выданье?

Старик делает вид, что не слышит этого.

— В судовых бумагах судовладельцем была компания «Игл Шиппинг Ко, судоходная компания Адлер». Но, собственно, менеджером и единственным собственником был этот человек, которого ты видел на фотографии, мой нынешний тесть.

— Ему принадлежало судно. И одновременно он был капитаном?

— Да, мы плавали вместе. Он в качестве капитана. И однажды он сказал: «Я думаю, тебе доставит удовольствие плавать на этом корабле капитаном». После этого он покинул корабль, передав его мне. И этим я занимался еще добрых два с половиной года.

— Если я правильно считаю, — спрашиваю я, — то в целом четыре года?

— Точно! — Старик откидывается в кресле, делая вид, что после этой констатации ему больше нечего рассказывать.

— Получил ли ты после этого нового помощника? — спрашиваю я дальше.

— Большую часть времени у меня был один югославский штурман.

— А судовладелец сошел на берег и появлялся на борту только в порту?

— Так точно! — говорит старик. — Он купил себе ферму и стал фермером.

— Стал фермером? — спрашиваю я удивленно. — У него что, больше не было желания выйти в море?

— Ну да, он оставил жизнь моряка, он достаточно долго плавал.

— Сколько лет ему тогда было?

— Ну, примерно шестьдесят пять.

— А как он вообще попал в Южную Америку?

— Дон Отто, так мы называли моего тестя, жил тогда в Антверпене и вскоре после войны из Ирландии подался в Южную Америку со всей семьей и еще несколькими людьми.

— А где был Дон Отто во время войны? Он не был интернирован?

— Его доставили во Францию еще до того, как начался западный поход. В то время немцев, которые считались ненадежными кантонистами, собрали и отправили на запад. Дон Отто был какое-то время у французов, интернирован в Южной Франции.

— А судно он имел еще тогда? — спрашиваю я.

— Да, судно он уже имел. Оно находилось где-то у друзей на верфи в тихом месте в Антверпене. Из лагеря для интернированных Дона Отто в Южной Франции освободили немцы, и он стал плавать на своем судне под немецким флагом.

— А что до этого — нет?

— Нет. У него был панамский флаг, и его у него принудительно, то есть незаконно, отобрали. После войны он его получил обратно.